Рубінштейн: Вбивати мозок — це злочин. Як і вбивати людей

В Киеве проходит ежегодный фестиваль «Киевские лавры», вы единственный гость – представитель России. На сколько мне известно, «Киевские лавры» – фестиваль, который всегда объединял украинских и российских поэтов. На ваш взгляд, почему вы единственный гость из России и кого из своих коллег вы еще не увидели? 

Я много кого не увидел. Я единственный представитель москвичей. Здесь много бывших москвичей, слава Богу. Трое из них в Нью Йорке живут, кто-то живет в Германии, но все это русские поэты. Кто давно переехал, кто недавно, это мои друзья, коллеги. Я с ними, когда могу, часто вижусь. Мне кажется, что на сегодняшний день вообще география мало что значит.

В глобальном мире, наверное, да. Но, всё-таки, раньше приезжали из России много, почему сейчас нет?

Это не ко мне вопрос. Меня пригласили – я с удовольствием приехал. Потому что я люблю Киев, я люблю «Киевские лавры». Кстати, первый раз приехал на этот фестиваль. Все мои друзья и коллеги московские перебывали, так получилось. Когда-то я не смог, пригласили, а я был чем-то другим занят. Но в Киеве я много раз бывал и пользуюсь всегда любым формальным поводом, чтобы сюда приехать.

Когда приглашаем культурных деятелей из России, мы часто поднимаем вопрос пропаганды. Как бы вы описали вот то, что за эти два года произошло, и к какой точке мы пришли?

Трудно понять, к какой точке мы пришли. Самое главное – с какой точки мы ушли. Этой точкой было отношение украинской и российской культуры, все-таки, как дружественной. Сейчас много чего произошло в пользу, к сожалению, раскола, вражды, взаимонепонимания, причем непонимания даже не на уровне культуры, а на уровне какой-то бытовой жизни. Помню, когда я на кануне приезда сюда какому-то знакомому – человеку нормальному, абсолютно образованному – я ему говорю:

- На днях еду в Киев.

- А ты не боишься?

- Чего конкретно я должен бояться?

- Я слышал, что там могут дать по морде за русский язык, – неуверенно он мне говорит. Человек, который сам сто раз бывал в Киеве, между прочим. Значит, этапропаганда действует. К сожалению, нужно отдать ей должное – эффективно.

- Ты давай съезди лучше, чем такие глупости говорить, – говорю ему я, – я там бываю, в последние два года я раза четыре там был. И вообще пол Киева по-русски говорит. О чем ты?

- Да, наверное, ты прав. Но я где-то слышал.

- Где ты слышал? По телевизору?

- Да нет же, кто-то сказал.

Они стесняются говорить, что они верят телевизору, но телевизор действует на подкорку.

Лєв Рубінштейн, поет з Росії

Я помню, вы приезжали два года назад. В Киеве проходил форум интеллигенции, который организовывал Михаил Ходорковский. Тогда как раз была довольно серьезная ситуация на востоке Украины, тогда был оккупирован Славянск, начинались полувоенные действия. Все-таки, за эти два года что-то поменялось. Эта война постепенно перемалывала людей и ссорила семьи и группы, и культуры. Что сейчас?

Началось это даже не тогда. Гораздо раньше. Началось все с Крыма. С этой крымской истории, с этой аннексии, которую одни называли «воссоединением», другие называли «аннексией». Это, строго говоря, и есть аннексия. И даже странно это как-то иначе называть, потому что есть в международной практике вполне корректные и понятные термины. Тогда подключилось активно телевидение. Вот эта вот «антиукраинская», «антимайдановская», такая жесткая и массированная пропаганда телевизионная. Где Майдан представлялся как хаос, как фашистский переворот, как всё что угодно. Поэтому мы, россияне, должны сделать всё, чтобы у нас такого не было. Я не уверен, что они сами в это всё верят, скорее всего нет, но так им нужно. Вот эта вот гибридность – в этом. Они зомбируют население, причем, еще раз говорю, вполне успешно.

Когда мы говорим с представителями культуры, мы поднимаем вопрос о том, можно ли через культуру одолеть травму войны и разрыва отношений. На ваш взгляд, возможно ли это?

Возможно или нет – я не знаю. Я только знаю, что это нужно делать. Нужно пытаться, нужно пробовать.

Вы поэт, вы сам пишете рассказы. Вы чувствуете, что у вас есть сила через поэзию донести до людей мессиджи? Вы по своей аудитории чувствуете, меняют ли свои взгляды, когда вы читаете свои стихи? 

Не думаю. Я достаточно скромно отношусь к своим возможностям. Я только точно знаю, что я должен это делать. Будет успех или не будет успеха – я не знаю. Пока я ощущаю, что меня действительно многие читают, меня действительно многие слушают. Но у меня есть ощущение, что слушают только те, кто и сам всё понимает.

Такой замкнутый круг? 

Я иногда вижу у людей в России – когда начинаешь об этом говорить – я вижу стекленеющие глаза. Не то чтобы они начинают враждебно к тебе относиться – они в какой-то момент твою аргументацию перестают воспринимать. Вот это для меня самая главная загадка и это, мне кажется, очень богатый материал для исследователей будущего «Что произошло с людьми». То, что расколы были – да. Расколы по семьям, расколы по дружеским компаниям, как угодно. Я вынужден похвастаться и сказать, что я видимо умею выбирать друзей, в том смысле, что в моем ближайшем кругу никаких расколов по этому поводу не было.

Лєв Рубінштейн і Катерина Сергацкова у студії Громадського 

Какую роль может сыграть культура, когда этот конфликт как-то разрешится? 

Нужно все время что-то делать. Вот эти вот «Киевские лавры» в том числе. Это очень важная вещь, потому что идет война. Пропагандистская война – сильнее и более разрушительная, чем буквальная. Я не хочу преуменьшать разрушительную силу войны, потому что люди друг друга убивают, но пропагандистская еще опаснее, потому что она действует надолго. Потому что убивать мозги — это также преступно. Так же, как убивать людей. Человек живет, но у него мозги мертвые. Это так же страшно почти, как буквально мертвый человек. Но задача культуры с двух сторон, конечно. И я думаю, что с нашей важнее, потому что – нравится мне это или нет – я понимаю, что я представитель стороны, которая развязала агрессию, и я от этого не могу никуда деться. С одной стороны, я не при чем, я не развязывал агрессию. Но я гражданин и представитель этой страны, и я свою задачу, в том числе, вижу в том, насколько в моих силах дать понять, что не все россияне враги Украины.В том, что в России есть много – в процентном соотношении, может, и немного – но вообще много людей, которые все понимают, которые сочувствуют украинской свободе. Которые понимают: украинская свобода – она же и наша свобода. Понимаете, свобода одна на всех. Мы также в ней заинтересованы, как и вы. Вы – я имею в виду украинское общество – в стремлении к свободе продвинулись на сегодняшний день существенно дальше, за что вам низкий поклон. Россияне пока меньше продвинулись, но стремление к свободе там не меньше, оно есть.