«Амадока», азбука Нарбута, «новая Лолита»: 5 самых интересных книг, которые стоит прочитать в начале осени
Огромный роман о памяти, который сконцентрировал все важные темы современной украинской литературы. Азбука Георгия Нарбута, из которой можно узнать об уставном украинском шрифте и научиться чертить на открытках изысканную «А». Самый громкий дебют этой весны, который утверждает, что Лолиты бывают разными. Пессимистический труд известного историка, который заставит сначала расстроиться, а потом обрадоваться, что не все так плохо. И напоследок — образцовый роман для миллениалов.
Это — пять самых заметных книг, вышедших в украинских издательствах в этом году. Почему стоит прочитать именно эти книги и именно сейчас — рассказывает литературовед Богдана Романцова.
София Андрухович. «Амадока» («Издательство Старого Льва»)
Каждую осень в Швеции объявляют лауреатов Нобелевской премии по литературе. И украинских читателей из года в год волнует вопрос: «Когда же, наконец, ее получит кто-то из украинских авторов?» И, возможно, еще один: «Как вообще понравиться этим нобелевским снобам?»
У меня нет ответа на первый вопрос, однако есть рецепт в качестве ответа на второй. Если хотите прочитать идеальный текст с точки зрения нобелевского жюри, берите «Амадоку» Софии Андрухович.
В этом романе автор охватывает почти все темы, достойные главной книжной премии мира: память, идентичность, преемственность художественной традиции, поиск немейнстримных культурных маркеров в прошлом, персональные и национальные травмы. Причем все это держится 832-страничное сооружение на противопоставлениях: важную роль играют память и воспоминания, однако не менее важны забвения и лакуны в прошлом. Преемственность литературной традиции противопоставлена прерывности — виной тому физическое уничтожение художников в 1937-м, а идентичность — неукорененности.
Пересказать сюжет «Амадоки» — задача стоит всех «Будденброков» Манна и еще трех томов Пруста. Андрухович сочетает сразу несколько временных слоев: современность, биографию писателя Виктора Платоновича Петрова, он же В. Домонтович, и уничтожение евреев в Бучаче в 1941 году.
За современность отвечает Романа, которая ухаживает в больнице за любимым Богданом, тяжело раненым на войне. Богдан не помнит абсолютно ничего, и из этого липкого ила забвения Романа пытается его вытащить. Вместе с ним — и растерянного читателя, который судорожно пытаться из мозаичных фрагментов собрать целостную историю. Но выстраивать непрерывные сюжетные линии — осталось в традиции XIX века, поэтому просто наслаждайтесь.
За команду двойного агента, плохого друга и гениального писателя Виктора Петрова играют неоклассики, в частности Николай Зеров, с женой которого у Петрова были романтические отношения. Здесь спойлеры невозможны, потому что мы помним школьную программу.
Что же касается уничтожения евреев в Бучаче, там еще страшнее. Автор не оставляет нам ни уютных мифов, ни приятных воспоминаний: вина оказывается коллективной, а значит, и ответственность — общая. Неприятно, потому что еще и без анестезии. Полезно, как и любое разрушение иллюзий.
Ключ к тексту спрятан в названии, отсылающем к крупнейшему в Европе озера Амадока, которое когда-то якобы находилось на территории Украины, но впоследствии внезапно исчезло. Это метафора мерцающего центра, ненадежной памяти, изменчивости мира. Всех героев во всех временных слоях объединяет общая беда: нехватка точек опоры и страх увидеть свое истинное лицо (перекройка лиц — важный мотив в тексте).
Еще одну подсказку автор оставляет в самом начале и на самом видном месте. В одном из больничных эпизодов описан аквариум с одинокой рыбкой, которая заперта в двойную оболочку: сам стеклянный резервуар и большое здание, где этот аквариум стоит. Рыбка не видит стекла и не помнит, как вчера на нее охотился сом, но главное — не понимает, что стенки аквариума — это только верхний слой ее проблем. Да, это метафора всей нашей истории, нежелание мыслить глобально и отступать от уютной роли жертвы.
Конечно, Нобелевку дают не за конкретный текст, а сумму заслуг. Согласитесь, это немного грустно, словно выигрывать не нокаутом, а по результатам долгого боя. Но фундамент для этого уже есть, остается только ждать следующих текстов Андрухович. Надеюсь, не менее амбициозных.
«Украинская азбука. Рисунки Георгия Нарбута» (Издатель Александр Савчук)
Сколько раз мы слышали фразу «поиграть со шрифтами»? А если бы у всех дизайнеров была под рукой шрифтовая азбука Нарбута, никогда не проигрывали бы.
График Георгий Нарбут начал создавать украинскую азбуку в 1917 году в Петербурге. Вернулся к работе в 1919 году уже в Киеве, однако закончить не успел. Теперь к столетию смерти художника у нас наконец есть ее полное издание — со всеми семнадцатью созданными буквами и рисунками к ним.
Нарбут филигранно соединил в каждой букве рукописное и печатное начертание, а сам шрифт выглядит одновременно графически четким, воздушным и изящным. Для каждой буквы разработаны два варианта: один похож на украшенные орнаментом заглавные буквы древних рукописей, а второй — лаконичный и сдержанный. Биографы Нарбута отмечают, что он испытал влияние графических произведений Ивана Билибина и барочных старопечатных книг.
С 1918 года график работал над новыми украинскими банкнотами и проектом большого герба. Но мечты Нарбута о независимом государстве воплотились в жизнь лишь 70 с лишним лет спустя. А через столетие после смерти создателя «Азбука» получила Гран-при львовского Форума издателей.
Поэтому не Times New Roman единым. Есть и уставной украинский шрифт, которому уже больше ста лет. Но он на свои годы отнюдь не выглядит.
Кейт Элизабет Расселл. «Моя темная Ванесса» (перевод с английского Елены Оксенич, издательство Vivat)
Этот роман вышел в марте и сразу вызвал взрывной эффект. «Кинематографический», «зрелый», «блестящий» — самые известные критики мира не жалели комплиментов. Права на издание автор продала за миллион долларов, что для дебюта — уникальный случай.
Движение #MeToo дало возможность откровенно говорить о травматических событиях прошлого и переосмысливать собственный опыт. История отношений пятнадцатилетней школьницы Ванессы Вай и сорокадвухлетнего преподавателя Джейкоба Стрейна хорошо вписывается в этот тренд.
После выхода романа его сразу же начали сравнивать с «Лолитой» Набокова. Однако на этот раз историю рассказывает сама Лолита. Точнее, ее рассказывают две Ванессы: взрослая женщина, которая в 2017-м следит за скандалом вокруг домогательств Стрейна к другой ученице, и пятнадцатилетняя рыжая Несса, которая в 2000-м подпадает под влияние харизматичного учителя литературы, наслаждается его зрелой нежностью и рассудительными ухаживаниями.
Казалось бы, перед нами — очередная любовная история с фокусом на разнице в возрасте. Таких в литературе немало, вспомнить хотя бы последний роман Джулиана Барнса «Одна история», где ситуация зеркальная: студент и зрелая женщина.
Но основной конфликт и проблемность «Моей темной Ванессы» — в характере описанных отношений. Взаимоотношения Джейкоба и Ванессы — это взаимодействие человека в доминантной позиции (учителя) и в зависимой (ученицы). Очевидный дисбаланс превращает романтику в манипуляцию — когда один партнер держит все рычаги давления и влияния, а вторая вынуждена подчиняться, о равенстве речь не идет.
Чтобы вернуть иллюзию баланса, Джейкоб упрекает Ванессу, что она — очень сильная, от чувств к ней можно «упасть замертво». То есть перекладывает ответственность за все, что происходит на девушку, и Ванессе понадобится не один десяток лет, чтобы переосмыслить поэтизированные и подсвеченные ностальгией воспоминания.
Почему же роман стал таким популярным? Тему вряд ли назовешь оригинальной, и герои, на первый взгляд, как будто сошли со страниц обличительной статьи о насилии в колледже. Джейкоб напоминает типичного абьюзера-интеллектуала, который перенимает подростковую лексику и говорит на откровенные темы, выстраивая мостики доверия между собой и учениками. А подыскивая любовницу, действует, как по методичкой жутких пикап-курсов: выбирает девушку, у которой нет друзей, которая пережила депрессию и привыкла к одиночеству. Ванесса же словно остается в привычной роли жертвы, страдающей от стокгольмского синдрома, и отказывается признавать вину Стрейна.
Однако «Моя темная Ванесса» не так проста, как может показаться сначала. Взросление главной героини происходит не в колледже в 2000-м, когда начинаются отношения с учителем, а в наше время, в 2017-м, когда уже зрелая тридцатидвухлетняя женщина наконец осознает, что с ней произошло. И образы жертвы и агрессора в этом романе неоднозначные и непростые для трактовки — именно психологизм выгодно отличает дебют Расселл среди массы современных «лолит». А дублирование сюжетной линии и множество ссылок на англоязычных классиков станут бонусом для тех, кто любит интеллектуальную литературу.
Еще один сильная сторона Расселл — красноречивые детали. Когда Стрэйн впервые называет Ванессу сексуальной, она видит за окном красный шарик, зацепившийся за ветки. Потеря девственности, картина «Девочка с воздушным шариком» Бэнкси и даже аллюзия на кинговское «Оно» — трактовать этот образ можно по-разному.
В другом эпизоде школьница видит Джейкоба около его дома. В этот момент она держит на поводке красивого хаски и подкармливает его украденным в столовой беконом. Образ двух существ, одно из которых держит поводок и соблазняет другое желанным, но запретным подарком — более чем красноречив. Именно такие нюансы делают повествование насыщенным, густым, но не перегруженным.
Вывод прост: однозначно читать. По меньшей мере — чтобы понимать современные литературные тренды. Максимум — чтобы разобраться в себе.
Нил Фергюсон. «Глобальный упадок» (перевод с английского Екатерины Дисы, издательство «Наш формат»)
Говоря о цивилизации, мы почти автоматически подразумеваем «западный мир». А рассуждая об успешной экономике, конечно, вспоминаем экономический либерализм, именно тот, которому Фукуяма предсказал убедительную победу, которая будет символизировать триумф Запада.
Однако в 2010-х что-то пошло не так: восточные экономики с их «государственным капитализмом» стремительно росли, тогда как западные замедлялись и приходили упадок. Нам обещали хеппи-энд, как в хорошем диснеевском мультфильме, а взамен мы получили очередную серию «Симпсонов», где Спрингфилд в итоге еще и взрывается. Так где же искать Гомера, по вине которого все произошло?
Фергюсон видит основную проблему в кризисе государственных финансов: долг США, Японии, Греции и многих других стран превысил 100% ВВП, поскольку государства существенно потеряли, предложив гражданам налоговые стимулы. На первый взгляд, замкнутый круг: граждане меньше тратят, государство стимулирует их налогами, долг растет, приближается инфляция.
Но не все так просто, ведь ни в одном государстве экономика не действует так чисто, как в игре «Цивилизация». Почти все решения сегодня завязаны на политическом факторе и доминировании жадной элиты в экономических процессах. Неравенство между странами и внутри каждой из них победить почти невозможно, так как к экономическим достижениям последних 30 лет имел доступ только 1% людей в мире.
Что же остается остальным? Старшее поколение живет в долг нашему, а наше только увеличивает долг на последующее. В какой-то момент все это громко взорвется или тихо сгниет — как повезет. Где же при этом место гражданского общества, которое должно давить на элиты? Оно остается тонкой и слабой прослойкой между правительствами и корпорациями, которые активно делят сферы влияния.
Однако «Глобальный упадок» Фергюсона не так пессимистичен, как, например, «Закат Европы» Шпенглера. Рецепт выхода из кризиса известен: во-первых, мегагорода благодаря масштабу помогут экономить и станут центром инноваций и креативности. Во-вторых, местный активизм и развитие гражданского общества восстановят равновесие в обществе и вернут верховенство права. В-третьих, качественное доступное образование позволит активнее использовать социальные лифты и разбавлять интеллектуальные элиты новыми членами.
Теперь самое интересное: в книге Фергюсон неоднократно осуждает иллюзии проекта Просвещения, который больше не работает в условиях глобального мира. Однако то, что автор предлагает взамен, не очень отличается от упомянутого проекта: все свои надежды историк возлагает на осознание граждан, желание жить в справедливом обществе и восстановить условный социальный пакт с будущими поколениями. А свои пламенные речи против элит Фергюсон писал в рамках рейтовских лекций ВВС (из них, собственно, и выросла книга), поэтому вряд ли их услышали широкие массы, которые должны действовать.
Не думаю, что «Глобальный упадок» прочитал кто-то, кроме того же узкого слоя активного интеллектуального сообщества, которое не способно изменить ситуацию. Поэтому «bad news everyone», как сказал бы профессор Фарнсворт из «Футурамы».
Впрочем, это не повод не бороться.
Салли Руни. «Нормальные люди» (перевод с английского Анастасии Конек, «Издательство Старого Льва»)
Писатели XIX века были во всем лучше своих читателей: Диккенс учил жизни с таким апломбом, что болели зубы, Толстой чувствовал себя богом собственного текста, а Нечуй-Левицкий... ой, после него у многих осталась травма, поэтому обойдемся без триггеров.
Авторы XXI века не пытаются казаться лучше нас. Более того, по манере письма они ближе к фейсбучным блогерам, чем к классическим писателям. 29-летняя ирландка Салли Руни — из них, из поколения новой искренности и чувствительности. Она говорит на понятном языке и на понятные темы, обращаясь прежде всего к миллениалам. Удивительно, но именно любовной истории Марианны и Коннелла удалось попасть в общественный нерв и приобрести неслыханную популярность, хотя сюжет — банальнее самой банальности.
Коннелл и Марианна учатся в школе, где парня считают будущей звездой футбола, а Марианну вяло травят за ее неуступчивость и нежелание общаться со сверстниками. Остальные же персонажи столь декоративны, что не стоят даже упоминания. Коннелл и Марианна — пара, однако скрывают отношения и никак не могут нормально поговорить о том, что происходит между ними. Коннелл — слишком популярный и нерешительный, Марианна — слишком нелюдимая и конфликтная.
А потом эти двое меняются местами: независимая интеллектуалка стремительно приобретает популярность в дублинском Тринити-колледже, а красавчик-спортсмен, как это порой бывает с популярными детьми, далеко не сразу может найти себя, оставаясь инфантильным и зависимым от утраченной среды.
Но со временем все налаживается. Оба развиваются и развивают друг друга, испытывая различные типы отношений, но все идет к очевидному итогу. Роман воспитания (а это, безусловно, он) всегда содержит любовную линию, однако обычно она заканчивается хеппи-эндом. Можно провести параллель между развитием любви главных героев и развертыванием отношений между читателем и самим романом. Сближение, удаление, попытка понять чужое сознание — и обязательный финал.
Журналисты уже назвали Руни новым Сэлинджером и новой Остин. Как по мне, между ними мало общего, просто каждый текст о полных сомнений подростках готовы называть «сэлинджеровским», а каждый роман о чувствах — «остиновским». Мне же своей атмосферой роман напомнил «Не отпускай меня» нобелиата Исигуро.
Читатели Руни разделились на два непримиримых лагеря: тех, кому «Нормальные люди» очень понравились, и тех, кто отверг их с прямо-таки нескрываемым возмущением: мол, что в этом тексте вообще нашли умные люди? Возможно, это случай очередной «тотальной» книги, то есть той, которую читали или о которой слышали почти все.