Переосмысление боли. Почему «Номера» Сенцова и Сеитаблаева — на самом деле не фильм, и почему их стоит посмотреть
19 ноября в украинском кинопрокате появится экстраординарное явление под названием «фильм “Номера” режиссера Ахтема Сеитаблаева», снятый по одноименной пьесе Олега Сенцова. Чего стоит ожидать зрителям?
Чтобы не вызвать нареканий в использовании слова «фильм», сразу стоит сказать, что это не совсем фильм. Точнее — совсем не фильм, а, скорее, спектакль, снятый на камеру.
И дело не в том, что «Номера» снимались по пьесе. А в том, что полноценным фильм — если таковой и планировалось сделать — не вышел. Вероятно, поэтому на нынешнем Берлинском кинофестивале, где состоялся премьерный показ, его восприняли нейтрально, не критикуя бывшего политзаключенного и его произведение. Впрочем, сам концепт, драматургия «Номеров» — вот то, ради чего их стоит посмотреть, окунуться в них и подвести итог.
Нет сомнения: сидя в российских застенках, Сенцов, похищенный, осужденный и брошенный в тюрьму преступным режимом Путина, обдумывал свою жизнь и жизнь вокруг. Так же, как в свое время Томас Мор, брошенный в тюрьму королем-самодуром Генрихом VIII. И так же, как Мор, Сенцов свои размышления воплощал на бумаге.
Но, в противовес Мору, который за 20 лет до своего заключения написал «Утопию» о наилучшем устройстве государства, у Сенцова речь об «антиутопии» и наихудшем государственном устройстве (место диктует настроение?). Поэтому, по Сенцову, жизнь, прямо противоположная идеальной, подчинена нелепому, деструктивному и тоталитарному Большом Нулю. Это ближе к «1984» Джорджа Оруэлла, где Старший Брат — эталон тоталитаризма. В «Номерах» Ноль персонализирован в виде мужчины в пижаме (его играет Виктор Андриенко), который с платформы наверху смотрит вниз, в пространство между трибунами и двумя входами с названиями «Старт» и «Финиш». Там 10 человек в спортивных костюмах, без имен, с номерами на груди от 1 до 10 проводят ежедневную жизнь в идиотическом существовании по правилам-без-логики.
«Все ничего не делают, — говорит №10 (Мария Смолякова), — и ты повторяй за ними. Свистнули — беги, еще раз свистнули — поешь, а потом поспи, а в перерывах — отдыхай. Разве это так сложно?»
«Привет участникам соревнований», — написано над трибунами. Но соревнования как такового нет, потому что стартуют все по номерам и по номерам же должны пробежать 15 метров до финиша, не нарушая порядка. По номерам после возгласа 1-го «К приема пищи — готовьсь!» они получают пластиковые тарелочки и едят тоже не нарушая порядка.
Здесь нечетные номера — это мужчины, четные — женщины. 1-й со 2-й — и так далее до 10-ти — пара, но ночью два солдата разделяют пары, ограничивая пространство сеткой. Впрочем, и по ночам между четными и нечетными происходят интрижки, и кто-то из пары начинает ревновать своего четного-нечетного, который (которая) захотел другой пары.
Здесь интересна сама игра слов и комедия положений, где положения — буквальные. Игра цифр, людей-цифр, пар среди цифр и пар мужчин с женщинами. Сенцов ловко подметил аналогию между бездушным миром математики и человеческим миром. И если на бумаге эти два мира художественно проинтерпретированы, их можно остроумно сочетать, то в жизни внесение цифр в общественное существование может привести к обезличиванию и, таким образом, к потере человечности. Система «оцифровки» людей сразу опознается зрителем как деспотическая, напоминая советские времена с коммунистической обобщенностью как в обществе, так и особенно в своем крайнем проявлении — лагерях ГУЛага.
Отлично придумана и система характеров в десятке персонажей. Есть «красавица» №4 (Лорена Колибабчук), за которой все мужчины ухаживают, а женщины ее ненавидят; есть «старик» №3 (Виктор Жданов), который никому не нравится; есть «манипулятор» №2 (Ирина Мак, замечательная в своей игре); есть «манипулируемый» №1 (Александр Ярема, идеально воплощающий образ); есть «хитрый толстяк» №5 (Денис Роднянский); есть «протестующий» №7 (Евгений Черников), который изменяет своему же протесту; а есть и «протестующий» №9 (Александр Бегма), которого предают.
И это разложенное на характеры «общество» «Номеров» при всей художественности приема не выглядит искусственным, просто несколько заостренным, более наглядным — для лучшего и четкого восприятия. К такому приему в нашей кинематографии еще никто не прибегал, что, возможно, связано с обстоятельствами существования, ранее не доведенного до границ здравого смысла.
Свою антиутопию «Мы» Замятин написал на четвертый год после большевистского переворота, когда уже были миллионы уничтоженных в гражданской войне, и строй «страны советов» повернул к угнетению масс. Первую свою антиутопию, «Ферма животных», Оруэлл написал на 27-м году существования кошмара под названием «СССР». Почему не появилась антиутопия во времена режима зэка Януковича, вероятно, можно объяснить кратковременностью бандитского правления, хотя последствия мы имеем адские, и уже седьмой год подряд. Впрочем «Номера» Сенцова потому и интересны, что они касаются не только пронумерованной России, не только большого нуля-Путина — финал фильма производит значительно больший эффект, намного увеличивая спектр ассоциаций, сравнений и примеров.
Пусть действие «Номеров» откровенно театрализованное (несмотря на то, что они названы «фильмом», а не «спектаклем»). Но концептуально оно выходит за пределы привычной драматургии привычных жанров. Довольно простая в начале образность «Номеров» с прозрачными метафорами и буквальными намеками на Советский Союз постепенно набирает обороты, образы накапливаются, формируя мир и приобретая угрожающие значения и актуализации.
Сенцов указывает на «повороты не туда», на обмен не просто шила на мыло, а на смену плохого на еще худшее, как это произошло в Украине с приходом к власти Зеленского. И выигрыш Байдена на выборах удивительно актуален в сопоставлении с финалом «Номеров», когда все может быть перевернуто вверх тормашками только потому, что массы, лишенные желания узнать больше, повелись на демагогию и пропаганду обаятельного человека. В предфинальном спиче такой обаятельный человек под №7 искренне, с мягкой улыбкой говорит: «Это конец старого мира... Днем мы будем гулять и играть, делать что-то полезное и важное, будем говорить обо всем на свете, будем и дружить, и ссориться — дружить будем сильно, а ссориться — только иногда, и то — несерьезно. И любить будем друг друга... Мы не будем жить, как прежде».
И здесь важен контраст между образами старого демиурга и нового, между Большим Нулем и №7.
Большой Ноль в исполнении Андриенко — смешной и комичный, гротескно сочетающий в себе рагуля и абсурдного управленца. Он и человек в пижаме, и вуайерист, потому что следит за другими в бинокль и подслушивает с трубкой возле уха, и тиран, что при любом несогласия народа приказывает своим черным приспешникам стрелять, и жлоб, который ходит в майке, семейниках и халате, противно жрет бургер и нагло стряхивает крошки на головы других, тех, кто внизу. И при этом он отдает приказы так, что никто не слышит.
Зато №7 выглядит подтянутым и красноречивым, возлюбленным красивой женщины, а все остальные заглядывают ему в рот. Он говорит умные фразы и, вероятно, хочет улучшений. И №9 тоже с ним согласен, он готов идти за ним, но в итоге оказывается в кандалах...
Есть мнение, что под 9-м номером Сенцов подразумевал себя. Но это печальная мысль, потому что получается, что он снова проиграл (проигрывает?). Что он снова заключенный (будет заключенным?). Конечно, можно вообще отбросить аналогии, воспринимая «Номера» как чисто художественное произведение. Но — нет, нельзя. Как невозможно отбросить универсальное для всех ощущение боли. Боль, очевидно, есть, и в тюрьме она в значительно больших объемах, чем на свободе, и это так же очевидно для всех.
Сенцов сидел в тюрьме, переживая боль и физическую, и душевную. И «Номера» — переосмысление этой боли. Пусть мы увидели это в неадекватной форме или, по крайней мере, в форме, не совпадающей со своим названием, но значение и силу этого переосмысления отрицать невозможно.
Мнение редакции hromadske может не совпадать с мнением автора