«Мою семью высылали из Крыма трижды, но мы возвращались», — рассказ крымской татарки к 75-летию депортации

Семью Диляры Сейтвелиевой трижды силой выселяли из Крыма. Впервые — в 1929 году во время коллективизации. Тогда им удалось скрыться. Затем вместе со всем крымскотатарским народом — 18 мая 1944-го. Сама Диляра родилась в 1951-м далеко от своей исторической родины и вернулась в Крым уже вместе с мужем в 1975-м. Но в 1979 году их снова силой вывезли. И они снова вернулись уже после перестройки. Сейчас, после аннексии Крыма Россией, в ее семье есть те, кому запрещено находиться на полуострове — в частности, ее старшему брату, лидеру крымских татар Мустафе Джемилеву. Пока брат находился в заключении, Диляра всю жизнь провела в активной общественной деятельности. Уже после независимости создала одно из лучших крымскотатарских кафе — «Мусафир» в Бахчисарае. После оккупации в Крыму его пришлось закрыть, зато два заведения открылись в Киеве. Сама Диляра, хотя и должна сейчас в столице ухаживать за внуками, говорит, что постоянно проживает в Крыму.

Этот разговор в «Очень важной передаче» о депортации в истории одной семьи показывает трагический путь крымскотатарского народа. Но Диляра полна оптимизма. Она обращается к украинцам: «Даже не думайте, что Крым не вернуть. Надо верить, и все время действовать».

Вашей семье пришлось трижды уехать, дважды быть депортированной. Расскажите, как уезжали ваши родители. Что они вам говорили?

Родителей в 1979 году уже в третий раз депортировали. А впервые их депортировали как врагов народа, куркулей во время коллективизации в 1929 году. Их вывезли в Сибирь, в тайгу. Папы во время их депортации в 1929 году в доме не было. Он каким-то образом потом сделал документы, и они просто смогли убежать оттуда. Он приехал как будто в гости и вывез их оттуда.

До 1935 года они жили в Мелитополе, в совершенно чужих сообществах, не зная языка, не имея ничего, с ними были только маленькие дети. Только в 1935 году они вернулись в Крым, и вернулись не в свою деревню, потому что село маленькое, там в выселении 1929 года участвовали и активисты — крымские татары, которые тоже думали, что надо строить светлое будущее и высылать богатых.

В Крыму даже в годы голода умерло меньше населения только благодаря тому, что людям всегда помогали

Хотя даже в годы голода умерло меньше населения только благодаря тому, что людям всегда помогали. Всегда те, у кого было хоть что-то до появления нового урожая, спасали многие жизни. В мечетях бесплатно раздавали еду почти каждый день.

Родители вернулись в Крым, причем в степную часть, сами они судакские. Они приехали туда и скрывались. Мама рассказывала, как это было жутко. Они всю свою жизнь прожили в таком страхе.

Мама с детьми вместе убегала в степь, в виноградники, и ночевала там несколько дней.

Тогда в Крыму был бартер — южнобережные выращивали овощи, арбузы, дыни, яблоки, черешню и постоянно возили на рынки, а последнюю повозку везли в степовые села и меняли на муку, пшеницу. И когда кто-то приезжал из того села, откуда родителей выслали в 1929 году, односельчане предупреждали: там из вашей деревни такой-то приехал, прячьтесь быстрее. Мама с детьми вместе бежала в степь, в виноградники, и ночевала там несколько дней, пока этот человек из их села не распродаст или не обменяет свой товар и не уедет.

Как они пережили войну?

Они всю жизнь жили как на войне. Всего боясь: друг друга, друзей, родных, которые могут приехать из родной деревни. Самое страшное — это были бомбежки, когда гудели самолеты.

Когда к ним немцы селились, потом румыны приходили. Наемные войска всякие были, которые забирали у них все. Они не знали, как и куда можно спрятать хоть какую-то часть продуктов, чтобы потом детей кормить.

В некоторых семьях были даже расквартированы советские войска. Это войска МВД, которые потом участвовали в выселении.

А потом, когда война еще не закончилась, и в 1944 году всех до единого в старых селах депортировали. Когда я впервые в 90-х приехала, наконец, в мамино село в Судаке, я думала: ни одного татарина нигде не оставили. Все были на учете. С ночи шла подготовка. Оказывается, с вечера солдаты какие-то ходили. Но никому в голову не приходило, что это те, кто пришел их высылать. В каких-то семьях были даже расквартированы советские войска, это войска МВД, которые потом участвовали в выселении. И одному-двум крымским татарам повезло, и их предупредили, что будут высылать.

Как 18 мая встретила ваша семья? Как родители вспоминали этот день и что вам рассказывали?

Мама рассказывала, что была одна с пятью детьми. Самому младшему было всего полгода. А папу за три дня до этого забрали якобы в трудармию или в военкомат. 18 мая мама рано утром, еще сумерки были, темно, побежала доить корову. И когда она вышла во двор с ведром, соседка через забор говорит: ты куда идешь, нас высылают! У меня стоят вот эти с автоматами, даже в туалет меня с автоматами ведут, беги быстрее. Мама растерялась, бросила ведро, побежала домой, а уже у дверей стояли солдаты с автоматами: ну-ка, скорее. А она еще и не очень понимает по-русски. Но она поняла: мы вас будем высылать. Она пытается спросить — почему, зачем, куда, вы в нас стрелять будете?

Мама схватилась, прежде всего, за Коран. А солдат говорит: зачем это вам надо? Берите быстрее еду, одежду. Мама разбудила старшую сестру, ей тогда было где-то 11 лет, в узелках была одежда каждого ребенка, она всегда так держала аккуратно, и сказала: быстро одевай их, я хоть что-нибудь попробую взять. Она и не знала, что брать с собой.

Их повезли в центр села, и когда они туда пришли, мама поняла, что надо было еды побольше взять. Она почти ничего не взяла. А когда грузили, собирали сразу несколько семей в одну подводу. Там сортировали снова: вот этот мешок неуместен, выбрасывали. На одной подводе к железнодорожной станции должны были везти 5 или 6 семей. Единственное, у мамы ничего не забрали, потому что у нее ничего особо и не было из-за того, что она была с четырьмя детьми.

Как они ехали? И как встретились с отцом?

С отцом очень интересно получилось. И снова им повезло, несмотря на всю эту страшную ситуацию. В поезде несколько человек по дороге умерли. Умерших просто отдавали этим солдатам, а те говорили: мы их похороним. И оставляли у железнодорожного полотна.

Умирали от болезней. Женщина родила, например. Ребенок выжил, женщина умерла. Или было наоборот.

Товарные вагоны, деревянные. В углу оторвали кусок доски и устроили туалет

В вагоне было очень тесно. Лежать точно нельзя. Туалета на было. Это же товарные вагоны, деревянные, и в углу вагона оторвали кусок доски и устроили туалет. Некоторых детей, которые начинали задыхаться, поднимали выше, до тех дыр, которые есть в товарных вагонах, чтобы они могли подышать. Они ехали очень долго. 18 дней, говорят.

Люди даже не знали, сколько будет стоять на остановках этот поезд. Начался голод, дети плакали. Все, у кого было хоть немного муки, выбегали, собирали на станциях пару камешков и на них ставили какой-то сосуд, пытались сделать уху или слепить какие лепешки и на камне их приготовить, чтобы хоть чем-то накормить детей.

Мама рассказывала, что у нее какая-то кастрюлечка была, в которой она делала уху. Загудел поезд, гудок. Она побежала, оторвалась ручка в кастрюле, и ей на ногу вылилась эта кипящая уха. И она всю дорогу ехала с ожогом на ноге. На одной из станций папа их нашел. Их, оказывается, прямо с места, где они находились, повезли на вокзал и посадили в вагоны. Он на каждой станции выходил, бегал по вагонам и искал семью. На узловой станции, где немного дольше стояли, он нашел маму. Как раз тогда, когда она что-то пыталась приготовить.

Высылали людей в разные места: например, семью брата моей мамы, который погиб на фронте в 1942-м, хотя они жили в том же селе, — в Сибирь. А вот мама уехала в Узбекистан.

Очень быстро у папы началась дизентерия. Национальное движение крымских татар когда-то подсчитало: за период от депортации до конца первого года в ссылке погибло более 46% крымских татар. Первые 15 лет вообще находились под комендантским режимом. С одного села в другое ты не мог уйти без разрешения комендатуры.

Вы приехали в Узбекистан. Там же просто была степь, голое поле?

Привезли почти в голое поле. Рассказывали, как местное население было враждебно настроено. Они пришли с палками, с камнями. Среди местных велась ужасная антитатарская пропаганда, — что это враги, которые предали свою страну.

Среди местного населения проводилась ужасная антитатарская пропаганда

Но когда они пришли, то увидели, как из поездов даже спуститься не могут эти старики, женщины, маленькие дети, все лохматые, грязные, потому что мыться нельзя. Потом дали указание главам колхоза прийти и забрать себе рабочую силу. Всех людей разобрать по домам и использовать на полевых работах. Местное население тоже не хотело, чтобы у них был лишний рот, война еще только-только заканчивалась, везде голод.

Потеснив животных, освобождали какой-нибудь угол и говорили: можете здесь обустроиться

Их брали в сараи, хлева, где держали коров. Потеснив животных, освобождали какой-то угол и говорили: можете здесь обосноваться. Мы с мамой, когда вернулись еще раз в Крым, попытались посчитать, сколько мест проживания до того дня у них было. Мы насчитали 31 помещение, которое они пытались приспособить для жизни.

Как только они приспосабливали — выравнивали пол пометом, делали окошко, побелку, хозяева говорили: у меня племянник приезжает, ему негде жить, освободите. И они вынуждены были переходить из одного места в другое. Кроме этого, их еще каждый день камчой выгоняли на работу в поле или еще куда-нибудь.

Другим депортированным народам — ингушам, чеченцам — разрешили вернуться в 1950-е. Крымским татарам — нет. Это было сделано уже после распада СССР. Были национальные движения, даже в 1950-60-х.

Начиная с 1956 года было национальное движение. Но в СССР делали все, чтобы стереть с лица земли вообще название «крымские татары». Ни в каких переписях мы не значились. Мы числились в разделе «другие». В 1979-м, кажется, была предпоследняя перепись в Советском Союзе. Даже крымские татары были «другие». Крымских татар, такого народа не существовало.

Ни в каких переписях мы не значились. Мы числились только в разделе «другие»

Название крымскотатарского народа было восстановлено в результате титанического национального движения, когда в каждом документе крымские татары писали, что мы — коренной народ Крыма, с нами вот так поступили, и всю свою историю излагая, все время говорили, что мы всегда были лояльны к любому правительству и государству, которое над нами было.

В нашей семье ко Второй мировой относились как к страшному столкновению двух фашистских режимов

Постоянно пытались доказывать, как много у крымских татар героев войны. В нашей семье к этому относились так, что эта война была страшным столкновением двух фашистских режимов, и поэтому мы вообще не придавали значения тому, кто был на какой стороне. Столько немцы сожгли в Крыму крымскотатарских поселков, в которых помогали партизанам. Но все это было забыто, чтобы не говорить о крымских татарах.

И выслали, чтобы полностью ассимилировалось то, что осталось от народа, и народ вымер. Мама рассказывала страшные картины: опухшие тела на улицах, это был просто ужас. Когда еще и камчой выгоняли на работу тех, кто еще мог двигаться. И еще унизительно то, что каждые 15 дней надо было ходить отмечаться в комендатуре. И не дай Бог тебя «разоблачат» где-нибудь в соседнем селе — за это давали 25 лет.

Позже вы участвовали в демонстрациях крымских татар, даже ездили в Москву. Как это было?

Это было летом 1967 года. Двое из моих сестер уже жили в Ташкенте, и почти вся семья, а я была еще в 9 классе. Молодежь тогда собиралась, они планировали различные мероприятия. Сначала, когда писали петиции, собирались только на кладбищах, потому что нигде больше нельзя было, читали молитвы по усопшим и заодно обсуждали ситуацию с положением крымских татар. А потом были уже открытые митинги в центре Ташкента.

Я помню даже одну московскую демонстрацию. Это уже в 1968 году, после указа 1967 года. Мне тогда было 16-17 лет, я только поступила в институт.

Это была первая первомайская демонстрация, в которой участвовали крымские татары. На одном из заводов работало очень много крымских татар. Они все шли колонной, а остальные решили к ним присоединиться.

Когда проходили мимо трибуны, вдруг вся наша колонна начала скандировать: «Крым — крымским татарам»

Когда проходили мимо трибуны, вдруг вся наша колонна стала скандировать: Крым — крымским татарам! Это был героический поступок, потому что до этого уже были суды, которые разгоняли молодежную крымскотатарскую организацию и двоим дали серьезные сроки. Прошли всю эту площадь, где на трибунах были все руководители Узбекистана, с таким скандированием. А потом бросились врассыпную. Кого-то арестовали, а мы смогли убежать.

Из Москвы вам пришлось уехать. Вас снова отправили на поезде обратно.

Да. А в 1975 году мы вернулись в Крым.

5 сентября 1967 вышел указ: татары, ранее проживавшие в Крыму, могут жить в любой точке Советского Союза. Затем подзаконно были акты и телефонные звонки, и соответствующие указания, что именно в Крыму, в месте, откуда они были высланы, у них нет права жить. Мы понимали страшную хитрость этого указа, нас просто обманули и вернули национальное движение назад. Но все-таки многие крымские татары восприняли это как частичное решение крымскотатарской проблемы.

Очень много крымских татар стали возвращаться в Крым. Сначала искали дом, а пока искали — жили на вокзалах или в парках. И их снова вылавливали, просто как на животных охотились, и высылали. Есть люди, которые по несколько раз приезжали в Крым, и их выселяли.

Я закончила институт, вышла замуж в 1974-м, и мы решили, что мы, молодые инженеры, наверное, везде нужны. У меня тогда родился первенец, сын Кемал. Ему было всего 2 месяца, когда я уехала. Муж поехал в Крым, нашел домик, и я приехала туда в 1975 году. В то время в Крыму проживало около 10 тысяч крымских татар. Мы знали, потому что национальное движение вело учет. Сотни тысяч приезжали, но успели к тому времени там закрепиться каким образом и получить прописку где-то около 10 тысяч. Но опять не принимали. Я только приехала к мужу — сразу приехали глава сельсовета, председатель колхоза и представители КГБ и сказали: мы вас здесь не пропишем, езжайте. А Мустафа (Мустафа Джемилев — ред.) находился в это время в заключении, он требовал возвращения крымских татар на родину и говорил о том, что нарушаются права крымскотатарского народа, а власть заявила, что национальный вопрос в СССР якобы полностью решен, и крымские татары живут везде, где хотят, и уже есть крымские татары, которые живут в Крыму.

Мы тогда думали, что таким «явочным» способом заставим власть решать проблему. Мы сами приезжаем, сами обустраиваем жилье. Везде нужна рабочая сила, но нас постоянно не берут, силой выселяют.

Приходили и запугивали: мы все равно вас не пропишем, на работу не возьмем, потому уезжайте

Сначала приходили и запугивали: мы вас все равно не пропишем, на работу не возьмем, так что уезжайте. Мы сказали: мы приехали навсегда и отсюда не уедем. Тогда они начали присматриваться. Четыре года присматривались, а 12 апреля 1979 года, в День космонавтики, наши три семьи выслали, точно как в 1944-м.

Как это было?

Вроде как женщину с двумя детьми стали обвинять в злостном нарушении паспортного режима, что просто нелогично. Куда убежит женщина, у которой один младенец и второму два годика, рядом ходит? И известен адрес, по которому они проживают. Поэтому судили мужчин. Моего мужа и мужа моей сестры судили как злостных нарушителей паспортного режима, и им присудили высылку.

Маму высылать приехали 10 различных машин, среди которых была и пожарная, и автозак

Они так же, как в 1944-м, дождавшись момента, когда мужчин нет дома, пришли нас депортировать. Муж только ехал домой, по дороге заехал, чтобы проведать маму, которая одна в Муромском жила в 5 километрах от нашего дома. А в это время у сестры, у меня и у мамы идет выселение. Папа, которому было уже за 70 лет, пришел мне помогать, потому что у меня двое маленьких детей. Мама тоже за 70, осталась одна в их доме. Одну маму высылать приехало 10 различных машин, в числе которых была и пожарная, и автозак.

Где вы потом жили?

Мы остановились на Тамани, в Краснодарском крае, потому что у наших мужчин прописка там была. Только родители должны были возвращаться в Узбекистан. Понятно, что мы их не пустили и все вместе вышли в Тамани. Там нашелся старый домик, мы там остановились. Мы не могли сразу вернуться домой только потому, что папа очень сильно простудился. Мы его в 1983 году в Краснодарском крае так и похоронили. Вернулись в 1989 году вместе с мамой оттуда.

Вы помните, как впервые задержали Мустафу Джемилева, вашего брата? Что это было для вашей семьи? Когда началась его деятельность?

Наверное, я была в школе тогда, это был 1964 год. Это случалось так много раз. Каждый раз аресту предшествовал обыск, когда приходили с металлоискателем, а находили только бумажки. Я помню, даже мама плакала из-за того, что забирали эти бумаги, над которыми Мустафа столько работает. У него были библиографические справочники всякие, он очень много работал в библиотеках, когда еще был в молодежной организации. Она недолго просуществовала, но он заведовал там историческим отделом и просиживал много часов в библиотеке, чтобы привести в порядок библиографический справочник о Крыме, и все это у нас каждый раз забирали.

Но как ни ужасно говорить, самое стабильное время — когда Мустафа сидел в тюрьме. Только он выходил, начинался новый процесс, было неизвестно, когда его снова заберут, когда еще провокацию какую-то придумают, подкинут часы в карман или драку устроят.

Сейчас так много задержанных российской властью крымских татар. Вы тоже пережили этот период, когда ваш брат Мустафа, был арестован, он голодал, вы не знали, что с ним произойдет. Как вы с этим справились? Что бы вы сказали родственникам задержанных сегодня?

Наверное, чувство справедливости и собственного достоинства всегда было у наших родителей. Я помню, что к маме иногда даже некоторые родные или крымские татары на каких молебнах, мероприятиях, где она бывала, тихонечко подходили и на ушко спрашивали, где Мустафа и что с ним. И когда она говорила, что он сидит вот там-то, некоторые не знали, где он находится. Они говорили: ну как это вы не можете его остановить? Ну как можно против такой страшной машины бороться? Нас же чуть совсем не уничтожили. И мама читала стихи нашего очень известного классика-поэта, она говорила: если я не буду делать, он не будет, а что же тогда с нами будет?

И как вы вернулись в очередной раз? Если говорить о 80-х, конце СССР.

В 1989 году. Мы 10 лет прожили в Краснодарском крае. Это был период гласности, 1986 год. Вернулись уже в Бахчисарай. Это тоже не было так, что прям государство нам позволило. Когда наш папа в 1983 году умер, и мы хотели его похоронить в Крыму, здесь его уже ждали, вырыли могилу, подготовили место. А когда мы оттуда уехали этой процессией, чтобы его привезти в Крым, специально был организован ящур, были повешены предупреждения, чтобы не пустить нас.

Якобы эпидемия, ящур, какая-то сибирская язва, вообще нельзя ехать. И просто паром закрыли на два дня и не открывали, боялись, что мы можем все-таки забрать его, хотя у них на глазах потом поехали на Тамань. И в Станице Таманской похоронили отца. 40 дней дежурил полицейский — а то выкопают и отвезут. Было еще очень много таких вещей.

В 1987 году были массовые выступления крымских татар уже на Красной площади

В 1987 году были такие массовые выступления крымских татар уже на Красной площади. Демонстрации, на которые были приглашены иностранные корреспонденты, и об этом услышал весь мир. После этих демонстраций была создана комиссия Верховного Совета СССР, возглавляемая Громыко, которая через год вынесла решение, в котором говорилось о том, что татары, ранее проживавшие в Крыму, все виноваты, сжигали в печах представителей других национальностей, но сейчас выросло новое поколение, которое укоренилось в тех местах, где они сейчас проживают, и они очень хорошо живут, поэтому нет необходимости им возвращаться в Крым. И вот тогда в Краснодарском крае началась такая большая всенародная забастовка несмотря на то, что крымских татар там около 20 тысяч. Это очень мало.

Я работала в каком-то Госстрахе, где среди ста человек я была единственной крымской татаркой. И я объявляю забастовку. Это была общенациональная забастовка. Объявив эту забастовку, мы целый месяц организовывали постоянные митинги, почти не уходили с площадей. Но в конце концов решили, поскольку ничего не делается, организовать такую массовую поездку в Крым. Тогда был открыт один палаточный городок в селе Бештерек, как раз в том селе, в котором похоронен Муса Мамут, который сжег себя в знак протеста. И эти машины просто поехали в Крым.

Уже в независимой Украине, когда возвращались много, когда это уже было разрешено, но с другой стороны, не было права на землю, нельзя было все равно возвращаться в свои дома. Как вообще обустраивались люди. Какими были эти девяностые?

Совсем не простые. Я помню этот период бандитизма, разборки какие-то, «гоблинские» группы тогда начинались, какой-то рэкет, бандитизм. Кроме того, что мы и так обустраивались в очень тяжелых условиях. Мы начали обустройство с самовозвращения. Власти называют это самозахватом, но мы не возражаем. Мы на самом деле без разрешения властей захватывали какие-то участки земли, вставали там и требовали выдачи участков крымским татарам. Только пустого участка. Никто не требовал возвращения домов своих отцов и дедов. Дайте нам участки, мы будем строиться. Нам их тоже не давали.

Никто не требовал возвращения домов своих отцов и дедов. Дайте нам участки, мы будем строиться

В 1990-е для того, чтобы было представительство в Верховной Раде АР Крым, крымские татары организовывали массовое шествие, перекрывали железнодорожные магистрали, чтобы заставить власть пойти на хотя бы какие-то переговоры и начинать решать вопросы.

Мы не говорили о полном обустройстве крымских татар, а чтобы во власти должно быть достаточное представительство крымских татар, которые все время доводили до власти чаяние народа и вместе с властью находили способы решения этих вопросов. Мы ни дня спокойно не жили в Крыму и в то время.

Ситуация наладилась уже в 2010-м. Вы создали лучший в Крыму ресторан «Мусафир». У вас было свое дело, оно было очень популярным и успешным. Как вам пришлось уехать?

Я даже сама удивляюсь этому, как мы во всей этой борьбе успели еще даже перестроить дом, построить еще один дом для сына и сделать его отелем. Один из сыновей должен был жениться, а где он будет работать, как это будет, он в Турции закончил университет. И вот решили сделать эту маленькую кафешку.

Мы, правда, не уехали. Мы так и живем там. А наши дети, сын у меня учился в Гарварде, затем получил работу в какой-то немецкой фирме и по всему миру работал. Только в 2013 году летом они приехали сюда. Он не мог приехать в Крым, там не было для него работы. Он здесь работал в крупном банке. Зять дочери же сначала играл в КВН, затем в «Камеди клаб».

Получилось, что вот эти две семьи моих детей оказались в момент Революции достоинства здесь. Они сами ходили на Майдан, когда революция начиналась, Кемал вскочил: там демократия под вопросом, а чего мы здесь сидим? И вот так они здесь остались.

Конечно, звали их обратно. А у нас тут только что прошел так называемый «референдум», к нам прибежали: все, у вас тут незаконная деятельность. Прибежали сначала в кафе, и уже у них есть предписание, чтобы так называемый отель проверили. Они сказали: привезите документы, но как только я уехала, они вслед приехали за мной во двор. И когда я стала говорить: выходите, кто вы такие и какое имеете право? Он предъявил свое удостоверение, в котором написано на украинском: подполковник уголовного розыска МВД Украины в Крыму. Он приехал говорить о том, что мы нарушаем российское законодательство, не по закону здесь осуществляем коммерческую деятельность.

Подполковник уголовного розыска МВД Украины в Крыму. Он приехал говорить о том, что мы нарушаем российское законодательство

Но я там нахожусь, мой дом там. Двое детей здесь, а один сын там. Сын, невестка и еще трое внуков там. И все мои родные, два моих старших брата, моя старшая сестра — все там.

Как бы вы описали эту ситуацию? Когда в очередной раз через столько лет есть крымские татары, которые не могут вернуться.

К сожалению, такая горькая судьба крымского народа, родина которого оказалась на территории этого ужасного государства. Я имею в виду Россию. Мы в период независимой Украины, хотя и много чего добились, не было у нас государственности, не было достаточного представительства во власти, мы многого не могли сделать, но мы все равно всякими демократическими ненасильственными способами довольно многого успели добиться. Мы открыли школы и детские сады с крымскотатарским языком обучения, открылся крымскотатарский театр, национальные библиотеки. В то время, когда мы потеряли все, и все было разрушено, ни дома, ничего не осталось. Только в Бахчисарае, в этих горах, сохранилось много, и этот Ханский дворец. А в степи так вообще следов от крымских татар почти не осталось. И мы даже были уверены, что вернемся и возродимся. Сегодня у нас нет права думать по-другому.

Я так понимаю, что вы «Мусафир» в Бахчисарае не продаете, хотя он стоит закрытый.

Нет, конечно, никогда. Там закрылось кафе, а тут дети думали, что надо что-то делать, чтобы как-то здесь обустраиваться. Ладно, сын Гарвард закончил, в финансовой сфере работает. А всем остальным тоже надо как-то жить. И тогда решили здесь тоже воссоздать «Мусафир» с его традициями, со всем тем, что там делалось, чтобы еще большему кругу украинцев показать крымскотатарскую культуру, кухню, традиции, обычаи, и куда могут и крымские татары прийти как к себе домой, как кусочек Крыма здесь.

Что бы вы сказали новому поколению? Есть те, у кого могут опуститься руки. Мы не знаем, какой был 1944-й, нам кажется, что сейчас ужасно.

У меня мама говорила: «Всегда говорите —Слава Богу. При любых обстоятельствах. Бывает еще хуже». Просто надо говорить «Слава Богу» и двигаться постоянно, никогда не терять надежду. Я думаю, что это главное. Молодым самое главное — учиться побольше, познавать мир, находить себе друзей во всем мире. И это нам поможет возрождаться на своей земле. Нельзя замыкаться в себе, нельзя терять надежду, это самое главное. И поддерживать друг друга обязательно. Во всем, всегда.

Нас всегда огорчают. Я очень часто разговариваю с украинцами. Да, они понимают, плохо, что с Крымом так произошло. И когда я говорю: мы обязательно вернем Крым в Украине, они говорят: да вы что?

Как так можно? Как мы можем терять надежду, когда столько сделано? Я вообще удивляюсь, на что надеялись наши родители. Мы уже чему-то учились, что-то видели, знали, а они постоянно гонимые. На что они могли надеяться? Они надеялись и верили. А потому и мы вернулись.