«К нам часто привозили двухсотых малышей». История врача-анестезиолога из Мариуполя
Наша редакция работает круглосуточно, чтобы вы были в курсе того, что происходит в стране. Если вам важно то, что мы делаем, и вы уже поддержали Вооруженные силы Украины, можете поддержать наше информационное войско.
29-летний Антон Грицунов работал врачом-анестезиологом в детской хирургии и родильном отделении мариупольской больницы. Один из ее корпусов (родильный) попал на полосы всех мировых медиа после того, как в начале марта его разбомбили россияне. Антон тогда уже работал в военном госпитале, но потом и на него начали сбрасывать бомбы.
16 апреля Антону удалось выехать из Мариуполя на велосипеде через поля.
Дальше — его прямая речь о работе в больнице во время бомбежек в заблокированном городе.
«Из-за авиаудара многие умерли на операционных столах»
Когда началась полномасштабная война, я еще три дня работал в своем отделении. Затем мне предложили перейти в военный госпиталь в центре города, который только что развернули. Там не было анестезиологов, а туда привозили и военных, и гражданских — даже детей. Я работал там три недели, пока нас не разбомбили.
Сначала госпиталь базировался в центре, но когда враг подобрался поближе, нас эвакуировали на Нептун (район Мариуполя, — ред.). Там мы проработали неделю до 17 марта. Россияне сбрасывали на нас не только бомбы, но и мины. Во время одного из авиаударов попали в нашу реанимацию, она провалилась в подвал.
Мы начали спускать пациентов в уцелевшую часть подвала. Я как раз помогал одной девушке, она жила рядом с госпиталем. Ее принесли к нам на руках. У нее двое детей, она вышла разогреть им еду, когда стали бомбить. Ей нужна была ампутация голени. Она очень просила, чтобы ампутировали ниже колена, но когда наркоз произошел и хирурги смогли посмотреть, что с ногой — поняли, что придется ампутировать выше.
Я видел за это время множество жутких историй. К нам привозили много раненых детей — с ранениями черепа, грудной клетки. Часто привозили двухсотых малышей: их просто не успевали довезти вовремя. Труднее всего было работать с детьми, а потом выходить к родителям и сообщать, что их ребенок умер.
Многие погибли в операционной из-за авиаудара. Тогда в реанимации пропал свет, и пациенты перестали получать кислород. Восстановить его подачу быстро было невозможно, поэтому многие умерли на операционных столах. Мы могли их спасти, но из-за авиаудара они погибли.
«По дороге мы видели разорванные человеческие тела»
Когда российские войска начали подходить к «Нептуну», раненых военнослужащих стали эвакуировать на «Азовсталь». Мы слышали, что танковые бои уже начались в окрестностях района. Я решил покинуть госпиталь, вместе со мной уехали еще несколько раненых военнослужащих. Всего их там было 170. Я знаю, что 85 из них смогли добраться до госпиталя в Днепре.
Мне предлагали ехать на «Азовсталь», но у меня были опасения, что оттуда не выберусь, и, поскольку я гражданский, то отказался. 15 военных медиков из нашего госпиталя поехали на «Азовсталь». Я решил пойти домой. Около 10 дней мои родные не знали, где я и что со мной: добраться домой с «Нептуна» не было возможности. Со мной пошла еще одна моя коллега, военный медик. Мы добирались до моего дома три дня. Там были танковые бои, нам приходилось прятаться. По дороге мы видели разорванные человеческие тела, противотанковые мины, видели, как в 800 метрах от нас россияне обстреливали гражданскую машину с людьми.
На каждом перекрестке стояли российские военные — они останавливали и спрашивали документы. Меня много раз раздевали: смотрели, есть ли у меня какие-то татуировки или следы от бронежилета. У меня с собой была трудовая книжка, я говорил, что я врач, но, больницу разбомбили, поэтому мне нечего делать.
В Мариуполе в основном стояли военные так называемых «ДНР» и «ЛНР» — они верили, что пришли помогать, и если ты не проявлял к ним агрессии, то они относились нормально. Но чем ближе к подконтрольной Украине части, тем больше россияне ставили там бурят и дагестанцев. Они жестче и проверяют людей более тщательно.
«Ехали по полям, чтобы избежать фильтрации»
Весь следующий месяц, до 15 апреля, мы жили с родителями в моем доме. В одной из комнат выбило стену, мы завесили ее одеялами. Было холодно, но жить было можно. У меня был некоторый запас пищи, поэтому с этим проблем не было. Только не хватало воды. Мы набирали ее в реке, она была соленой на вкус.
Я не собирался уезжать, пока не вывезу родителей. Моя машина сгорела, так что самостоятельно сделать этого не мог. Однажды я встретил нашего соседа и договорился с ним, чтобы он вывез родителей в село рядом с Мангушем. Они доехали туда, потом папа дал россиянам $300, чтобы его пропустили через Мангуш без фильтрации. У отца инвалидность, он плохо ходит. Они его пропустили.
Мы с коллегой, военным врачом, с которым я выбрался из больницы, решили ехать по селам и полям на велосипедах. Отправились 16 апреля, проехали 50 километров. Там тоже были блокпосты, взорванные мосты, но зато мы обошли фильтрацию. Если бы они увидели мои соцсети, если бы узнали, что моя коллега военнослужащая, мы бы оттуда не выбрались.
В одном из сел мы немного пересидели и нашли местных, которые смогли вывезти нас на подконтрольную Украине территорию. Теперь я в безопасности. Вся моя семья за границей.