«Украинцам еще никто не угодил». Лидер группы «ТІК» Виктор Бронюк о работе чиновником, службе в армии, диете и оленях

О должности

Моя должность звучит так: генеральный директор Винницкой областной филармонии имени Николая Леонтовича. Я не чиновник, это не чиновницкая должность. Это просто коммунальное учреждение, которое подчиняется областному совету. Чиновником я уже был, и если бы встал вопрос снова идти на чиновничью должность, я, наверное, не согласился бы.

Я не жалуюсь, потому что для меня это была осознанная вещь. У нас есть мощная организация, это около 250 человек. Есть пять мощных коллективов. Когда мне предложили, первая ассоциация у меня была такая, что это должность, которую занимают, когда уже уходят на пенсию. Мы совместно с руководством города и области переговорили и решили все-таки дать больше жизни и немного затянуть молодежь. Мне хочется, чтобы Винницкая областная филармония стала культурным центром Украины в целом.

О работе чиновником

Когда-то я приносил присягу государственного служащего. Уже не помню, как она звучит. Она является обязательной, как же без этого. Предоставляют государственный ранг, это очень серьезно.

На самом деле это у меня первая запись в трудовой книжке. Я после университета пошел работать в областную администрацию, еще не чиновником. А потом уже в городской совет — и там стал государственным служащим.

Когда я уходил из городского совета в 2007 году, то определил для себя два понятия. Первое: почему чиновник ничего не делает — потому что он двумя руками держится за кресло, чтобы до пенсии дотянуть. И второе, не менее важное: часто чиновники не углубляются в суть вопроса. Потому что тут главное что? Вовремя отписаться, потому что премии не будет.

С чиновницкой точки зрения самое главное, чтобы в конце рабочего дня бумажки с одного края стола лежали на другом, считались подписанными. И так неделю, месяц, и оно затягивает в такой круговорот. Это если с сарказмом к этому относиться.

А на самом деле работы очень много, если у тебя есть желание.

О музыкальном рынке и языковом вопросе

Если мы говорим о популярном музыкальном искусстве, коммерческом, то это комплексная вещь. Надо, чтобы государство это тоже решало, потому что рынок — это рынок, коммерция всегда там, где есть деньги.

Почему мы за столько лет не обрели независимость в музыкальном смысле? Москаль не дремал, он сюда сознательно загонял свой контент, а государственное регулирование условно было, но в это никогда никто не влезал, потому что вопрос скользкий и всегда приносил для государства и команд, которые приходили к власти, больше минусов, чем плюсов.

К тому, что демонстрирует мировая музыкальная индустрия, мы ни в коей мере не доросли. Во времена независимости она у нас пыталась зарождаться, но и сегодня — в зародышевом состоянии, потому что ни законы, ни рынок не сформировались.

Тот же вопрос авторских прав. Сколько лет он решается — не решен. О роялти, об организации системы рынка вообще.

Ко мне часто подходят музыканты и говорят: вот мы играем весь ваш репертуар. И они это говорят с такой гордостью — это классно, мы на чаевые зарабатываем. И они это еще представляют, мол, мы же вас пиарим. Я смотрю на этого человека, и вот как ему объяснить, что это то же самое, если бы он пошел к председателю колхоза и сказал: я у вас украл 20 мешков и классно продал, заработал неплохо. Или к арендатору пруда: я у тебя выловил всю рыбу, классная у тебя рыба.

Нет понимания, нет устоявшихся норм и правил. И без помощи и участия государства это, к сожалению, не произойдет.

О том, как «несерьезные» песни влияют на восприятие человека

Такая проблема есть. Ты приходишь, начинаешь с кем-то общаться, и люди видят тогда, что я понимаю, о чем говорю. С главным бухгалтером я общаюсь, и она такая — подожди, так вы понимаете! И я так — представьте себе, я понимаю, о чем говорю. И ей уже легче.

Но это всеобщее восприятие. Когда, например, я приехал презентовать мобильное приложение в какой-то город, с мэром, с заместителями, мы начали говорить, и люди такие смотрят — а, так вы даже в теме, вы не просто приехали «фейсом поторговать». Я говорю — ну да, мы с командой это разрабатывали, мы это внедряем, я понимаю, о чем говорю.

У меня есть один коллега, он когда-то тамадой работал. Потом стал ученым, начал читать лекции в одном из университетов. Но его все равно коллеги много лет воспринимали как тамаду. Наверное, это тоже такой пережиток нашего общества, что не готовы человека воспринимать в какой-то другой ипостаси, к сожалению.

Что сейчас с группой «ТІК»

Коллектив жив, несмотря на то, что для него, скажем так, непростые времена. Два участника продолжают нести военную службу.

Мы в свое время были самым гастролированным коллективом Украины. У нас есть зафиксированный официальный рекорд — 24 выступления за месяц, незафиксированный — 26. Мы всегда работали так, что приезжаем — и делаем праздник. Мы создаем настроение, и это круто.

Сегодня в стране не так много праздников. К сожалению. И часто звонят организаторы какого-то ивента и говорят: мы бы вас пригласили, но «ТИК» — это веселая команда, а в Украине сейчас не так весело. Есть такой шаблон, и от этого никуда не денешься. Думаю, нам еще будет когда попраздновать.

Но тоже, например, приезжаешь поддержать парней-бойцов. Думаем, на патриотику будем больше бить. А они хотят о «пирожино», хотят об оленях. О кацапах. Они ведь нормальные живые люди, им нужны эмоции.

И мы отработали там час или полтора, пообщались, пофоткались. А потом через три дня звонит командир, говорит: ребята, с меня магарыч, часть работает совсем по-другому. Потому что люди эмоционально выгорели, а мы зарядили их эмоцией.

О службе в теробороне

Я был в Виннице. Призвался в 171 батальон. Впоследствии меня перевели в группировку «Днестр», в логистику. Это подразделение, которое обеспечивало коммуникацию двух бригад и всех подразделений на территории Винницкой и Черкасской областей.

Это тоже отдельное дело, некоторые «борцы за правду» меня искали, какие-то телеканалы Медведчука кричали — мы найдем, потому что кто-то говорил, что видел в списках батальона Бронюка, а его там не было физически. Я говорю — конечно, не было, потому что меня перевели через месяц службы, забрали в группировку. Но ведь они не понимают, что когда ты призываешься в батальон и есть приказ об откомандировании в другое подразделение, то условно начисление зарплаты происходит в том батальоне, где ты приписан. Когда я уже увольнялся, из группировки, где проходил службу, меня откомандировали назад, и я ездил в пункт постоянной дислокации батальона, чтобы меня увольняли именно с него. Вот такой процесс.

Но кому-то что-то объяснить — нереально. Особенно людям, которые к этому никогда не имели никакого отношения.

О песне «Журавли»

Первая композиция, которая у меня появилась спустя 6 месяцев после начала широкомасштабной войны, называлась «Журавли». Это грустная песня. Некоторые до сих пор говорят, что она не очень актуальна, потому что как будто есть общественный договор о том, что мы понимаем — в стране война, у нас очень много потерь, но мы пока не плачем. Но мне хотелось ее спеть. Не знаю почему.

И те искренние слезы во время тура, когда мы ехали... Мы не должны об этом забывать. Мы должны вынести уроки из этой войны и постоянно об этом говорить. Потому что, к сожалению, сегодня для многих война снова отошла на второй план.

О диете

На самом деле я когда-то весил почти 120 кг. Почему это произошло? Гастрольная деятельность. Дома ты не ешь регулярно — завтрак, обед, ужин. А когда едешь в туре: утром встал в отеле — позавтракал, приехали — здесь уже обед, закончился концерт — ужин приготовили. Выпил сто грамм, съел килограмм. И так приезжаешь, а у тебя штаны уже не затягиваются. У меня после первого тура +10 кг было, и после второго. Мне реально тяжело было.

Я похудел сейчас на 30 кг. У меня не было проблем с алкоголем, но сознательно отказался от него. Потому что это за собой влечет неконтролируемое потребление пищи, закуски. Начал более или менее рационально питаться, насколько это возможно.

Об «Оленях»

Вот часто спрашивают: а тебе не надоело петь об оленях, ты уже почти 20 лет поешь. Я к этому пришел сознательно, во-первых. Во-вторых, это мое произведение, которое фактически нас сделало. Почему я должен стыдиться? Если оно меня задолбало, то, наверное, надо положить баян и сказать — все, я уже не хочу петь. Это будет честно.