«Потеря глаза, руки или ноги — это маленькая смерть». История реабилитации Маси Найема
«Хуже всего, что я хочу иногда расплакаться, а не могу. Это какие-то защитные механизмы организма. В первый и в последний раз после ранения я расплакался, когда дочь волонтера Романа Синицына попросила его передать мне: “Пусть Маси не унывает. Я нарисую ему новый глаз”. Мы когда-то вместе отдыхали, и помню, как она баловалась, будто “ковыряет” мне глаза, и мы вместе очень над этим смеялись», — рассказывает адвокат и военнослужащий Вооруженных сил Украины Маси Найем. 5 июня на фронте Маси получил серьезное ранение головы, в результате которого потерял правый глаз.
Наша журналистка Марианна Пьецух напросилась к нему в гости, чтобы поговорить о том, что после ранения ему мешает, а что помогает жить полноценно.
23 февраля 2022 года после объявления о призыве оперативного резерва Маси Найем пошел в военкомат. Он был в этом резерве, потому что в 2015-2016 годах служил на фронте.
После полномасштабного вторжения Маси до апреля оставался в Киеве. Потом отправился на восток разведчиком.
В начале июня автомобиль, в котором ехал Маси Найем, наткнулся на несколько мин. Один из побратимов погиб на месте, второй до сих пор в больнице с тяжелейшей травмой спинного мозга. Маси получил травму лица.
«Осколок пробил глазное дно, мозг фактически вывалился в глазное яблоко. Украинские врачи, которым реально нужно давать статус героев Украины, там зашили и поставили пластину», — объясняет Маси.
Стабилизирующий Бармалей
На пороге арендованной квартиры нас лаем встречает Бармалей, сокращенно — Бармик. Виляя хвостом, он пытается встать на задние лапы, чтобы поздороваться с хозяином. Маси приседает и позволяет собаке облизать свое лицо. Потом берет пса на руки — так берут младенцев — и трется лицом о морду.
«Свои, свои!» — успокаивает он Бармалея, когда тот недоверчиво лает в мою сторону.
— А как вы впервые встретились после твоего ранения? — спрашиваю у Маси.
«Партнер по нашей компании (Маси основатель юридической компании Миллер, — ред.) привез Бармика в больницу. Я еще был перебинтован и в коляске. Так его едва удержали, потому что он пищал, визжал. Мы боялись, что он сделает меня еще раз раненым».
— А почувствовал, что с тобой что-то не то?
«Нет, меня это даже немного обидело. Что это такое, хотя бы сделал вид, что что-то не то», — смеется, вспоминая, Маси.
По его словам, собака очень помогает вернуть ритм привычной жизни. Ведь хочешь не хочешь, а должен дважды в день с ней гулять.
Бармалей — уличная собака, которую Маси привез после демобилизации в 2016-м из Авдеевской «промки». Он в шутку хвастается, что собака родом из самого Нью-Йорка, поселка в Донецкой области, который до 2021 года назывался Новгородское.
Когда семь лет назад пес пристал к военным, Маси его не полюбил:
«Какая-то собака, чего-то прицепилась, не было никаких чувств. И еще и вонял».
Но, наконец, привязался и забрал в Киев. Впоследствии даже завел ему отдельную facebook-страницу. Сейчас же, говорит, ему не хватает «родного запаха» Бармика. Ведь этот запах ассоциируется с домом, где его ждал Бармалей.
Утраченные ароматы и опасное удовольствие
Обоняние Маси потерял навсегда. И пока ему трудно с этим смириться.
«Вы вообще представляете себе холодный воздух без запаха? Или теплый? Отсутствие этого объема воспоминаний мне сносит крышу. Как будто тебя очень сильно держат за руки и крепко бьют по лицу. А твоих сил недостаточно, чтобы попытаться дать сдачи», — эмоционально написал на своей странице Маси, вспоминая прошлогодний поход с братом в Карпаты, где наслаждался ароматом хвои и костра.
Недостает ему даже запаха ароматизатора в своей машине, которой вместо него теперь управляет водитель, и сигарет, которых он после операции курит гораздо больше.
«Это потому, что хочется удовольствия. Я только теперь узнал, почему многие люди после ранения начинают злоупотреблять наркотиками и алкоголем. Ведь мозг хочет компенсировать стресс какой-то радостью. Бухнул — и радость. И я, честно говоря, после выписки в первую неделю выпил немножко виски, потом снова немножко выпил, и через неделю, посмотрел, что выпил нормально так вискарика. Но мне пить вообще нельзя. Так как в мозге нарушено кровообращение, сосуды могут сузиться, и может случиться эпилепсия. Потому я взял себя в руки, стараясь больше читать. Еще начал играть на фортепиано».
До 150 страниц в день
На письменном столике под большим торшером — десяток книг. Несколько из них Маси купил на днях.
«В среднем до 100-150 страниц могу прочесть. Утром и днем пока есть дневной свет. Вечером мне труднее. Поэтому в квартире включаю много света, дополнительно свечами стал пользоваться».
В коридоре висит лист с распорядком дня. Там время чтения — с 21:30 до 22:00. Это график из предыдущей жизни, объясняет Маси, до широкомасштабного вторжения. Когда-то он просыпался в 4:30, после разминки и душа медитировал, а уже в шесть выгуливал Бармика.
«Когда работаешь адвокатом, ты всегда должен быть в тонусе», — объясняет такие ранние пробуждения и обязательную медитацию Маси.
Сейчас просыпается не раньше шести, «когда усталый» — в семь. Пытается ложиться по-прежнему в десять вечера.
Дважды в неделю посещает занятия по фортепиано на другом берегу Киева. Для выполнения домашних заданий приобрел электронный инструмент.
«Это моторика и нейронные связи», — объясняет пользу от игры Маси. Потому что во время игры одновременно задействованы две руки и одна нога.
«И это еще альтернативное удовольствие. Если тебе вдруг нужна радость, то оно дает еще одну радость. Когда играешь, ощущение, будто мозг щекочет», — говорит Маси о пианино как заменителе виски.
Раньше он никогда не учился играть, хотя с детства имел нежные и теплые ассоциации с этим инструментом. Пятилетним со старшим братом Мустафой и отцом переехал из Афганистана в Киев. В маленькой квартире жены отца (родная мама Маси умерла через десять дней после его рождения, — ред.) было пианино, на котором играла приемная мама-украинка.
«Поэтому у меня с детства есть ощущение, что пианино — это нечто прекрасное».
Отец умер в 2021 году. Теперь некому отнести новые военные награды. В 2016 году после демобилизации все свои медали Маси передал именно папе. Тот очень гордился и наградами, и сыном.
Новые медали, одна из которых «За ранение (тяжелое)», сейчас лежат в закрытых коробках между книгами на стеллаже. На полках заметное место занимает черно-белый портрет родной мамы.
Отказаться от повязки
На тумбе лежат еще упакованные черные повязки для глаза с шутливыми надписями: «Временно закрыт», «Глаз оставил на войне с русней», «Вставай. Адвокат идет!», «Собственность Бармалея».
Всего у Маси их было восемь, три повязки уже потерял. За день, который мы с ним провели, он не надел ни одной. Ни на прогулку с собакой, ни на занятия по пианино, ни на запись интервью в телестудии, ни в офисе своей компании, где пока не может полноценно работать как адвокат, потому что запрещает закон: Маси до сих пор официально военнослужащий.
«В первые дни я ее надевал. Был более эмпатичен к людям. Считал, что они имеют право на эстетику. А сейчас решил, что имею право ходить без нее, и не чувствую от этого дискомфорта. Когда меня по коридору больницы везла медсестра на коляске, я увидел, что люди отводят взгляд. Сначала обижался. Но понял, что я бы тоже так поступал. Ведь мозгу страшно, что с тобой может случиться то же самое. Мы не можем требовать любить людей без глаза. Но люди привыкают, что раненых будет много, без рук, без ног, что это наша новая реальность»
Помощь психолога и как не навредить
Привыкнуть к новой реальности непросто и самому Маси: «В первые недели было очень тяжело. Я безумно скучал по глазу. Ты вот видишь красивый пейзаж, и очень хочется увидеть его вторым глазом».
Сейчас он работает с психологом, без которого, говорит, был бы в гораздо худшем состоянии. Маси считает, что психолог нужен раненым уже в первые дни в больнице.
«Я понимаю, что врачи в Днепре были заняты спасением моей жизни, а не психики. Но в первые дни у тебя разговор с собой, что с тобой произошло. Потеря глаза, руки или ноги — это маленькая смерть. Мозг это переживает, он понимает, что случилось, и сознание начинает действовать по-другому. На второй неделе я еще пугался, что не выжил, было страшно ночью. Дыхание перехватывало. Страшно было и от боли, боль выносила силу воли. Уже когда меня перевели в киевскую больницу, здесь с ранеными работала психолог. И если бы не общение с ней, я бы, может быть, и не догадался, что мне нужен этот специалист».
Маси призывает относиться к раненым как к нормальным людям. Он уверен, что слишком много сострадания, заботы и сожаления может только навредить.
«Людям, потерявшим конечности, нужно давать быть самостоятельными, потому что как только ты пытаешься помочь больше, чем нужно, они сами себе позволяют чувствовать себя менее самостоятельными. И жалеть себя. А во всем должна быть мера. Хотя да, я тоже себя жалею, понимаю, что мне больно, но стараюсь не транслировать, насколько мне бывает сложно по вечерам, когда хожу по квартире и с каждым шагом чувствую головную боль или когда днем быстро устаю. Но надо понять, что состояние после ранения — это тоже форма жизни, она не хуже, она сложнее, но не будет той жизни, если ты кому-то станешь обузой и тебе на блюдечке будут подносить еду».
Страх перед новой операцией и неопределенное будущее
Пока Маси действующий военный. Годен ли он к службе, будет решать военно-врачебная комиссия после еще одной операции.
«Они просто скажут, мешает ли для войны это ранение. Но это и для меня важный момент, могу ли я быть эффективным там. Если я буду обузой, зачем я им нужен?»
Теперь же он вынужден продлевать отпуск. А для этого нужно ежемесячно ездить в поликлинику за справкой. За бумажкой приходится стоять в очередях вместе с другими ранеными военными. Маси рассказывает, что справки выдают всего два часа в день, а раненых или больных так много, что не все дожидаются очереди и вынуждены снова приходить на следующий день.
В ближайшее время Маси ждет еще одна операция. Ее планируют проводить в Германии. Уже четвертый месяц идут согласования со стороны немецких врачей, ведь операция очень сложная.
«Должны поставить кость под глазом, ее сейчас нет. И еще имплант на черепе, чтобы не сместилась кость. Но они не знают, куда его прицепить, потому что трещина пошла в основание черепа, и не за что зацепиться».
Маси признается, что боится этой операции. Боится снова терпеть многодневную круглосуточную боль. И беспокоится, насколько успешно удастся восстановиться потом. Но он знает: дома его будет ждать Бармалей. А еще за него переживает семья, много друзей и знакомых, которые поддерживают его во время реабилитации.