«Мы никому не дадим тебя забыть, а те, кто тебя убил — поплатятся». Памяти Макса Левина

13 марта этого года пропал украинский фотожурналист и документалист Макс Левин. Он освещал российско-украинскую войну с 2014 года, а в тот день снимал боевые действия под Киевом. Фотографа искали несколько недель. 2 апреля Офис генпрокурора сообщил, что Макса нашли мертвым в Вышгородском районе Киевской области. Следствие говорит, что россияне убили его двумя выстрелами. 

Макс Левин — мой друг. Был есть и будет. 

Этот материал о том, каким его помню я и наши коллеги и друзья. 

Макс, этот текст для тебя. Мы многое не успели обсудить.

* * *

На улице — начало марта 2019 года. Я приезжаю в центр Киева на очень старом такси. Салон машины полностью забит вещами, которые приехали в новую квартиру. В дверях подъезда стоит Максим — кажется, в голубой футболке. На улице идет мелкий снег, немного морозно и серо. Макс улыбается и берет мои сумки. Их много, мне неудобно, и я стараюсь взять как можно больше пакетов, а Максим уверяет, что сам все занесет. Чего-то бурчит. В этом весь Левин: хмурый, спокойный, саркастический, но всегда рядом, когда нужна помощь.

Нас с Максимом познакомила его жена, журналистка Инна Вареница. Мы сидели у них на кухне на Арсенальной, Максим готовил сырники. Делал он их разными способами: мог обжарить на сковороде, мог запечь в духовке. Сырники получались очень маленькими — чуть больше черешни. К ним всегда было какао. И каждый раз, когда Максим готовил завтраки, это были сырники. И сыновей он тоже ими кормил.

Любовь Максима к детям всегда вызывала у меня удивление и восторг. Раньше я не видела, чтобы мужчины так любили своих детей. Сыновья называли его очень ласково, по-детски, немного меняя имя. Думаю, если бы всех в детстве учили так воспитывать и любить своих детей, наш мир был бы гораздо лучше. Максим жил ими и вместе с ними. И все четыре его парня очень похожи на него.

С 2020 года мы с Максом начали работать вместе на hromadsке. Это было сложно: он еще в самом начале видел то, что хочет получить в конце, а я люблю исследовать и изучать. Наш последний общий материал с Максимом — о владении огнестрельным оружием. Подготовка репортажа тогда превратилась в сплошной хаос. Максим, как говорят в журналистских кругах, поливал все — то есть много снимал, а потом отбирал то, что ему было нужно. Мы бегали по Киеву, записали кучу историй. Сняли много не очень нужных интервью, которые в конце концов так и не вошли в репортаж. Когда нужно было подобрать заголовок к материалу, я сидела в ньюзруме и в голову ничего не приходило. Максим сказал тогда: «Давай назовем так: “Почему нельзя носить с собой волыну (сленговое название огнестрельного пистолета, — ред.)?”». Мы очень смеялись.

В мой последний день на hromadske мы должны встретиться. Я задерживалась. Он ждал, нервничал, но молча дождался. Мы прошлись по улице Петлюры, говорили о профессии, ценностях, о том, что хотим делать в жизни. Он говорил, что темы, которые я беру — о криминале, правоохранительных органах, — сложные. Помню брусчатку под ногами и погоду в тот день. А еще, что сам Макс Левин сказал, что я хорошо работаю.

Максим, если бы у меня была возможность с тобой поговорить — я бы не сказала ничего, что ты не слышал. Я бы что-нибудь подсказала по работе, выслушала бы о личном. Но еще я бы точно сказала, что ты больше, чем твоя профессия, ты человек, которого я буду помнить всегда. В тебе много солнца. Если у тебя есть возможность прочитать эти строки — знай, мы никому не дадим тебя забыть, а тех, кто тебя убил, накажем. Смотри на нас сверху и свети. А мы, надеюсь, не подведем.

Антон Скиба, фотожурналист и медиапродюсер

С Максом я общался очень мало. Это обычно были «привет-пока», когда мы пересекались на съемках, но его авторитет и вклад в мир украинской репортажной фотографии трудно переоценить. Он сплачивал все фотографическое коммьюнити, и если Макс что-то писал о фотожурналистике с присущими ему циничными ремарками — это всегда было точно, актуально и очень рефлексивно. Мало фотожурналистов в стране с такой отдачей работают над историями из ада, так целеустремленно идут в места, от которых все содрогается, как это делал Макс, который был и останется примером искренности и профессионализма в украинской фотожурналистике.

Алина Шеремета, журналистка «Телебачення Торонто»

Не могу сказать: Макс был, могу только сказать: Макс есть. Макс — это человек, с которым я подружилась на работе. Мы ездили в командировку по пещерам Украины. Мы снимали в Карпатах. Мы пили вино ночью в закрытом офисе hromadske. Мы сидели до утра на моей квартире. Мы общались по видеосвязи, когда жили в разных городах. А еще было много планов, которые оборвала война. Макс еще до начала этой войны был на востоке Украины, мы планировали шашлыки на его хате, планировали поход на Мармаросы. Я боялась за него, писала редко, чтобы не отвлекать. Однажды он отписал: «У нас все ах**нчик, работаем. Могу рассказать, как в танке горел». Я так разозлилась! Но это весь он. Опасность всегда была рядом, но он делал свою работу. Работу, которая была и его жизнью.

Макс — это человек, который любит людей. Все его проекты, фото — тому доказательство. А то, что сейчас его смерть переживают сотни, лишь пример того, насколько он человечен и насколько он ценил жизнь. Макс любил жизнь и приключения. И детей любил, и женщин, и природу.

Как-то он мне сказал: «Давай историю снимем?». А я ему: «Что ты все хочешь снимать, я просто тебе рассказываю». А он мне: «Ну это история жизни, Алина».

Я хочу, чтобы о Максе было много «историй жизни». Он любил и ценил жизнь. И я его люблю и ценю. И мне жаль, очень жаль, как и сотням других людей.

Диана Буцко, бывшая журналистка LB.ua

С Максом я работала в LB.ua в 2019-2020 годах. Поскольку я писала в основном о политике, мы часто ходили на разные съезды партий, заседания Рады, интервью с политиками. У меня было впечатление, что Макса все это тяготило, казалось второстепенным и мелким. Он хотел быть там, где пишется настоящая история, а писалась она, по его мнению, на войне. Может, именно поэтому он и пытался ездить в командировки на Донбасс при первой же возможности.

На Донбассе он расцветал, чувствовал себя своим. Никогда ничего не боялся, ему только дай возможность поснимать на нуле. Мне с собой ехать не разрешал — оставлял в более спокойных местах, а сам ночевал с военными в блиндаже. Макс был бескомпромиссным, подчас резким и упрямым. Все, что касалось войны, он видел черно-белым.

Однажды он написал мне, что снимал единственную свадьбу в своей жизни — своей двоюродной сестры. Светские съемки не были любимой работой Макса, но его фотографии всегда были особенными. Даже из интервью в белой комнате он умел делать искусство.

Екатерина Гончарова, креативный продюсер ICTV 

Однажды Макс вытащил меня на занятия по аргентинскому танго. Тогда я оттоптала ему все ноги. Но он успокаивал, мол, я еще нормально танцую. Врал. Предложил где-нибудь выпить после занятия, но я была за рулем. Пообещала — в следующую пятницу... Конечно, никакой пятницы не было. У Макса — работа, у меня — работа. Так мы и переписывались время от времени. Присылали друг другу глупые смайлики. А Левин мне — свои прекрасные фотографии. Максим меня подкалывал. Был веселым и искренним. И очень талантливым.

Я не верю, что больше он никогда ничего мне не напишет, а я уже никогда не выполню свое обещание выпить в пятницу вечером.

Как так, Макс?

Отдыхай, Макс. Я никогда тебя не забуду.

Татьяна Когутич, журналистка «Укринформа»

Мы работали недолго в одном из всеукраинских ежедневников. Вторая половина двухтысячных. «Киевские ведомости». Макс тогда имел реноме крутого фотографа с особым взглядом и ракурсами, я только начинала.

Мы поехали на первый репортаж в Гостомель — в том же ангаре, где месяц назад был ад, Пинчук устроил встречу для студентов с Пауло Коэльо. (Тогда, в 2007-м это выглядело интересно, а сейчас эти фамилии с этим местом укладываются в очень странный ассоциативный ряд).

«О, ты говоришь по-украински?» – спросил Макс, пока мы ехали на автобусе с коллегами. – Это классно! Не переходи на русский!»

Ну да, учитывая, что газета была русскоязычная — это было классно...

Мы, репортеры, в газете с ним постоянно ссорились из-за фото — он давал в репортаж те, которые сам считал лучшими, и переубеждать было напрасно.

Был принципиален до невероятности. И талантлив. Во всем.

Макс, светлая тебе память! Спасибо тебе — за все!

Украина обязательно победит — и ради тебя тоже!

Настя Станко, журналистка

Июль 2014-го. Иловайск еще не случился. Я вышла из луганского подвала, поэтому некоторые коллеги меня побаивались как сумасшедшую. Но мы были вместе с Максом, ехали к нашим артиллеристам под Попасную.

Едем по кукурузному полю. Две легковые машины: Максова впереди, наша сзади. Везде стреляют из артиллерии, мне страшно. И тут мы останавливаемся посреди этого кукурузного поля. Мне становится еще страшнее. «Что стоим?»

Макс: «Да – макдрайв, очередь. Макфлури будешь?»

Виктория Рощина, журналистка

Когда «луцкий террорист» захватил автобус с заложниками, он сказал редакции: «А почему мы не там?» И мы с ним сразу поехали на место.

Он многому меня научил, во многом поддержал. Фактически весь наш фильм о ПТСР у бывших военных снимал именно он и предоставлял свои архивные кадры войны.

У него всегда было свое мнение и взгляд на все, он много спорил и имел сотни аргументов для этого.

Он любил людей. Обычных людей. Именно они часто становились героями его атмосферных, глубоких материалов.

Мне кажется, он жил своей работой. Сочетал в себе профессионализм, смелость, идейность и человечность. В любых командировках с ним всегда было спокойно. С ним я никогда не переживала за качественный результат.