Если бы я была мужчиной

«Когда та война уже закончится?» — обращается ко мне знакомый со стандартным вопросом к горожанам, которые людям в селах кажутся более близкими к «центрам принятия решений».

Чувствую, как отвращение наполняет меня. Тот знакомый много месяцев не живет дома — «чтобы военными не нашли». Однако имеет наглость спрашивать, когда закончится война.

Это отвращение я каждый раз гоню от себя подальше. Когда слышу, как очередной знакомый за 7–10 тысяч долларов сбежал из страны. Когда сосед, купивший на днях новую дорогую машину, в лифте задает мне тот же проклятый вопрос: «Когда все закончится?». Когда, поехав в командировку за границу, вижу в Варшаве десятки украинских мужчин.

Останавливаю себя мыслью: «Ты имеешь право их осуждать? Точно? Вы не в одних и тех же условиях. Ибо тот факт, что ты женщина, дает тебе право не мобилизоваться».

Когда мне было лет 22–23, я была не замужем — моя бабушка из-за этого ужасно волновалась. Однако не беспокоилась за своего внука Мирослава, старше меня на два года и в то время тоже холостяка. Мне же объясняла: «Надо, чтобы тебя кто-то защищал. А ему не надо, потому что он — мужчина». Я отвечала, что, мол, не в лесу с волками живу — и в защите не нуждаюсь. Если же вдруг что-нибудь произойдет, сама себя защищу. Но на бабушку мои аргументы не действовали.

Прошло около 20 лет. Я давно замужем, но именно сейчас мне вспомнились эти бабкины слова — уже в контексте полномасштабной войны, где мобилизация обязательна исключительно для мужчин. То, что мне казалось бабкиными старосветскими стереотипами, оказалось не такими уж стереотипами. Долг «защищать» в наших нынешних реалиях исключительно на мужчинах. Конечно, у нас достаточно примеров отважных женщин-военных, которые отправились на фронт добровольцами или служат в тыловых подразделениях — все же в армии. Но есть разница между собственным выбором и обязанностью. И на этом уровне война вернула женщин к уже устаревшему статусу «хранительницы семейного очага». Именно этот статус стал фактически бесплатным «белым билетом».

Кто-то скажет, что это справедливо: ведь мужчины сотнями лет создавали этот мир для себя, а женщинам отводили второстепенные роли. Помните картинку, где на беговой дорожке одновременно стартуют мужчины и женщины? Дорожки мужчин прямые и быстрые, а на финише — успешная карьера. Дорожки женщин полны препятствий — с детьми, стиральными машинами, духовками.

Мы бежали, несмотря ни на что, и часто опережали мужчин. Кто-то сумел создать партнерские отношения, где плюс-минус поделили обязанности и давали возможность друг другу работать. Однако наше общество все равно оставалось патриархальным, в котором, например, болезни и проблемы общих детей — прежде всего проблемы мамы. Кстати, когда с ребенком что-то происходило по недосмотру родителей, то штраф, выговор и т.д. — в 99 случаях из 100 выписывали маме, даже если у ребенка есть папа. Но даже неглаженная рубашка мужа воспринимается как «лицо его жены» — так, словно у мужчины нет рук, чтобы выгладить рубашку.

Мы доказывали, что не нуждаемся в защите, что женщины способны лететь в космос, возглавлять компании, зарабатывать себе на жизнь, а не только быть «берегинями». Тут наступило полномасштабное вторжение и всеобщая мобилизация, которая коснулась исключительно мужчин. Тогда статус «берегинь» вышел на первый план и фактически стал «лотерейным билетом» по половому признаку. Все то патриархальное, против чего мы так боролись, в один момент стало нашей защитой. От презрения общества, что ты — ссыкун; от невозможности поехать за границу; от обязанности идти в армию и не иметь возможности распоряжаться своей жизнью. Женщина может присоединиться к ВСУ — никто ее желаний не ограничивает, но между «можешь» и «обязан» — пропасть.

До полномасштабного вторжения я думала, что женщиной быть сложнее, чем мужчиной. Ибо от нас общество требует большего. И только сейчас, скажу откровенно, вздохнула с облегчением, что родилась женщиной.

Будь я мужчиной, имела бы достаточно мужества и отваги, чтобы пойти в армию добровольцем? А если нет? Кем бы я была? Посмешищем? Тем, кто заслуживает осуждения? Ведь хотя слово «мужество» и В украинском языке (язык оригинала текста).женского рода, оно все же происходит от «муж» — поэтому и мужества мы ждем преимущественно от мужчин, тогда как женщине можно быть слабой, испуганной, эмоциональной… Женщине можно бояться, убегать, плакать. Но зависит ли «мужество» исключительно от пола?

До полномасштабного вторжения мы, женщины, доказывали, что нет. До полномасштабного вторжения я учила своего сына плакать, проявлять эмоции и не реагировать на слова, когда кто-то говорил: «Ты мальчик, мальчики не плачут». А теперь я и не знаю, верна ли эта моя материнская наука. Ведь война требует от ребят не плакать, а бороться.

Если бы я была мужчиной, была бы я физически и морально готова пойти в ВСУ уже после повестки? Фактически — начать другую жизнь, которая от тебя не полностью зависит. Жизнь, в которой придется рисковать, копать окопы, стрелять?

А если бы я не была готова? Если бы я даже не могла жить в стране с тревогами и ракетами? Чтобы уехать, мне бы пришлось дать взятку? Женщины этого не делают, потому что у нас все еще есть выбор и почти неограниченные права.

Безусловно, война оказывает на всех нас безумное давление. Донатишь — мало, волонтер — мало, уехал за границу — не поддерживаешь свою страну, не уехал — «убиваешь своих детей». Живешь в напряжении эмоционального шпагата. Но мне, женщине, все же легче, чем многим мужчинам, потому что меня не спросят: «Чего ты до сих пор не в окопе?». А если даже спросят, то опять же — я не обязана там быть. Сейчас я, прежде всего, мама — мне нужно заботиться о детях.

Когда я уеду за границу, ко мне не будет претензий, потому что я могу это сделать легально. Меня не назовут «ссыкуном, маминой черешенкой, уклонистом». Я смогу оттуда писать тоскливые посты или снимать видео, как скучаю по Украине и поддерживаю ее там. Смогу ходить на митинги поддержки и уже буду чувствовать, что делаю что-то важное. Мне простят то, чего не простят ни одному мужчине. Ибо к мужчинам отношение единое — «если уж и уехал, сиди тихо».

Я могу уволиться с работы — никто не предполагает, что я сделала это, чтобы не светиться в базах ТЦК. Я могу переехать на съемную квартиру и нигде не отмечаться — никто не будет пускать слухи, что так я прячусь от мобилизации. Могу спокойно кататься туда-сюда через блокпосты. Ездить за границу уже по крайней мере для того, чтобы где-нибудь там выспаться и спокойно прогуляться «после комендантского». Мне все это можно только потому, что я женщина. А учитывая, что я женщина с детьми, вообще можно даже больше, потому что я, даже не волонтеря, не плетя сетки, уже выполняю миссию — воспитываю будущее поколение украинцев. Видимо, у некоторых будут претензии и к этому, но они все еще на личном уровне, а не на правовом и общественном.

Другое дело — если ты мужчина. Даже если пошел в ТЦК, найдутся те, кто будет спрашивать: «Чего так поздно? Почему не с первых дней полномасштабного вторжения? Ждал повестки, а добровольно не решился?». А дальше уже воюющие с 2014-го могут продолжить: «А вы только в феврале 2022-го поняли, что война? Где вы были до этого?».

Будешь в военной части на Закарпатье — будут шутить об «ужгородском котле». Направят работать в штабе или в службе обеспечения — также причина для насмешек. Будешь артиллеристом — «далеко от врага; это не пехота, не штурмовики». Всем будет мало того, что ты делаешь. Даже если погибнешь. Ведь погибнуть также можно по-разному — в бою или во сне в блиндаже, куда прилетела ракета. Найдутся те, кто подвергнет сомнению даже смерть. Уже мертвым ты будешь виноват тем живым, которым маловато, слишком низко, медленно, поздно.

Хорошо, что я не мужчина. Не знаю, смогла ли бы выдержать это общее давление.

Это авторская колонка. Мнение автора может не совпадать с мнением редакции.