Стихи от смерти до смерти. Евгений Плужник

«Если быть поэтом, то быть великим поэтом. Я болен, у меня чахотка, но я напишу что-то такое, что каждый скажет: “А это Плужник написал”», — Воспоминания Галины Плужник здесь и далее в тексте даются по книге Николая Жулинского «Слово и судьба».говорил Евгений жене.

У него было всего десять лет для глубокого зрелого творчества. Первый сборник стихов вышел в 1926-м, второй — через год. А третий, уже готовый к публикации, из-за ареста опубликовать не успел.

Написанные стихи помещаются в одну небольшую книгу. Но разве эмоциональная проницательность поэта измеряется количеством строк?

«Он был — как совесть. У него была чувствительность необычайная — какая-то животная, подсознательная», — писал о Плужнике литературовед Леонид Череватенко.

Я знаю!

І буде так:

Пшеницями зійде кров.

І пізнають, яка на смак

Любов.

Вірю.

Из зоотехников — в поэты

Евгений родился в Богучарском уезде Воронежского района. Мать — местная селянка, отец — с Полтавской области, он торговал и хлебом, и овечьей шерстью, и швейными машинками. Хотел дать сыну основательное образование, но Евгения выгнали из нескольких гимназий, потому что он жил книгами, кино и собственными фантазиями, а официальную учебу упорно игнорировал.

Годы революции и освободительной борьбы он провел учителем в полтавских селах. Там часто менялась власть, и каждая несла с собой смерть. Евгений, который в годы гимназии писал стихи на русском, в те страшные времена становится украинским поэтом.

Мабуть, дуже йому боліло:

Все облизував губи, потім затих.

Невеличке на розі тіло

Не спитають більш — за яких?

Он сам — за Украину и за человечность. Не может быть совершенным мир, в котором человек чувствует себя беззащитным и не может отстоять свое право и свою честь. Согласитесь, слишком благородная и несвоевременная позиция, как для тех жестких и беспощадных лет.

Под давлением семьи в 1920 году Евгений начинает учиться на зоотехника. Через год отправился в Киевский музыкально-драматический институт, но и его бросил. Ради стихов.

Писал и никому не показывал — считал, что его строфы очень несовершенны. Пока жена Галя не занесла рукописи литературоведу и издателю Юрий Меженко (1892-1969) — литературовед, издатель, фактический руководитель библиотечного дела в годы революции, был организатором спасения поместных библиотек, первый директор Всенародной библиотеки, основатель Украинской книжной палаты.Юрию Меженко.

Реакция на стихи Евгения была бурной.

«Знаете, что вы принесли? Вы принесли стихи такого поэта, которого мы будем долго ждать в жизни. И дай нам Бог, чтобы мы дождались», — сказал издатель Галине Плужник.

Меженко и ввел Евгения в круг тогдашних киевских литераторов. Вскоре тот стал членом творческой группировки «Аспис» — киевская литературная ассоциация писателей, созданная в 1923 году. «Звено» — литературная группа, основанная в 1924 году в Киеве на базе «Асписа», объединившая писателей разных направлений, которые пытались противостоять идеологическому давлению, сохранить творческую независимость. В 1924 году «Звено» переименовали в МАРС — Мастерскую революционного слова.«Аспис», впоследствии — «Звена» и МАРСа. Но член Мастерской революционного слова совсем не хочет ставить дыбом жизнь и поэзию. Напротив, он Юрий Меженко в рецензии на второй сборник поэта писал: «Плужника лучше всего читать зимним вечером в темном доме; на столе лампочка только книжку освещает, и в комнате, в доме всюду тишина, ни одного звука нет. Тогда спокойно, обязательно вслух, без сильных акцентов, ритмично и медленно страницу за страницей листать небольшую книгу на 50 стихов».стремится своим словом приводить в порядок современную ему жизнь.

І над нами,

й під нами горять світи…

І внизу, і вгорі глибини…

О, який же прекрасний ти,

Світе єдиний!

«Евгений Плужник — один из самых тонких, пронзительных украинских поэтов не только ХХ века, а, вероятно, во всей украинской поэзии», — говорит о стихах Евгения современный украинский литературовед Ярина Цымбал.

Эмоциональный шквал

В конце 20-х годов Плужник часто регистрируется на бирже труда, ради заработка переводит на украинский российских писателей, пробует писать киносценарии, становится автором нескольких пьес и романа. Вместе с другом Валерьяном Пидмогильным составляет словарь украинского делового языка.

А живу я на поверсі шостому

І живу від доби до доби,

І живу я, звичайно, по-простому,

Так, аби...

Главное в этом «аби» — стихи. Это то, что не для денег, а для вечности. Быстрый на шутки и розыгрыши, со стихами Евгений пошутил лишь один раз: Гей, батька мой, степь широкая! А поговорю я еще с тобою… Ведь молодые ж мои бедные года Да ушли за водою… Ой, вы звезды, звезды ясные, Уже и красота мне ваша совсем немила… Ведь на темные мои кудри да пороша Белая легла. Ой, ночи черные да безглазые! И не видно мне, куда иду… Еще с малых лет я одинокий. Да таким и пропаду. Где ж вы, братья мои милые? Никто слез горьких мне не вытер… И вот стою я, словно тот дуб, А вокруг только тучи да ветер…написал несколько строк от имени Нестора Махно, который стал героем рассказа Пидмогильного «Третья революция». Невежды до сих пор приписывают авторство стихов атаману анархистов.

Писал ли он панегирики советской власти? Никогда. Единственное стихотворение, которое можно отнести ему во грех, — Стихотворение называется «Он». Там есть такие строки: «Пам'ятатимуть дорослі й діти, Хто в цей час в минулому помер! Через віщо — всім гудкам гудіти Три хвилини — як гули тепер!»строфы на смерть Ленина. Но тогда многих, не только Евгения, поразила смерть вождя.

Друг Евгения, писатель Антоненко-Давыдович, вспоминал, какое впечатление на публику производили стихи Плужника, которые поэт декламировал на популярных тогда литературных вечеринках: «Эмоциональное напряжение доходило до предела. Казалось, еще мгновение, и кто-то в зале, а может быть, и весь зал, слитый в один подъем, не выдержит этого эмоционального шквала».

Ой, упали ж та впали

криваві роси

На тихенькі-тихі поля…

Мій народе!

Темний і босий!

Хай святиться твоє ім’я!

Убієнним синам твоїм

І всім тим,

Що будуть забиті,

Щоб повстати

в безсмертнім міті,

Всім

Їм —

Осанна!

Иногда даже товарищи по творческим союзам называли Евгения слишком субъективным поэтом. Как-то коллега из МАРСа, Григорий Косынка, заявил Плужнику, что все они должны отражать настроение подавляющего большинства.

«Я соглашаюсь, что у Косынки настроение большинства, а у меня — личное восприятие», — ответил Плужник…

Внутренняя эмиграция

Евгений, которого критики часто называли поэтом с невнятной гражданской позицией, очень хорошо разбирался в событиях, происходивших в стране. Спасался Внутренняя эмиграция — уклонение от участия в политической и общественной жизни государства; духовное отделение от государства; пассивная конфронтация с государственной системой, вызванная внутренним несогласием с господствующей идеологией, при невозможности это несогласие выразить.«внутренней эмиграцией», держа при себе свои мысли и выводы.

…на вуста усмішкою гіркою

Ляга мовчання мудрого печать…

Дар нелегкий ваш, досвіде й спокою,

Дар розуміти, знати і мовчать!

Каждый великий поэт — пророк. И у Плужника есть до спазма пророческие строки о своем будущем и будущем украинцев:

А бачу —

Безкрая скривавлена путь...

І трупи!

І трупи...

Когда начался Процесс Союза освобождения Украины — показательное дело, сфабрикованное чекистами, которое разоблачало вымышленную антисоветскую организацию среди украинской научной и церковной интеллигенции. Процесс происходил с 9 марта по 19 апреля 1930 года. Всего к судебному процессу привлекли 474 человек, приговорены к расстрелу — 15, к концлагерям — 192, высланы за пределы Украинской ССР — 87, осуждены условно — 3 человека.процесс по делу Союза освобождения Украины, он сказал жене: «Нас уничтожат, всех нас уничтожат, всех писателей с умом, потому что нас не могут снести, они видят в нас потенциальных врагов».

Он никогда не позволял себе прямых выпадов против советской власти. Но вот что писал от имени Галилея в одноименной поэме:

Гей!

Герої!

Каліки!

Службовці!

Торговці!

Поетики!

А живіть собі, як вам бажається!

Через те, що —

ви чуєте? —

все-таки

обертається!

В 1933 году состоялся Четвертый пленум оргкомитета Союза советских писателей Украины. В своем выступлении член ЦК КП(б)У Иван Кулик Речь печаталась в журнале «Червоний шлях», 1933 год, N 4, с. 92 — 94.говорит: «Как трудно, в частности, Плужнику избавиться от своего украинского национализма, как старые связи вяжут его с Неоклассики, также Киевские неоклассики, — группа украинских поэтов и писателей-модернистов начала ХХ века.неоклассицизмом, и наша с вами обязанность состоит в том, чтобы помочь ему порвать нити с тем старым и начать совместно с нами работать, если он этого желает».

То есть в 1933 году советские власти еще планировали перевоспитывать Евгения Плужника. Перевоспитание означало, в частности, и демонстративное расположение власти — издание третьего сборника поэта, его переезд с женой из коммунальной квартиры в отдельное жилье и т.д.

Но уже 1 декабря 1934 года, узнав об убийстве Сергей Киров — российский советский государственный и политический деятель, 1-й секретарь Ленинградского городского комитета ВКП(б). Организатор массовых репрессий в СССР.Кирова, Плужник, по воспоминаниям жены, сказал: «Теперь нам конец».

За ним приехали ночью 4 декабря. Евгений пошел открывать и в комнату вернулся уже под прицелом винтовок с поднятыми руками.

«Обыск длился очень долго, перевернута была вся комната, вздымались штыками ковры, перетряхивались постели», — вспоминала позже Галина, которую тоже обыскали-ощупали.

Признал себя виновным

В сырых и холодных камерах управления Народный комиссариат внутренних делНКВД у Евгения началось кровохарканье. На допросах обессилевший от болезни поэт признал себя убежденным украинским националистом.

В эссе «Недопетая песня ранней осени» Борис Антоненко-Давыдович вспоминал, что Борис Антоненко-Давыдович был арестован чекистами в январе 1935 года.следователь устроил ему с Плужником очную ставку. Спрашивал у поэта, принадлежит ли Антоненко-Давыдович к террористической организации.

«В такой же степени, как и я», — ответил Евгений.

А когда следователь ударил перед ним кулаком по столу и прорычал вопрос еще раз, Плужник ответил: «Да, принадлежал».

После ударов кулаком по столу обычно следователи уже били по голове.

Суди мене судом твоїм суворим.

Сучаснику! — Нащадки безсторонні

Простять мені і помилки, й вагання.

І пізній сум, і радість передчасну, —

Їм промовлятиме моя спокійна щирість.

По словам Галины, первое свидание с мужем ей разрешили 25 марта 1935 года — 15-минутное, в кабинете следователя Хаета.

«Я встала, бросилась к Евгению, мы поцеловались, потом он поцеловал мне руки, а я ему. И, напрягши последние силы, я улыбнулась и сказала: “Женичка, да ты не очень и изменился, выглядишь неплохо, только очень бледный — это, наверное, потому, что без воздуха”. Это я так говорила, а сердце мое кричало: “Посмотрите все, на кого он стал похож, да он не будет жить, потому что он болен, он не выдержит здесь”».

На предложение жены принести ему чистую рубашку Плужник ответил: «Пойми, Галочка, что мне ничего не надо, что жизнь уже кончилась, зачем мне рубашка…»

Прощаясь, он заплакал — жена впервые увидела его слезы.

«Боже, если ты есть, — просила она, — сделай так, чтобы он умер сам, чтобы его не расстреливали, потому что я поняла, что скоро будет суд и что Евгений надеется на расстрел».

Плужника обвинили в участии в подпольной организации, которая якобы преследовала цель свержения советской власти и отсоединение Украины от СССР. Суд состоялся 28 марта 1935 года. Приговор — расстрел. Но уже вскоре высшую меру наказания заменили 10 годами Соловецкого лагеря.

Мысленно настроившись на смерть, Евгений получил разрешение на жизнь. На радостях он написал жене письмо (цитируем с сокращением):

«Галчонок мой!

Это мелочь, что пишу тебе чернилами, но вместе с тем это имеет большой вес: я хочу, чтобы надолго, на всю твою и мою жизнь сохранилось это письмо — самое радостное, верь мне, из всех писем, что я когда-либо писал тебе!

Я целую тебя, родная моя, и прошу: запомни дату этого письма, как дату лучшего из моих дней!

Твой Евгений».

Как жену врага народа, Галину уволили с работы (она работала печатницей в Доме ученых). Женщина понемногу распродавала одежду и домашнюю утварь, чтобы собрать Евгения в лагерь. Чужие люди приносили ей деньги и продукты. Много лет спустя она узнает, что наиболее щедрым с ней в те времена был Максим Рыльский, которого Евгений считал своим учителем в поэзии.

«Не нарікатиму…»

Взрослый Плужник имел дома любимые игрушки для вдохновения — бархатного мишку и Целлулоид — пластик на основе целлюлозы.целлулоидного человечка, который качались, подвешенные к лампе в их с Галей комнате. Чтобы тепло супружеского дома было всегда с Евгением, жена упаковала ему эти игрушки в лагерь. Бархатный мишка был с ним и в день смерти.

Из-за тюремных условий туберкулез у Евгения прогрессировал настолько, что на Соловки в июле 1935 года его везли отдельно от других каторжан — пассажирским поездом, а не привычным для осужденных товарняком. Но на Соловках поэт с туберкулезом должен был жить в сыром подвале тюрьмы.

В Киеве он планировал, что будет работать в лагере дровосеком. Но на это не стало сил. В сентябре 1935-го его попытались привлечь к сельхозработам, но и для них Плужник оказался слишком слаб. Перевели работать в служебных помещениях — тоже не смог.

Уже 4 октября он попадает в лагерный лазарет и почти не обходится без подушки с кислородом. В лазарете он проведет 4 месяца.

Ему не запрещали писать стихи, но ни один из них до нас не дошел. Последнее его письмо к жене датировано 25 января 1936 года. Писала его под диктовку поэта чужая рука. Собственноручно Евгений смог лишь дописать: «Клянусь тебе, я все равно выживу!»

Не выжил.

31 января он попросил у санитара воды, чтобы умыться, распорядился, кому отдать его одежду, чтобы донашивали. Пока санитар выносил воду после умывания, Евгений умер. Ему было 37 лет.

А 2 февраля заключенный Валерьян Пидмогильный провел друга к братской могиле на лагерном кладбище.

Нехай комусь судився довший

Шлях до останньої межі,

Свій коротенький перейшовши,

Не нарікатиму — я жив!

«Единственная моя…»

На последнем свидании перед отправлением, 30 апреля 1935-го, Плужник передал жене письмо:

«Галя! Единственная моя навеки!

Всю силу своей любви к тебе, всю глубину воли твоей к жизни хочу я вложить в эти строки, чтобы вызвать в тебе мужество, нужное перед большой разлукой нашей! Будь сильна духом, Галя моя, — это твой долг; будь мужественна, жена моя хороша, — и тогда, верь мне, все пройдет, а любовь к тебе — нет! […]

Все юношество мое было упованием на тебя, единственная моя; потом жизнь моя полна была любви к тебе, любовью твоей была она прекрасна, спасибо тебе, родная. […] Ты любишь меня — это источник моей силы; во имя этой любви поддержи меня еще сильнее в это тяжелое время, не приходи в упадок духом, будь крепка! […]

Не забывай ни на мгновение о том, что живешь для меня, что твоя обязанность — заботиться о себе — для меня же, что вся моя жизнь — ты!»

Еще когда Евгения содержали в Киеве, следователь Михаил Хает посоветовал Галине быстрее искать нового мужа. А потом заметил, что, мол, чем спокойнее будет политическая ситуация, тем скорее Евгений вернется домой.

Евгений домой не вернулся. Но другого Галя не искала.

Они поженились в 1923 году. Галя Коваленко тоже в свое время училась на актрису, была красавицей, всегда находилась в центре внимания мужчин. Но из всех ее очаровал вдумчивый взгляд глубоких глаз Евгения, его нежность и спокойное молчание на вечеринках.

Подруги предостерегали: он ведь очень болен! Галя отвечала: «Будем умирать вместе».

Чтобы ухаживать за мужем во время обострения болезней, Галя бросила учебу. Работа печатницей позволяла перепечатывать и рукописи Евгения.

Двоюродная сестра Гали, Была учительницей украинской литературы, сохранила у себя много рукописей Евгения Плужника. Ей поэт посвятил поэму «Галилей».Мария Юркова, выделила для супругов часть своей комнаты в коммунальной квартире на Прорезной.

Первое время после ареста Евгения Галя тоже ожидала заключения. Обошлось. Во время Второй мировой она смогла выехать из Киева в Европу, а после 1945 года очутилась в Нью-Йорке. Там Галина и умерла — в августе 1989-го, на 91-м году жизни.

Одиннадцать лет она прожила в браке с Евгением. И 54 — в воспоминаниях о нем. Детей у супругов не было.

Возможно, кто-то из украинцев, бывая в Нью-Йорке, приносит цветы на могилу Гали. А вот место захоронения Евгения на Соловках потерялось. Нет.

Но цветы поэту можно принести на Байковое кладбище. На участке номер 9 в 1981 году В соответствующей ограде первой, в 1955 году, была похоронена Варвара Петровна Юркова — возможно, мама Марии, тетя Галины Плужник.была похоронена Мария Юркова. Какая-то добрая душа установила возле ее могилы общую для Марии и Евгения памятную доску. На правой части доски отмечено: «Писатель Евгений Павлович Плужник. 1898–1936».

Сейчас, в сентябре, там еще зелено вьется барвинок, прорастает дикий виноград, насеялись клены. Ветер сыплет сухими листьями из окрестных деревьев.

По-осінньому хмари пливуть,

По-осінньому вітер кигиче...

У далеку лаштуючись путь,

Чорна галич злетілась на віче.

 І весь день в берестках стрекотня

Все полохає хмари високі,

Безгоміння осіннього дня

І мій спокій...

А совсем недалеко от импровизированного захоронения Евгения Плужника, на участке 43, возвышается гранитный камень на могиле его следователя — Михаила Хаета. Следователя забрало на тот свет в 1956 году.

Кто не знает, что речь идет о палаче из НКВД, трогательно прочтет: «Дорогому незабываемому мужу, отцу и дедушке». Но нам нельзя не знать.