«Катализатором изменений в Африке стали женщины», — писатель из Нигерии Крис Абане

Крис Абане — нигерийский писатель, который в начале 1990-х из-за политических преследований вынужден был уехать в США. В 18 лет он был на скамье смертников — рассказы об этом на ТED посмотрели миллионы людей.

Он живет в Соединенных Штатах, пишет сценарии для Нолливуда — нигерийской киноиндустрии, которая по количеству фильмов в месяц уже обошла Голливуд. Сейчас его книги переводят на украинский.

В «Очень важной передаче» — разговор с ним о современной Африке, наибольшем изменении последних лет — роли африканских женщин во власти, а также о миграции, о переживании странами травмы, об афроамериканской культуре в США и о том, почему дорога из Борисполя вдруг так напомнила ему родной Лагос.

У Украины традиционно немного исторических связей с Африкой. Поэтому не удивительно, что в Восточной Европе немало стереотипов о ней. За последние десятилетия континент быстро модернизируется. Вы были вынуждены покинуть родную Нигерию из-за преследований в начале 1990-х и переехали в Лондон, а позже — в США. Что изменилось для вас в современной Африке?

Это не совсем изменение, но присутствие женщин во власти стало больше. Особенно в правительстве. Не только в Нигерии или Западной Африке, а по всему континенту. Фактически все крупнейшие изменения в Африке происходят благодаря женщинам.

Наш мир до сих пор довольно патриархальный, женщины были на заднем плане, но вот вышли вперед. И в государственном управлении, и в искусстве, и в медицине, и в финансовом секторе. По моему мнению, именно это стало катализатором изменений на континенте.

Благодаря чему?

Иногда это удача, но иногда это следствие трагических обстоятельств. Возьмем, к примеру, Руанду. Сейчас это одна из самых прогрессивных стран континента — от вопросов защиты окружающей среды до государственного управления. Но, к сожалению, страна пережила геноцид. Погибло много мужчин. Женщины должны были заполнить собой пустоту. Кажется, в Руанде в правительстве более 60% женщин. В некоторых странах, в Нигерии, например, женщины всегда были у власти.

Но думаю, есть новое поколение современных женщин, которые отказываются отвечать ожиданиям патриархальных устоев. И это замечательно.

А какие самые большие вызовы для континента? Скажем, можно говорить о коррупции?

Да, можно говорить и о коррупции. Но, думаю, она есть во всех странах. Вы здесь, в Украине, не понаслышке об этом знаете.

Я вырос в Нигерии в 1970-е годы. Главный стереотип об Африке — что это колониальная страна XIX века. Но в 1970-е Нигерия уже была очень космополитической страной, очень технологически развитой.

Наибольшие проблемы, с которыми мы сталкиваются — нехватка инфраструктуры и среднего класса. 20% населения нашей страны живут богато, а 80% — за чертой бедности.

Мы хотели бы, чтобы у нас был средний класс, который пытался бы воспроизвести образ жизни западного среднего класса. Но инфраструктура в Африке не может помочь реализовать эти идеи.

Поэтому мы должны мыслить иначе. Начнем с инфраструктуры на базовом уровне — дороги не только в городах, но и в поселках; на фермах, где выращиваются продукты, их остатки выбрасывают на помойку, хотя кое-где ее не хватает.

Другая проблема — плохое качество управления страной. И это уже историческое наследие: люди, которые раньше были политическими или военными диктаторами, стали президентами. Но среди них есть те, кто не понимает, что значит быть современным лидером — и это одна из причин коррупции.

К счастью, все больше молодежи вовлекается в политику, идет работать в правительство. Это происходит по всему континенту.

Надеюсь, что через 10 лет у нас будет совсем другая Африка. Она во многом уже совсем другая — в частном секторе. Думаю, частный сектор заставит развиваться публичный.

Нолливуд начал создавать настоящие зрелища, у нас есть все: и мюзиклы, и исторические комедии, и сериалы

Вы сейчас находитесь в Украине. Ваши книги уже переводят на украинский. У нас есть шанс рассказать, чего ждать от ваших книг.

Они в основном о космополитическом чувстве идентичности. Один из моих романов — «Щедрая земля» (Graceland) — о молодом нигерийце и о том, как Запад экспортирует свою культуру, как она усваивается Африкой и становится чем-то новым.

Я бы еще вспомнил один из крупнейших культурных взрывов в современном мире, а особенно в Нигерии — это рэп-музыка. Эти идеи присутствуют в моем романе.

Я много пишу о вопросах гендера, в частности, о шаткости маскулинности и том, как это может приводить к насилию.

Что следует знать о современной нигерийской культуре? Думаю, многие люди не знают о феномене Нолливуд — это вторая, после индийской, киноиндустрия мира, которая выпускает в месяц по 200 фильмов...

Как и большинство вещей в Африке, эта сфера работает с очень низким бюджетом. Но у людей есть видение, как что-то можно сделать на разных уровнях.

Нолливуд стал создавать настоящие зрелища. Фильмы становились сложнее, а значит, больше денег и талантов привлекалось к их созданию.

У нас есть все: и типичные мюзиклы, и исторические комедии. Сейчас популярными стали сериалы. И опять же — захватывающие фильмы создают женщины. Знаю нескольких из них. Мо Абуду, которая возглавляет EbonyLife TV. Она делает просто невероятную работу. Или же молодая актриса, чей фильм «Львиное сердце» покорил все фестивали. Кино — это зрелище, которое может объединить людей.

Когда я ехал из аэропорта в Киев через все эти старые советские кварталы, у меня было постоянное ощущение, что я это уже видел — в бедных кварталах на окраинах Лагоса. Затем мы проехали мимо новых зданий из стекла и металла, которые тоже есть в богатых кварталах Лагоса на набережной. И вдоль всей дороги я видел людей, которые продают овощи на земле. О, это точно Африка!

Когда люди вспоминают Африку, стоит думать о духе творческой устойчивости. Этот дух захватывает тебя, куда бы ты не уехал. Если это стереотип о Нигерии — это он.

Можно на людей давить, держать в нищете, ограничивать, но человеческий дух все равно находит способ расцвести. Нолливуд — это пример.

Ну и еще фэшн-индустрия. И фондовые биржи, которые тоже торгуют по всему миру...

Невероятная вещь в мусульманском кино — это то, что есть община, которая кажется наиболее подавленной

В Нигерии есть отдельная киноиндустрия, где фильмы создаются исламским сообществом. Хотя бы потому, что там совсем по-другому должны быть одеты актрисы.

Думаю, что украинцы должны понимать, как религия может стать политическим оружием. Есть вещи, которые разъединяют людей на индивидуальном уровне.

У нас есть крайние евангелистские церкви, очень состоятельные, которые используют бедных верующих.

Есть фундаментальный ислам.

Но между этими сообществами — замечательные люди, которые просто живут своей жизнью. Невероятная вещь в мусульманском кино — это то, что есть эта община, которая кажется наиболее подавленной. Но они устали от нолливудских любовных историй и создают свои.

В северной Нигерии есть литература, которая полностью создана женщинами хауса. Это третья по количеству людей этническая группа в Нигерии, еще один язык. На первый взгляд кажется, что это просто женские романы, но они куда сложнее. Это красивые любовные истории, но они также касаются темы того, как шариат влияет на женщин, а это глубоко политический вопрос.

Но эта литература распространяется только среди небольшого количества населения Нигерии. Ведь даже нигерийцы сами до конца не осознают, насколько красива и богата их страна.

Африканское общество состоит из множества племен, тысяч этносов и языков. Всегда есть выбор — строить моноэтническую идентичность страны или гражданскую. Нигерия — это пример успешной гражданской нации. Какие вызовы вы видите?

Все это зависит от поколения. В Нигерии 250 этнических групп, 250 языков, тысячи диалектов. Колониальный опыт заставил нас сосуществовать. После обретения независимости во многих африканских странах избрали путь, в котором единственная национальная идентичность — это двигатель объединения.

В Нигерии 250 этнических групп, 250 языков, тысячи диалектов

Но есть и другая практика, когда идентичность — предмет обсуждения.

И вот возникли проблемы. Какие-то группы хотят доминировать, тогда как другие не позволяют им этого сделать. Это как в Европе в XIX веке нации боролись за то, чтобы самоопределиться. Мое поколение до сих пор размышляет в этнических терминах. Но нигерийцы, которым меньше 25, думают иначе. Немало усилий было сделано в образовании, чтобы дети разных национальностей воспитывались вместе.

А в чем ваша национальная идея, что значит быть нигерийцем сегодня?

Есть разные стереотипы. Один из них — нигерийцы очень самоуверенны и надменны. Другим африканцам, и тем более не африканцам, это может показаться чем-то слишком наглым. Но у нас есть такое стремление — быть лучшей версией себя. Оно подпитывается чувством юмора, умением наслаждаться жизнью и креативностью.

Среди наших национальных костюмов вы никогда не найдете два одинаковых. Это о нашей креативности. У нас есть выражение: «Нигерийцы ни в чем не бывают последними — нигерийцы всегда во всем стараются быть лучшими». Это и есть дух наших людей.

Насколько является проблемой для Нигерии миграция, то, что люди едут из страны?

В 1980-90-х нас учили, что надо пробовать выехать из страны. Условия для жизни были невыносимыми. Люди ехали. Но многие диаспоряне среднего класса вернулись домой, чтобы участвовать и помочь стране.

Сегодня мигрируют обычно бедные. Они наименее образованные. Они рискуют и убегают наиболее опасным способом — пытаются пересечь Сахару или Средиземное море. Некоторые люди буквально попадают в рабство в Ливии. Это реальная проблема, которую должно решить нигерийское правительство. Хотя бы понять, что делать с экономическим неравенством в обществе, которое, конечно, существует как в богатых странах, так и в бедных африканских.

В выступлениях вы ссылаетесь на ваш опыт пребывания на скамье смертников, когда вам было 18 лет и вас задержали за политическое сопротивление. Быть на грани жизни и смерти — это страшный опыт. Как вы прожили это, приняли?

Я неохотно возвращаюсь к этим разговорам. Я иду дальше. Я бы лучше говорил о том, чем я занимаюсь сейчас. Это веселее.

Я учу молодежь писать, думать. Путешествую и много пишу. В том числе и сценарии для нолливудских фильмов.

Ваше творчество также посвящено исследованию травм. У украинцев как нации их немало, 5 лет назад против нашей страны началась война. С одной стороны, не стоит забывать прошлое, с другой — нельзя все время в нем копаться. Как вы работаете с этим?

Я действительно посвящаю этому много внимания. Вся моя литература, моя работа — она против забвения. И о том, как выздороветь, пережив самое страшное. Я пишу о молодых женщинах и сексуальном рабстве, о неудобной миграции. Я не прячусь от сложных тем. Потому что о каждом опыте надо говорить. Но важна форма. Она должна использоваться, чтобы создавать красивое движение вперед, чтобы было удобно обсуждать неудобные и сложные вещи, не будучи эмоционально привязанными к ним.

Вы живете в США. Как там воспринимают ваши работы? Вы пишете о родной земле и обществе. Воспринимают ли вашу литературу, как что-то далекое и экзотическое?

Было время, когда нас было очень мало. Но теперь нигерийская литература настолько большая, что давно перестала быть экзотической. Нигерийцы успешно работают во многих жанрах — научной фантастике, скажем. Нигерийские писательницы поднимают вопрос гендера. Идея в том, что нигерийцы, как и все остальные люди, пытаются жить обычной человеческой жизнью.

Проблемы давления, войн, плохих правительств — это слишком глобально. Часто люди находят что-то локальное в этом глобальном. Но это то, что помогает читателям переосмыслить свой собственный опыт. Иногда вы проходите мимо людей, которые кажутся совершенно далекими, но вдруг оказываются не такими уж и экзотическими.

«Черная пантера» — действительно важный фильм для афроамериканцев, которых наконец изображают как супергероев

В прошлом году состоялась премьера фильма «Черная пантера», снятого компанией Marvel. Это суперхит, который получил много положительных отзывов. Это якобы другой способ описать афроамериканцев. Разделяете ли вы этот восторг?

Есть два взгляда. Первый — как репрезентация формирует ощущение идентичности. В общем афроамериканцы или любые темнокожие люди не представлены в американских фильмах как равные. В этом контексте «Черная пантера» — действительно важный фильм. Это не круто, если ты чернокожий человек, который растет в Америке, и тебя постоянно изображают как преступника или члена преступной группировки. А в этом фильме ты супергерой. Этот восторг я разделяю.

Однако надо понимать, что Голливуд беспокоят только деньги. Тот факт, что фильм становится международно успешным, означает, что разнообразие на экране становится возможным.

Но мне, человеку, который вырос в Нигерии, для моей идентичности «Черная пантера» не была нужна.

Сейчас вы живете в Чикаго. Это до сих пор довольно сегрегированный город. Даже если смотреть на линии метро — по этой ветке живут белые, по другой — цветные. Что вы увидели в этом обществе как темнокожий человек из Африки? Опять-таки, из-за Трампа разговор о расах стал более наэлектризованным, эмоциональным?

Я из первого поколения африканцев, которые переехали в США, поэтому не могу говорить за афроамериканцев. Это будет лукавством.

Когда ты растешь на континенте, где все темнокожие и нет разговоров о расах — ты несколько привилегированный. И вот ты прибываешь в другую страну... Если ты не можешь начать бизнес из-за того, что ты черный, и ты не можешь взять ипотеку, чтобы переехать в определенный район, то не помогут никакие разговоры... Меня всегда удивляет то, насколько удивительные афроамериканцы. Они пережили поколение насилия, несправедливости, но они до сих пор креативные, постоянно пытаются создать новую жизнь, создать себе новое пространство.

А как вы видите развитие афроамериканской культуры? Мне, например, интересно наблюдать за феноменом Бейонсе. Она не хочет быть как белая, а заявляет: «Мы самобытные, мы разные». Это больше не о том, что черные борются за право быть рядом с белыми. Это будто бы новый этап.

Равенство — интересный термин, но, я думаю, что люди стремятся прежде всего к справедливости. Равенство — это попытка все нормализовать, согласовать. А справедливость позволяет мне участвовать на равных. Черная культура в Америке всегда была присвоена белой, и ее никогда не благодарили.

Нет равенства рас. Мы просто хотим, чтобы институты позволили нам равное участие. Не надо никаких квот. С черной культурой все в порядке и всегда было, она в Америке существует и процветает. Плохо то, как такие институты как полиция и правовая система относятся к афроамериканцам. Вот это должно измениться в первую очередь.

Нельзя существовать в мужском теле и не быть сексистом, максимум — указывать на собственную неспособность избегать привилегий

Почему вы решили писать о женщинах?

Я пишу обо всех. Моя мать была удивительной женщиной. Прожила жизнь феминистки, но ей не позволяли быть такой. Она была глубоко верующей католичкой. Но она научила четырех молодых мужчин смотреть на женщин как на людей.

Я не думаю, что это что-то удивительное — то, что я пишу о женщинах. Удивительное, скорее, то, что другие люди удивлены тем, что я пишу о женщинах. Но женщины постоянно пишут о мужчинах! Есть какое-то ожидание, что мужчины должны писать только о мужчинах и укреплять патриархальные ценности?

Кстати, в нашем языке нет гендерных местоимений. Кажется, что это идея человечности, заложенная на уровне языка.

Я думаю, что нельзя существовать в мужском теле и не быть сексистом. Самое большее, на что ты можешь надеяться — не быть женоненавистником.

У мужчин есть привилегии и максимум, что ты можешь — указать на собственную неспособность избегать привилегий.

Это моя борьба и в этом я заинтересован как писатель, когда я пишу о женщинах — тот факт, как я создаю женщину-героиню, требует усилий. Хотя так не должно было бы быть, и это приговор моей маскулинности.

Большая часть моей работы — писать, насколько маскулинность связана с насилием. Быть мужчиной — это не «быть чем-то», а «не быть чем-то». Процесс превращения в мужчину — процесс пробуждения. Пробуждения всех тех хороших вещей, которые есть в человеке.

Вы приехали в Украину ненадолго и, к сожалению, не могли увидеть много. Какими были ваши ожидания?

Вчера у меня была прекрасная возможность погулять по городу. Мне было интересно пообщаться с людьми, для которых такие вещи как Чернобыль — до сих пор живой опыт. Я общался с людьми, которые очень много потеряли в войне. Общался с теми, кто борется с религиозными системами. Все, с кем я говорил, особенно среди журналистов, задавали сложные и красивые вопросы.

Для многих людей травматическая история — это история, но для украинцев еще нет. Есть вещи, о которых сложно говорить — геноцид. Но люди пытаются выяснить, может ли такой разговор найти свое выражение через литературу, живопись, фотографию.

И это только один день в Киеве! Поэтому не могу представить, насколько трансформационным для меня будет пребывание здесь в течение, скажем, трех месяцев.

Уличные торговцы на Андреевском спуске продают частицы истории — советские военные предметы, матрешки, деревянное казацкое оружие, красиво вышитые рубашки, фигурки героев Marvel и все это — в одной палатке. Без какой-либо сортировки. Единственная логика — это «я должен продать, чтобы выжить».

Но это очень красивый момент, когда эти иконографические вещи теряют свою власть, становятся просто объектами. Это прекрасный момент, когда уличный торговец обретает власть над этими предметами. И в этом я вижу красоту.