Безумный танец жизни и смерти в стабпункте под Бахмутом

На серой донбасской земле — два черных мешка. С телами тех, кто за эту землю погиб. Немного сбоку у грязных машин стоят и курят люди в пикселе — военные медики.

Это точка, куда с «нуля» доставляют раненых бойцов, а уже отсюда переправляют в стабилизационные пункты. Сейчас военные врачи никуда не спешат — тем двоим, которых привезли, ничем уже не поможешь.

Обсуждают сериалы начала 90-х. Кто-то вспоминает «Анжелику», кто-то — «Рабыню Изауру». Полина затягивается сигаретой и говорит, что ее бабушка смотрела «Просто Марию». Вряд ли она это помнит — «Просто Мария» была на экранах точно задолго до ее рождения.

Алине — 22. Контракт подписала в 19.

«С детства таракашки были в голове относительно военного всего. Нравилось», — говорит девушка.

В свои годы она очень конкретна и строга. Да и какая лирика посреди грязи с двумя погибшими в нескольких метрах?

Уже два года Полина не была дома и не видела родных. До полномасштабной не было времени — уже тогда работала в такмеде. После 24 февраля не стало возможности — ее дом, в котором бабушка смотрела «Просто Марию», оккупировали россияне.

Отец и дядя Алины — в плену. И даже об этом факте девушка рассказывает обыденным тоном. На вопрос, просматривает ли видео каждый раз после обмена, сухо отвечает: «Зачем? Чтобы себя дергать постоянно?» Она знает, где содержатся родственники, знает, что они живы, этого ей достаточно. Ждет обмена.

«Трехсотые!» – на этом слове наш разговор прекращается. Полина спешит к машине, которая только что привезла раненых.

В ее работе самое важное — «отсортировать». Потому что если прибывает 8-10 человек, то надо быстро сориентироваться, кого первым отправлять в стабпункт.

«Я смотрю по состоянию. Вижу: легкие, мелкие осколки — они могут подождать следующей машины, мы их здесь перемотаем. В первую очередь, пытаемся сортировать — кто едет сразу, кто едет на следующей машине. Какой бы ты ни был медик, но если неправильно оценишь состояние, ты потеряешь человека», — объясняет Полина.

На этот раз раненых трое, и они легкие, так что на всех хватает места. Мужчин доставляют в стабилизационный пункт — в 12 километрах отсюда.

Противошоковая 1: не нужно потом выкладывать на «Порнхаб»

За дверью с табличкой «Противошоковая 1», над которой раскрыл крылья деревянный желто-голубой ангел, над бойцом склонились шесть человек. Раненый тихо стонет. Через штаны проступила кровь. Медики синхронно начинают срезать с него одежду — специальными ножницами рассекают штаны, футболку.

— Берцы, это хорошие берцы, не режьте, — цедит сквозь зубы, превозмогая боль, раненый.

— Не будем, — обещают медики.

Один из них, мужчина средних лет в черной футболке с большой писанкой на груди, просто разрезает шнурки и так снимает с раненого обуви.

— Что у тебя болит, братик? — спрашивает, продолжая разувать.

— Ничего уже не болит. Могу возвращаться на позицию, смеется раненый.

К одной его руке подключена капельница. На другой аллет кровью бинт.

— Пулевое. Что-то здесь — показывает на окровавленные трусы.

К этому времени штаны с него уже успели снять.

— Здесь две раны мне тампонировали — показывает на ногу. Увидев фотокамеру, пытается шутить:

— Не надо потом выкладывать на «Порнхаб».

Потом Дмитрий, так зовут раненого, объясняет медикам, что в карманах у него «пара гривен». И уже они подшучивают над бойцом — мол, думал на позиции кофе покупать?

Когда Дмитрий остается совсем голым, врачи начинают делать УЗИ. На живот выжимают прозрачный гель и водят аппаратом.

— Дыши, котик, дыши, — говорит медик с писанкой на футболке.

Котиками этот мужчина, которого зовут Олег Токарчук, называет всех раненых. Котиками или братиками.

— Щекотно, — реагирует на манипуляции с УЗИ раненый.

— В принципе, мы здесь для того и собрались, чтобы тебя пощекотать, — это уже молодой анестезиолог Роман. Кажется, только юмор их всех здесь и спасает — и раненых, и врачей.

— Меня интересует, будет ли стоять или не будет. У меня жена дома, врач, трое детей, вы что! — Дмитрий пытается узнать у медиков информацию о своих половых перспективах.

— Трое детей и еще какие-то планы?

— Конечно. У меня трое сыновей. Дочь хочу.

— А... Теперь я понимаю. Не переживай, там не такая уж рана. Царапина.

Самый серьезный орган у тебя цел! — уверяет Роман.

После всех манипуляций бойца одевают и вывозят в инвалидной коляске из «Противошоковой 1» в коридор. Там Дмитрий рассказывает, что с ним случилось. Их с побратимами россияне накрывали с четырех утра.

«У нас даже пять минут не было перекура. Как ранило, я сам сразу наложил турникет. Нас учили чуть-чуть тактической медицине, очень пригодилось. А дальше побратимы меня вынесли, потому что далеко было до позиций», — говорит он.

Врач, заместитель мэра, директор стабпункта

Тем временем Олег Токарчук заполняет «форму 100» на Дмитрия — так называемую сотку, сопроводительное письмо для раненого. На бумаге изображено тело человека, на котором медики отмечают зоны поражения. Записывают вид ранения, введенные медикаменты, паспортные данные. Вносят информацию, каким транспортом и куда раненого эвакуируют дальше.

«Это очень важный документ. Верифицирует травму бойца и приобщается к расследованию, чтобы он получил выплату или экспертизу. Это инструмент, который передает информацию между этапами эвакуации — что и где сделано. Он должен был заполняться с передовой, и каждое следующее подразделение дописывает, что и где сделало. Боец доезжает до госпиталя, и там видят: там сделано это, там это — у каждого этапа своя зона ответственности и объем работы», — объясняет Олег.

Он директор стабилизационного пункта. Хотя по документам такой должности не существует. Но когда медики нескольких бригад организовали этот стабпункт, именно Олега назначили им руководить — потому что в мирной жизни у него был управленческий опыт.

Яйцо и надпись «Кто мы без писанки?» на его футболке — неслучайны. Токарчук — из Коломыи, города, который считается центром росписи писанок и в котором есть музей писанки. До 24 февраля Олег был заместителем мэра, а до этого многие годы работал в городе главврачом. По специальности — травматолог.

«В Коломые было физически легко, а здесь тяжело (показывает на сердце, — ред.). А здесь мне просто. Несмотря на то, что это работа 24/7 и были периоды, когда мы спали по три часа в сутки. Но было легко, потому что ты знал, что делаешь то, что должен делать», — делится мужчина.

Этот стабпункт может пропустить через себя в сутки 200 раненых. Но он существует, говорит Токарчук, для тех трех-пяти, которые не смогли бы доехать до Славянска или Краматорска — ближайших городов, где расположены госпитали.

«На этом столе из пяти тысяч умерло человек пять. Это очень мало. Здесь работает такая команда профессионалов, так наработаны процессы, что если человек приехал сюда живым — все будет сделано, чтобы он был жив.

Мы не только можем стабилизировать человека. Если ему нужна будет кровь, а у нас не будет, кто-нибудь из сотрудников ляжет и сдаст свою кровь. Это было неоднократно», — говорит Олег.

«Это — психиатрия»

В это время в стабпункт под руки заносят бойца. Кладут на каталку прямо в коридоре. Он широко открытыми, словно стеклянными, глазами смотрит в потолок.

Токарчук приседает возле него. Начинает щупать живот. Видимых ранений или крови нет.

— Скажи мне честно, братик, были тяжелые обстрелы?

— Были, — отвечает чуть слышно.

— Тебя никто не бил — по животу, по груди? Это важно, скажи. Я никому не скажу.

— Не бил.

— Какие у тебя с командиром отношения?

— Нормальные.

Токарчук поднимается и ставит диагноз: «Это психиатрия».

Среди присутствующих врачей невролог, который также подтверждает, что уже раньше видел этого бойца с тяжелой формой депрессии, которая буквально парализует его. Говорит, что прописывали ему сильные антидепрессанты, но, по всей видимости, ситуация снова повторилась.

«Мою фотографию можно сразу к путину!»

Дальше коридор наполняет целая толпа бойцов. Кто с легким ранением, кто с контузией. Врачи расходятся по коридору. Спрашивают, что у кого болит. Кому-то бинтуют руку, кому-то ногу.

— У вас контузия? — переспрашивает медик у мужчины, который опирается о стену.

— Контузия — не то слово, — отвечает мужчина.

У него штаны в крови.

Увидев фотоаппарат, добавляет: «Мою фотографию можно сразу к путину, чтобы знал, что я еще вернусь. Запишите и прямо в москву передайте».

Дверь снова открывается. На носилках несут раненого. Токарчук бежит. У бойца что-то с ногой.

— А вы обезболивающее не колете? — спрашивает умоляюще.

— Колем, колем, котик. Кстати, легкий перелом у тебя. — Токарчук щупает ногу, констатирует, что перелом закрытый, и он будет накладывать шину.

«Смотрите вторую ножку»

Небольшая передышка — и снова тяжелый раненый. У него на ногах нет нескольких пальцев. Мужчину кладут на стол в «Противошоковой 2». По белой подстилке быстро льется кровь. Он без сознания.

Одни медики промывают раны, заматывают чистым бинтом. Другие делают прокол в шее и вводят лекарства. На черной, как сажа, руке датчик кровяного давления.

— Смотрите вторую ножку, — говорит Токарчук коллегам после перевязки раненого.

И от этого ласкового «ножку» сжимается сердце. Сам врач тем временем начинает делать УЗИ. Вторую ногу тоже забинтовывают.

Далее под руководством Токарчука юная волонтерка из Первый добровольческий мобильный госпитальПДМГ им. Пирогова Елена с позывным «Таро» делает под мышкой бойца разрез.

— Здесь разрезаешь, здесь медленно жмешь, давай, давай, у тебя все получается, — подбадривает Токарчук младшую коллегу.

Эта манипуляция называется «дренирование плевральной полости».

Отсюда раненого повезут в госпиталь в Славянск. А его изрезанную одежду отсортируют. Просмотрят тщательно все карманы. Если найдут патроны или гранаты, заберут. А личные вещи — деньги, телефоны, иконки, фотографии, документы — сложат в прозрачную сумку с фамилией бойца и отправят с ним.

Испорченную одежду упаковывают в черные большие мешки и вынесут во двор. Рядом со входом в стабпункт из черных мешков, набитых разрезанной обувью и одеждой раненых, а еще брезентовых носилок, пропитанных их кровью, уже вырос целый террикон.

Когда одних увезли в госпитали, а других еще не привезли с «нуля», в стабпункте наступают минуты покоя.

На часах — далеко за полночь. Олег Токарчук подсоединяет свой телефон к портативной колонке и во весь голос подпевает: «Танцюй зі мною повільно, хай зачекає світ божевільний», не скрывая удовольствия.

Среди каталок, носилок и инвалидных колясок волонтер ПДМГ им. Пирогова Елена Школьная с позывным «Таро», которую он несколько часов назад учил делать дренирование плевральной полости, танцует вместе с Лерой из 54-й бригады.

И если закрыть глаза, то на мгновение можно представить себе «сумасшедший мир» в другом антураже. Мир без войны и россиян, начавших эту войну.