«Цель нашей музыки в том, чтобы делать людям жизнь приятнее» — фронтмен Latexfauna

О роли Latexfauna на украинской сцене

Сейчас наша позиция такова, что мы не медийные, не входим во все эти телеканалы «тусовочки», всякие «евровижены». Принципиально не будем пробоваться на «Евровидение» по двум причинам. Во-первых, я не умею петь, а во-вторых, нам западло.

И нам нравится, что мы такие, вроде как underground, который стал не-underground. Нам нравится эта наша роль. Не тех чуваков, которые любой ценой хотят пробиться в этот шоу-бизнес. Что это наше хобби, переросшее в бизнес.

Я думаю, что основная цель нашей музыки в том, чтобы делать людям жизнь приятнее. Чтобы люди, поставив себе в плеер нашу песню, кайфовали от того, когда они за рулем, когда у них пробежка, когда у них какое-то там просто вино-бухлишко-друзья. Чтобы эта музыка раскрашивала жизнь людям, чтобы она являлась членом семьи людей.

Я не люблю, когда очень часто художники — музыканты, артисты — пытаются юзать какую-то тему, например, экотему или еще что-то, и часто заходят немного не туда. Бывает, не веришь этой всей фигне. И поднимать какие-то моральные или не моральные темы — я не вижу в себе на это потуги.

Мне понравилось действительно в клипе поднять тему оральной ласки и немного стать в оппозицию к этому постсоветскому формату, что я типа не лижу. И мне нравится, что у нас получился манифест об этом. Мы показали, что нужно стараться во благо женщин тоже что-то делать.

О создании группы

Мы в институте играли в группе, с теми же пацанами, с которыми мы основали Latexfauna — с Диманем и с Левицким. Мы играли что-то типа поп-рока, что-то в сторону «Скай». Мы не могли себя найти: то есть играли так, как получается. Я писал песни, старался петь.

Потом мы поругались, разбежались, кто куда. А потом закончился университет и через лет 5 или 6 меня Дымань — басист — на улице встретил и говорит: «Я не могу больше так жить. Давай сделаем группу снова, потому что ходить на работу и домой — я скоро повешусь. Нам нужно что-то делать — какая группа, какая музыка. Я с Костиком поговорил, он тоже хочет».

Я очень всегда мечтал, где-то пять лет, что я буду музыкантом и фронтменом в группе. Но когда уже закончил универ и у меня не получилось — я забил. Я думал, что с музыкой у меня не сложилось сто пудов. И я смирился со своим аутсайдерством по этому поводу. Но вот встретил Дыманя — и он действительно собрал эту Latexfauna. Благодаря ему все так вышло.

О фонде «Клан сокола»

У нас есть настоящий фонд. У нас даже есть бухгалтер, мы ему деньги платим.

Сразу, когда война началась, мы начали собирать то-сё. Но мы немного перестремались из-за того, что все капает на мою карту «Монобанка» — сотни тысяч. Мы подумали, что могут возникнуть вопросы ко мне, и нужно, чтобы все было открыто, чтобы все было прозрачно, чтобы никто ни в коем случае не сказал, что мы там что-то украли или где-то отмываем деньги.

Мы открыли фонд «Клан сокола», и теперь всё там. Мы только «по безналу» что-то покупаем и через акты отдаем воинским частям. Отправляем им акты, они подписывают, потом нам высылают. У нас много теперь появилось бумажной волокиты, но все-таки, теперь мы немного обезопасены. Можем спокойно заниматься благотворительной деятельностью.

О влиянии войны на творчество

Ты никогда не знаешь, какой песня должна быть. Мы договорились, когда основали группу, что мы никогда ни под кого не косым и никогда не берем референс. Я приношу песню, и мы начинаем с пацанами что-то выдумывать — каждый выдумывает свою партию. И эта какофония может длиться месяцами, прежде чем кто-нибудь что-то сыграет классное. И потом вокруг этого классного места очень быстро и естественно все остальные партии подстраиваются. Иногда можно песню несколько месяцев «рожать», аранжировку одну.

Мы не пытаемся войну приплести к нашему творчеству. Хотя, возможно, война повлияла немного на меня. У меня появился такой пиетет в украинскую поэзию 50-60-х. У нас будет песня, которая будет называться «Перша ріка, в стиле Григора Тютюнника. И вся наша дальнейшая лирика — очень в сторону Тычины, в сторону Тютюнника. Тютюнник — это проза, а здесь — Тютюнник в стихах.

Война также повлияла на то, что минимизировалось использование россиянизмов, суржика и т.д. Мы использовали это, но у нас изначально была куча песен, в которых этого не было. Немногие в этом выкупали художественную ценность, все это воспринимали как «хохму». Но это же полутона.

О конъюнктуре во время войны

Как-то недавно услышал песню, поет женщина, что-то типа: «Ты знаешь, что такое номер 200? Это мать плачет…» А этот человек имеет право такое петь? Если на самом деле нет, она просто паразитирует на этой теме. Я не привык критиковать коллег, но когда услышал эту песню, у меня возникла масса вопросов.

Я всегда смотрю на песню с точки зрения автора. Я не люблю, когда люди следуют конъюнктуре, берут какие-то тренды и их «обсасывают» в песнях. Для меня песня — это должно быть что-то непостижимое, необъяснимое, которое где-то в тебе взялось, из тебя вышло, и — красивое, потому что оно настоящее. Когда ты идешь конъюнктурно, оно все очень пластмассовое — оно не трогает. Оно сделано под уже существующие образы, которые уже просто «застаканены» в людях. И это паразитизм по теме. Просто такого не люблю, меня это кумарит.

Какие-то песни, где лирический герой — это какой-то солдат… Но кто ты такой, чтобы об этом петь? Это просто ситуативный маркетинг. Ты подстраиваешься под запрос и очень тупеньким людям впариваешь эти перепевы уже имеющейся риторики. Твоя цель — это тупые люди, и ты им это продаешь, и они хавают. Ну, и мне это не нравится.

Не знаю, как бы я написал песню о войне так, чтобы это было по-настоящему, реально, изнутри коснулось. Я об этом не думал.

Так, чтобы на меня лично, чтобы меня сильно как-то покрутило внутри, нет, — на меня война не повлияла. Более того, меня совершенно не удивило, кто такие кацапы, какие они. Когда появилась Буча, мне это вообще не было открытием, потому что я понимал, что это будет.

Я сам наполовину кацап, ездил к бабушке и дедушке кацапам в Крым. Приезжали кацапы из Сибири. Я смотрел, как они сидят, о чем они говорят, как они друг к другу относятся, как они относятся к другим людям, как у них унижение другого человека есть путь к самоутверждению.

Они всегда так живут в этом гное, и я этот гной с детства шарил и очень сильно умел разделять. Я так хотел всегда приехать обратно в Черкасскую область, чтобы уже искупаться в своем Горном Тикиче, а не в этом море.

О здоровом нарциссизме

Мы когда-то накурились травки с басистом, лежали и размышляли о том, что мы занимаемся музыкой. Мы пришли к выводу, что когда ты делаешь трек, то в этом треке ты предстаешь перед собой и перед слушателем в своем наилучшем подобии. Там лучшие твои стороны проявлены. Лучшее, что ты можешь из себя выжать, это трек.

Я думаю, что этот нарциссизм — это самый здоровый, это очень классный нарциссизм, это очень здоровый нарциссизм, который дает тебе дофаминов много.

Я люблю себя за то, что я бульдозер. Я всегда ставлю перед собой цель, всегда ставлю ее немного выше, чем могу достичь, и я ее достигаю всегда. При этом, я очень ленивый. Хорошо работаю тогда, когда меня что-то очень классно мотивирует. А так, вообще, я очень-очень-очень ленивый.

Нравится, что наконец-то пришла какая-то осознанность того, что нужно делать, и того, с чем нужно порывать. Надо порывать с «висловом» — с наркотиками, с алкоголем, с тем, что ты прокрастинируешь. Когда началась война, я начал снова подбухивать, подвисать. Я спустился на дно пропасти — понял, что хватит. Пару недель вылезал из этой пропасти, потому что это уже не так, как в 20, ты восстанавливаешься гораздо дольше.

И вот я восстановился и наконец пришел к тому, что всё… Раньше ты бросаешь висеть и терпишь. А сейчас — с такой радостью: все, пошло оно все в сраку. Теперь трезвость — лучший наркотик.

О ЗОЖ и наркотиках

Я просто перестал бухать, начал нормально питаться, начал активнее бегать по утрам. Физкультурой заниматься стараюсь, больше шагов делаю. Сегодня у меня уже 14 000 шагов или уже 15 000, позавчера или вчера было 20 000, я стараюсь много ходить.

Я живу за городом, машина мне нужна, мне нужно доехать до Киева. Вот сейчас, например, после окончания интервью, я пойду на Подол пешком. И будет у меня уже 20 тысяч шагов, может больше. Спать классно, если много ходить так.

Я очень много висел, и я так испортил нервную систему, что я очень долго потом восстанавливался. Вот буквально первые пять дней сейчас, когда я так сладко сплю.

Мне нравятся прогулки. Сейчас пойдут грибы, буду собирать грибы — это супер классный отдых.

Когда я не вишу, я компанейский 15 минут, потом мне становится скучно. А когда подбухиваю и вышу с друзьями под всякими веществами, то я очень компанейский. Прямо сильно меня любят в компании, потому что я веселый. Ну, но опять же, когда я себя чем-то «увеселяю».

После пробы псилоцибиновых грибов я стал более жизнерадостным, до того я был очень травмирован, очень тяжело жилось и я не умел веселиться. Я только бухал, бухал, бухал — так и жил.

Когда я попробовал грибы, это словно вымыло стресс из меня. И на следующий день я такой — это что, можно быть таким спокойным? И это, оказывается, мое природное состояние? Оказывается, это была неправда — то депрессия, то стресс, то невроз. А тут оказывается, что небо голубее, чем ты раньше его видел. Для меня это было лечение.

Об искусственном интеллекте

Я сейчас смотрю и думаю, в какое классное время мы живем, что это все такое появляется, что ты можешь что-то генерировать. Но если честно, я когда малый был очень, лет 5–6 мне было, то я думал, что компьютер такой и есть: что ты его не спроси, он тебе рассказывает. Всесильный такой мозг, который может помочь. Я о нем так и думал, а мы только наконец до этого дошли.

Я сам часто пытаюсь сгенерировать какую-нибудь идею с помощью ChatGPT. Он не придумывает классные идеи, он проговаривает какую-нибудь штуку, за которую ты можешь зацепиться. Но он не создает идею. Он не пишет ни классные песни, он не придумывает классных рекламных идей, ни сценарных идей. Он же берет все на базе того, что есть и пытается клепать. И оно все не стоящее.

Подсказки он может давать, сам не зная, что он дает подсказки, а ты можешь за это зацепиться. Опять же, это зависит от тебя. Ты можешь крутить идею и потом ухватить новую идею на чем-то очень неожиданном, зацепиться за какую-нибудь штуку и потом это докрутишь до слогана, к целой рекламной кампании.