«Мои песни — признания в диагнозах». Vivienne Mort о новом альбоме, врожденной депрессии, бабушкиных девизах и отношении к россиянам

О девизах бабушки

У моей бабушки есть девизы, которые она часто повторяет. И мне они отложились. Недепрессивная часть меня взяла эти девизы. У бабушки всегда «Сегодня хороший день» и «Все будет хорошо». И это такие простые слова, но они у нее рефреном всегда идут. Правда, там есть еще «Ни о чем не думай». Но этот девиз я стараюсь не брать, потому что он мне и так удается, без советов.

О новом альбоме

Ничего плохого нам о нем не сказали. Были некоторые комментарии, что люди разочарованы. Я слежу, потому что отвечаю на них. Но это скорее были ожидания, что мы будем делать что-то, как делали, а мы не оправдали этих надежд.

Мы уже не первый альбом выпускаем в эту эпоху интернета. Нам захотелось отметить этот момент (выход альбома — ред.), и мы подумали, что нужно собрать друзей.

Я волновалась, потому что впервые показывала альбом и это же будто мои признания в диагнозах. Может, не в диагнозах, а в мыслях. Мне же никто не пишет эти песни, я их сама пишу — что-то пережила и написала. И для нас это был первый опыт — просто людей собрать в театре и поставить для них обложку, чтобы они буквально смотрели на музыку, не отвлекаясь. И поэтому там такая смесь переживаний, включая то, не будет ли им неудобно уйти, чтобы не обидеть авторов.

Мне не важно, чтобы слушатель понимал текст именно так, как я. Я считаю: сколько ушей и слушателей, столько и интерпретаций одного произведения.

О творческой паузе

Мы в 2020 году решили, что нужно расходиться: когда начинали, договорились, что если нас самих музыка не вдохновляет, то лучше ее просто не будем делать. Не хочется быть музыкантами, которые уже двадцатый год одно и то же играют, одну и ту же песню, как-то ее там немного переделывают и выдают за новую.

У нас с этим альбомом уже новая эпоха. Толчок произошел как раз во время вторжения, когда мы поняли, что есть мы, есть слушатели. А к тому моменту мы уже распустили группу и планировали себе просто пожить, вдохновиться чем-то, а потом встретиться и с новыми мыслями продолжить. Но мы поняли, что вместе сильнее. Мы два европейских тура больших проехали, а также по Украине, и это все аккумулирует средства, которые мы отдаем.

О творчестве

Я с 10 лет так реагирую на переживания — пишу песни. Творчество со мной не может не случаться. Иначе, наверное, я покончила бы жизнь самоубийством, если бы это не выражала. Потому что мне в разговоре гораздо труднее высказывать свои мысли. Я серьезно не думала, помогает ли это, потому что я иногда что-то напишу и сижу плачу еще долго. Я не знаю, хорошо это или плохо. Может, там надо было одну слезу уронить, а я сижу и проливаю слезы.

О комментариях в соцсетях

Наша публика — это люди, которые сами захотели, где-то нас нашли и подписались. У нас почти все комментарии положительные. И поэтому постоянно нужно себя критиковать, потому что так можем вообще не развиваться.

Когда, например, мы где-нибудь появимся, приходят новые люди. И сразу начинают поступать комментарии: «Помаду нужно другого цвета». Я иногда забавляюсь и пишу: «Какого, что посоветуете?» Советуют более бледного, но потом пишут: «Извините, если что…»

А также под видео, которое завирусилось, всегда много чужих комментариев. В основном там фото с бархатцами и детьми на аватарках. И начинается: «Кто это?», «Что это?», «Что она воет?» Больше всего я получила таких комментариев под видео, где пела песню Нины Матвиенко. В тот день, когда ее не стало, у меня был концерт в Житомире. А я в детстве на конкурсах пела «Сіла птаха». И я захотела в этот день спеть на концерте эту песню. Мы выложили это видео. И началось: «Так, как Нина, не будет», «Что это за ворона кричит?»

О врожденной депрессии

Мне несколько лет назад сказал специалист, что я отношусь к 7% людей, у которых врожденная депрессия. Тех, кто родился и уже все видит так грустно. Но я экстраверт. Потому что, несмотря на драматическое видение всего, я все равно люблю людей, общаться, выступать. Я всегда обожала выступать. И я не могу одна быть. Мне нужно с кем-то разговаривать.

Об отношении к россиянам

Мне не жалко россиян. Я их дегуманизировала для себя. Это произошло, потому что в первые дни вторжения я еще писала песни, которые я им адресовала. Я еще думала, что там люди, я не к какой-то массе серой обращаюсь. Так надеялась. Потому что, помните, в первые дни была надежда, что все они выйдут на площади. Не может же быть так, что они все это просто схавают и такие «ну ладно, не видим, что там происходит».

А потом стало ясно. Не знаю, что победило в них, но полное безразличие. И это действительно серая масса, и дегуманизация произошла сама собой. Еще до Бучи.

Я еще сначала читала сообщения от россиян, от слушателей, потому что у нас там есть слушатели. И помню, что один человек мне постоянно писал: «Я вот скинул на ваш сбор, мы с вами, мы здесь, нас мало, но мы прячемся». И последнее, что я уже помню от него, — это то, что он мне сбрасывает видео, как ночью баллончиком замазывает букву Z. И я подумала: господи, поезжай домой, герой.

О российской культуре

Я закенселила ее для себя. Она была в моей жизни, я на ней выросла. Я хорошо помню с детства российские книги. А из украинских, кроме Шевченко, почти ничего не помню. Несколько произведений, которые очень осели в голове, — например, «Желтый князь», о Голодоморе. Вот какие-то конкретные вспышки есть, но я не могу сказать, что, учась в украинской школе, я училась на украинской литературе. Просто над этим работали, нас русифицировали.

Сейчас я дочитываю «Сад Гефсиманский» Ивана Багряного. Это о нашей интеллигенции и просто обо всех неугодных режиму людях, которые попали в тюрьмы НКВД и сидели там по 30 человек в одиночной камере. Я сейчас стараюсь все догнать, что я не читала. И я скажу, что Иван Багряный круче Булгакова.