«Нам сказали, что ты националист — терпи!». Три дня плена, жестокие избиения и бегство через поля

Тело 26-летнего Алексея Семикова фиолетово-черное от ударов. Это следы избиений после трехдневного пребывания в плену у оккупантов. 

Перед пленом Алексей, житель Казачьей Лопани Харьковской области, помогал своим землякам выживать в оккупации — его поселок россияне захватили в первые же дни полномасштабного вторжения. Он доставал молоко, муку. А после того, как съездил в Харьков за лекарствами для больных, его повязали.

Далее — прямая речь Алексея. 

Первые дни оккупации

Наш поселок Казачья Лопань захватили чуть ли не в первые дни войны. Электричество пропало, выйти на связь, чтобы рассказать о ситуации, в которой мы оказались, было тяжело.

Наша сельская администрация отказалась сотрудничать с российскими оккупантами. Сказали, что мы будем сами себя обеспечивать. Гуманитарную помощь оказывали в основном многодетным семьям, малоимущим, пожилым людям. Варили каши, раздавали хлеб.

Но была и часть людей, которые бегали, как на поклон, в центр поселка, где оккупанты раздавали гуманитарку.

Когда в магазинах ничего не осталось, я понял, нужно что-то делать самому.

Сначала мне позвонил по телефону товарищ из соседнего поселка. У него на ферме было много молока, которое он предложил забрать для маленьких детей из Казачьей Лопани.

Поскольку бензина не было, я сел не велосипед и поехал по полям, километров шесть. Тогда удалось привезти где-то 50 литров молока.

Так я ездил несколько дней кряду. Но ведь выжить только на молоке невозможно. К тому же у нас начал заканчиваться хлеб.

40 километров на велосипеде за продуктами

Позвонил по телефону мой начальник из Харькова, предложил, чтобы я приехал к нему, взял продукты. Я снова сел на велосипед и поехал 40 километров в Харьков. Видел, как в соседних деревнях стояла разбитая российская техника — развалившиеся БТР, «Грады», «Уралы». Видел разрушенную инфраструктуру, железнодорожные пути, кирпичный завод.

В Харькове я взял макароны, хлеб, попросил несколько литров бензина у людей и поехал домой. россиян в это время в поселке не было, только слышно, как на границе стреляла артиллерия.

В следующий раз я поехал в Харьков на машине. Снова взял хлеб, муку в соседнем поселке на мельнице, масло, сухие дрожжи и раздал людям. Так я периодически ездил за продуктами. А еще помогал людям, которые хотели уехать из Казачьей Лопани в Харьков.

15 марта односельчане написали мне список, что нужно приобрести, и я снова поехал в город. Еще у соседки была важная просьба — забрать в больнице медикаменты для ее сына, у которого диабет. А также лекарства для пожилых односельчан, которые собрали их дети в Харькове.

«Вот ты и доездился!»

На следующий день, 16 марта, я возвращался из Харькова. Проехал наш блокпост — все было хорошо. На следующем — тоже. А когда заехал в Казачью Лопань, на развилке, где дорога ведет в центр и на трассу, меня догнал УАЗ. Из него выпрыгнули несколько военных с автоматами. Открыли дверь, меня повалили на землю, завязали руки и глаза.

— Вот ты и доездился. Ты же Алексей, у тебя две собаки, живешь с мамой, по такому-то адресу. Будешь рассказывать, как ты ездишь в Харьков, если туда никого не пускают и не выпускают.

У меня забрали мобильный, наличные, некоторые документы, ключи от машины и куда-то увезли. По фасаду здания, которое я увидел сквозь щель, понял, что это вокзал.

Меня завели внутрь и бросили на пол. Возле меня лежал человек в военной форме. Они его избивали и кричали: «Где ты взял военную форму?!»

Он отвечал, что ему ее продал сосед за бутылку водки.

Оказалось, что оккупанты зашли к этому мужчине домой, начали шарить по его шкафам. На вешалке висела украинская военная форма.

Версия «про соседа» им не понравилась, потому они его упаковали и привезли на подвал, как и меня.

«Ты точно — агент»

В подвал зашел какой-то мужчина и спросил: «Что с этим?», то есть со мной. Ему начали объяснять, что это тот, который ездит в Харьков и привозит продукты.

— А что не так? Почему вы меня забрали? — спрашивал я у них.

— Потому что в город никто не ездит из вашего села. И туда вообще никого не пускают и не выпускают. Ты точно — агент!

Потом зашел еще один человек с моим телефоном и сказал, что мне «звонит какой-то диабет».

Я объяснял им, что должен был привезти лекарства для больного ребенка из соседнего села, что он без них может умереть.

— Не думай о парне, думай, как самому выжить.

Они стали меня бить метлой, палкой и расспрашивать о ситуации в Харькове.

Я объяснял, что по городу ходят люди, работают магазины, аптеки, гуляют дети, коммунальщики чистят город.

После этого они избивали еще сильнее и кричали:

— Ты пи***ишь, это все неправда! У нас совсем другая информация! Там люди боятся из подвалов выходить! Там нет никого!

Задавали и вопросы, связанные с военной техникой, блокпостами. Я отвечал, что видел только полицейских, а на блокпостах военные без техники.

Все это время они не переставали избивать меня и мужчину в военной форме.

«Ты – точно нацик, ты – точно из “Азова”»

Каждые несколько часов приходила новая смена и допросы с избиениями повторялись.

Я услышал, что в подвал вошел мужчина. Он приблизился ко мне, поднял, привязал к батарее и стал бить изо всех сил.

— Ты скакал на Майдане, ты точно казачок! 

Я отвечал, что это не так.

— Что ты делал 8 лет назад?

— Был у себя дома в поселке. А где я должен был быть 8 лет назад?

— Ты должен был защищать «ЛНР» и «ДНР»!

После этих слов он так сильно ударил меня по рукам, что скотч, которым я был привязан к батарее, разорвался.

Пришли люди, которые снова привязали меня.

А тот человек стал избивать мужчину в военной форме. Удары были настолько сильными, что он сходил под себя.

— Смотри, этот уже обосрался, а ты так и не подаешь виду. Ты точно нацик, ты точно из «Азова»!

Дошло до того, что я перестал чувствовать боль.

Нас отвязали и бросили на пол.

«Нам сказали, что ты националист — терпи!»

Пришла новая смена военных. Мы лежали в крови, второй мужчина еще и в фекалиях.

Я попросил воды. Не дали.

— Нам сказали, что ты националист — терпи. Может, кто-нибудь другой принесет. 

Нас избивали, но уже не так сильно, как раньше.

Вдруг я услышал взрывы, в подвал забежали военные. Они кричали, что нас обстреливают ВСУ.

Взрывы не прекращались, военных становилось все больше.

Еще угрожали, что выведут, привяжут к дереву и пусть нас обстреливают.

Я сказал, чтобы меня выводили. Меня снова ударили.

— Кому ты нужен, лежи уже.

Тогда я понял, что меня вряд ли будут убивать. Но в какой-то момент все же были мысли, что лучше бы меня убили, чем терпеть эти издевательства.

Я слышал, как военные разговаривали. Говорили, что «не нужно было разрешать гражданским ходить по центру поселка, мол, там точно были наводчики, что они слили всю нашу технику. А теперь нужно срочно ехать и всех паковать».

После этого они выбежали и уже потом стали привозить гражданских. Тоже с завязанными глазами, руками. Их бросали на пол и избивали. Нас пока не трогали.

«Из подвала доносились звуки избиений и стоны людей. Так было с каждым»

Подвал наполнялся людьми. Возле меня положили мужчину — фермера. Я его узнал, у него конюшня и большой дом в соседнем поселке.

Он спрашивал:

— За что вы нас взяли? Мы просто сидели дома с семьей, обедали. 

Его избивали и в ответ кричали:

— Откуда у тебя деньги на такой дом? Деньги есть?

Он обещал отдать все деньги, лишь бы они не били сына, потому что у него лейкоз.

В тот же момент они начали избивать сына.

Затем нас всех вывели на улицу. Надо было встать на колени в снег и упереться головой в стену. Нас по очереди вызывали на разговор.

Я стоял так часа три, а может, и больше. Уже даже засыпал. Получил обморожение ног.

Из подвала доносились звуки избиений и стоны людей. Так было с каждым. Я думал, что до меня дойдет очередь, но вдруг нас завели обратно в подвал.

Пришла новая смена военных. Я слышал:

— Смотри какие крутые ботинки у этого фермера. Твой размер — 44-й.

И они начали снимать обувь с этого мужчины и остальных людей, а взамен давать порванные галоши. Я был в легких кроссовках, ко мне они не лезли.

«Все будет хорошо — вы нам помогаете, мы — даем вам еду»

У всех людей они забрали телефоны, документы и избивали их беспрестанно. Якобы за то, что они снимали обстрелы.

В ночь на 18 марта мне удалось заснуть, хотя я продолжал чувствовать, как меня бьют метлой.

Утром меня вывели на разговор, разрезали на руках и глазах повязки.

— Алексей, мы тебя послушали, ты рассказываешь о городе. Но у нас совсем другая информация. Мы тебе не верим. Но ладно, за тебя мама волнуется, наверное. Отпустим тебя.  

Они обещали отдать автомобиль. Я напомнил, что там были продукты, лекарства, наличные деньги.

— Машину мы тебе отдадим, но если ты куда-нибудь поедешь, то мы тебя найдем и расстреляем. А если не поймаем, то признаем врагом народа, скажем, что ты наводчик, сдаешь позиции, из-за тебя страдают мирные люди, что всех АТОшников, которых мы найдем, сдаешь.

Я убеждал, что никуда не поеду.

Они согласились меня отпустить, но перед этим приказали убрать территорию. Дали топор, чтобы скалывать лед. Как только я его взял, у меня закружилась голова, и я потерял сознание.

Когда пришел в себя, увидел рядом испуганного мужчину с нашатырным спиртом. Он понял, что мне три дня не давали есть и пить. Принес чай и суп. Я дрожал, в глазах темнело.

Ко мне подошел военный и сказал все равно идти и скалывать лед. Я делал вид, что что-то делаю.

Так продолжалось до 8 вечера.

Потом нас всех, девять человек, собрали в шеренгу. Трое из соседнего села пришли им сами помогать, а шестерых они решили отпустить.

Того мужчину, с которым мы были изначально, тоже. Он был очень сильно избит. Его форму сожгли.

— Кто хочет, приходите завтра нам помогать. Дрова рубить, на кухне работать, территорию убирать. Все будет хорошо — вы нам помогаете, мы даем вам еду. 

Восемь человек сказали, что согласны. Я ответил, что из-за избиения неделю точно не смогу ходить. Они не возражали и позволили отлежаться.

В тот вечер они отказались отдавать машину. Говорили, что уже был комендантский час, и на блокпосту меня могут расстрелять.

«Если будешь бежать — тебя расстреляют»

Я пришел домой среди ночи. Чтобы не пугать маму, лег спать в летней кухне.

Утром очнулся в ужасном состоянии. Нашел обезболивающие, выпил сразу несколько таблеток и пошел забирать автомобиль.

Пришел на то же место к вокзалу. Он был оцеплен военными, внутрь никого не пускали. Там было много людей, которые стояли в очереди, чтобы подписать бумаги на выезд в Белгород.

Я запомнил, что мужчину, который меня отпускал, называли «Геннадиевичем». Он был главным. Меня привели к нему, он протянул руку поздороваться.

— Мы с тобой уже говорили, если будешь бежать — тебя сразу расстреляют. 

Я пообещал, что никуда не поеду и буду спать дома, потом приеду сюда помогать.

Мне отдали машину. Там не было ни лекарств, ни продуктов, которые просили люди. Только масло, крупы и мука.

У себя на районе я выгрузил продукты. Вокруг собирались люди, спрашивали, где я был так долго. Я снял одежду, показал тело, рассказал, как все было. Люди разволновались и очень испугались.

Маме тоже в общем рассказал о ситуации.

Оказалось, что к ней еще раньше приходил сосед, спрашивал, не собираюсь ли я собирать диверсионный отряд, чтобы воевать здесь с россиянами.

«Против кого он собрался воевать, щенок?», — пересказывала мама его слова.

Я понял: если россияне об этом узнают, меня точно отвезут обратно на подвал и будут бить еще сильнее.

Единственный, кто оттуда вырвался

На следующий день, 20 марта, я собрался уезжать.

Я занимаюсь спортом, бегом, так что окрестности Казачьей Лопани в радиусе

10 километров знаю очень хорошо, буквально каждую дорожку.

Сначала поехал через соседний поселок. Там жил фермер, с которым мы вместе были на подвале. Рассказал обо всем местным, которые у него работают, чтобы они покормили лошадей.

Но уехать по той дороге так и не удалось. Там была крутая горка и снег.

Вернулся назад и решил ехать по другой дороге.

Там было чисто. Я ехал медленно, в поле видел российский танк с открытыми люками, думал, что внутри военные. Но никого не было.

Дальше на обочине стоял автомобиль с украинскими номерами. Оттуда вышел военный, попросил документы. Я думал, что это могут быть россияне под прикрытием. Но нет, это были наши. Я рассказал обо всем, что пережил, сел к ним в машину. Мне дали поесть, горячего чая, показали дорогу, как ехать. И я на всех блокпостах двигался по зеленому коридору.

Сейчас я в безопасности, лечусь и продолжаю помогать пожилым людям, близким.

А из Казачьей Лопани теперь выехать невозможно — все выезды оккупанты заблокировали. Связи с поселком нет.

Я знаю, что сотни людей пострадали от них. А я едва ли не единственный, кто оттуда вырвался.