Спасти ребенка от войны. Куда и как бежать, когда стреляют

В 2014 году, когда на Донбассе началась «русская весна», эвакуация детских домов семейного типа, приемных семей и интернатных заведений стала одним из самых больших вызовов. Не для государства, поскольку массовой, упорядоченной эвакуации не было, а для общественных организаций, волонтеров и небезразличных людей. Этот сложный процесс продолжался, когда раздались первые выстрелы, а затем и взрывы, и когда из Донецка уже не ходили поезда. 

Сейчас в условиях угрозы полномасштабного вторжения России в Украину, когда международное и украинское сообщество обсуждают риски и вызовы, хочу напомнить об этом опыте. Поскольку, к сожалению, в течение восьми лет никто не создал общегосударственный алгоритм. 

Начало: война

Когда оккупировали Славянск (12 апреля он стал первым оккупированным городом), команда программы «Сиротству — нет» начала звонить по телефону приемным и многодетным семьям, в детские дома семейного типа, с которыми имела связь и заботилась длительное время до войны, и спрашивала, какая нужна помощь.

Нужно понимать, что приемная семья может иметь 5, 7, 10 детей. И даже если есть собственный автомобиль, все в него не поместятся.

Следует учитывать, что в тех условиях опасно было давать в социальных сетях объявления о возможности эвакуации (некоторое время я публиковала такую ​​информацию на своей странице в Facebook, потом все удалила). Работало «сарафанное радио»: люди передавали друг другу телефоны наших «горячих линий».

• Было уже много людей, которые не осознавали, что это на самом деле война, говорили, что никуда не поедут и будут ждать освобождения, которое вот-вот должно было произойти (на самом деле город освободили через три месяца — 5 июля). Фаза холодного ужаса наступила в июне, когда в Донецк еще не зашла колонна Гиркина, но уже было понятно, что пришла война.
• Другие семьи были готовы ехать, у них был собственный транспорт, определенные сбережения, но им некуда было бежать. 
• И третья, самая сложная: люди, готовые выезжать, но находившиеся в панике. Сначала их состояние нужно было стабилизировать. 

В Донецке я оставалась, сколько могла. Наша команда работала в разных населенных пунктах вокруг Донецка. Офис уже был эвакуирован в Киев. Когда мы поняли, что силами только нашей организации не справимся, начали привлекать партнеров — это были люди, которые также занимались проблемами сиротства. Петр Дудник, Татьяна Носач, Сергей Саенко, Виктория Федотова, Сергей Косяк, Наталья Киркач и другие. Кто-то сидел на «горячих линиях», кто вывозил семьи.

Сначала мы покупали билеты на поезда, затем железная дорога перестала функционировать из-за боевых действий. Здесь еще важно сказать, что проблема транспорта в «горячей точке» очень сложна, транспорт трудно найти даже за огромные деньги, поскольку во время боевых действий это вопросы жизни и смерти. Прежде всего вывозили люди, которые считали своей миссией — спасти детей и их семьи.

Нашей задачей было снабжать этот транспорт топливом: найти, оплатить. В условиях боевых действий, отсутствия мобильной связи (мы долго искали и покупали за безумные деньги стартовые пакеты всех операторов, какие были в то время), перекрытых блокпостами дорог, неработающих заправок, закрытых банков и магазинов, и дефицита, а то и отсутствия  всего, что кажется нам привычным в мирное время.

Каким-то образом в эти страшные дни разные люди превратились в сложную сеть, единый организм. Информацию передавали как ведра с водой при пожаре: по живой цепи. Люди присылали деньги на банковские карты, помогали купить билеты, оплатить транспортные расходы, продукты, оказывали другую помощь. Наши «горячие линии» были раскаленными. Ежедневно в 23.00 мы проводили совещание, чтобы скоординировать действия, систематизировать информацию, выстроить маршруты эвакуации. Они периодически менялись. Вывозили в Святогорск, Изюм, Запорожье.

С самого начала у нас была конкретная цель: вывезти детей, приемные семьи, помочь с эвакуацией интернатных заведений. Но жизнь внесла свои коррективы. У приемных семей есть другие родственники: лежачие бабушки, внуки. Это большое количество людей и взаимосвязанных проблем.

Отдельной проблемой стали животные. Как известно, после начала боевых действий и массового бегства людей из Донбасса на улицах опустевших городов появились брошенные домашние животные. И дети, которых мы эвакуировали, просили: «Вывезите моего кота, вывезите мою собачку». Люди хотят забрать с собой самое дорогое... Помню одну бабушку, она звонила мне уже после того, как ее вывезли в точку безопасности, и плакала: «Там осталась моя корова, она моя кормилица, я купила ее в кредит...» Это огромное море человеческого горя, когда жизнь меняется навсегда, ломается на «до» и «после».

Как и куда бежать от войны

Как это происходило? Трудно дать четкий алгоритм на каждый случай, поскольку все ситуации имеют уникальные обстоятельства, особенности, сложности. Но вот обобщенный пример того, как мы строили механизм эвакуации.

Прежде всего надо понимать, что это автобусы, которые едут через войну. Стреляли по колесам и по окнам. Случалось, что это стекло травмировало детей. Мы не могли гарантировать абсолютную безопасность, но спасали этих детей от войны, вывозили туда, где безопасно. 

Например, если речь идет об обычной семье, мне на мобильный звонила та или иная семья, и сообщала, где они находятся, каковы их обстоятельства: «Мы в Горловке. У нас четверо детей, младшему ребенку несколько месяцев, старшему — восемь лет. У нас нет денег, некуда уезжать. Здесь стреляют, нам страшно. Помогите нам, пожалуйста».

Обычно я называла день и час (это могло быть и на следующий день), когда на автовокзале утром их будет ждать наш автобус, давала контакты водителя. Диктировала перечень необходимых вещей, которые нужно иметь с собой: документы, минимум одежды, подгузники для ребенка, еда, вода, игрушки, чтобы отвлечь детей, лекарства. То есть, основной набор.

Люди в стрессовых условиях вели себя по-разному, в зависимости от обстоятельств: если это «горячая точка», где стреляют прямо со двора, бежали в том, что на них было, хватая первое, что подвернулось под руку. Забывали даже документы. На блокпостах их могли держать в течение многих часов, выясняя почему нет паспорта, где свидетельство о рождении. Поэтому мы каждый раз проговаривали, что нужно с собой взять.

Итак, обычно ранним утром (ранним, потому что уже в 10:00 могли начаться обстрелы) эти семьи садились в автобус, и ехали к точке безопасности. Обычно это было Святогорье, это были базы отдыха под Мариуполем: Юрьевка, Виноградное, Пионерское. Было Запорожье, был Бердянск и т.д. Дальше мы снабжали людей одеждой, игрушками для детей, необходимыми вещами.

Если речь идет об интернатном заведении, это была другая ситуация. Здесь мы взаимодействовали с местными властями. Например, со службой по делам детей Донецкой областной государственной администрации. Мы знали, что есть заведения: детские приюты, дома ребенка, интернаты, центры социально психологической реабилитации. Мы также с ними сотрудничали до войны.

Сначала мы сами начали звонить в эти заведения, и спрашивали, что они планируют делать в связи с обстоятельствами. Сложность заключалась в том, что интернатное заведение нельзя просто так куда-то вывезти, его нужно эвакуировать, где есть условия для этих детей. Мы должны были организовать комфортный транспорт, а также сопровождать процесс поиска места, в которое вывозят детей. Здесь помогали местные власти, Минсоцполитики, служба по делам детей и т.д.

Урок, который мы извлекли из этого процесса: следует учитывать, что у многих из этих детей родители еще не были лишены родительских прав. То есть ребенок ждет, что за ней придет мама, бабушка. А между тем их заводят в автобус — и везут в какое-то незнакомое место, в неизвестность. Через несколько недель многие дети просто убегали из новых заведений. Они хотели вернуться домой, в родной город, к маме. Даже под обстрелами ребенок чувствует себя лучше, чем в безопасности, если рядом мама. Следовательно, нужно учитывать родственные связи и сохранять их.

Бывали совсем страшные случаи. Однажды, когда детей везли в автобусе, мама одной из девочек попала под обстрел в Авдеевке и погибла. И я тогда была на двух телефонах: меня консультировал психолог, как сообщить девочке, что мама погибла. Далее эту информацию я пересказывала человеку, сопровождавшему тот автобус.

Мы составляли списки заведений, от многих из них были сопровождающие, знавшие этих детей. Везли в Святогорск, Мариуполь, Запорожье. Вывозили интернаты и дома ребенка из Донецка, Енакиево, Харцызска, Макеевки, Донецка.

Травма войны

 В первые дни или даже часы на новом месте пребывания детей (как из интернатных заведений, так и семей) мы поняли: нужно продолжать сопровождение. Была потребность в психологах, которые помогли бы детям и их родителям преодолеть травму войны.

Истерики, отторжение новой реальности, взрыв горя — это одна ситуация. Но труднее было, когда люди закрывались в себе. Особенно ярко это проявлялось, когда родители менялись местами со своими детьми: дети ходят за едой, кормят маму, заботятся о младших детях, а мама — лежит, ничего не может делать, не может приспособиться к новым обстоятельствам, она застыла. В такой ситуации требуется психолог, чтобы реабилитировать человека, помочь и преодолеть эту травму.

Для психологов это тоже было испытание. Они сопровождали семьи, оценивали сложность того или иного состояния, советовали, когда требовалось медикаментозное лечение. И они — выгорали. Безумно, быстро, болезненно.

Сразу возникли и другие особенности, связанные с таким масштабным перемещением большого количества людей.

Дело в том, что люди, не имевшие травмы войны, не были готовы к взаимодействию с испытавшими ее. Очень часто это выражалось в отношениях между детьми.

Например, была одна девочка из Донецка (район Петровки, где были жесткие обстрелы) очень много времени провела в бомбоубежище. Родители в 2016 году впервые отпустили ее в детский лагерь на мирной территории. Когда начался дождь и прогремел гром, она залезла под кровать и спряталась. Потому что такие звуки связывала только с войной. Дети вокруг начали смеяться над ней. Ребенок позвонил домой и потребовал в тот же день забрать его из лагеря. 

Следовательно, нужно готовиться к таким ситуациям, чтобы дети получили как можно меньше дополнительных травм. Надо очень бережно к ним относиться. И сейчас, на восьмом году войны, до сих пор нет общего алгоритма, который помогал бы детям и внутренне перемещенным лицам, преодолеть эту травму войны.

К сожалению, были и такие семьи, которые возвращались назад, хотя ситуация в их родных городах только обострялась. Возвращались вместе с детьми — в свои дома. Потому что на новом месте не было ни жилья, ни работы, ни необходимых вещей. Ничего для жизни.

Тревожный чемоданчик

Вообще, подготовиться к войне, к определенному моменту, когда все начнется, невозможно. Но точно нужно сложить «тревожный чемоданчик». Что там должно быть?

Туда нужно положить все ваши документы: паспорта, идентификационные коды, документы на автомобиль, кредитные договоры и т.д. Вот я, например, когда убегала из дома от войны, забыла взять свои университетские дипломы. И когда они мне понадобились, пришлось их доставать.

Если речь идет о детях, то нужно знать, что справка ребенка, пострадавшего в результате боевых действий, предоставляется при наличии документов, подтверждающих, что ребенок действительно находился на той территории, когда там происходили боевые действия. В случае моей дочери таким документом стал ее школьный табель за учебный год, выданный 26 мая 2014 года.

Дальше. Медицинские документы: карта, снимки, все, что у вас есть. Это очень важно. Бывают случаи, когда нужно, например, подтвердить необходимость получения рецептурных препаратов.

Кроме того, нужно иметь запас необходимых медикаментов, успокаивающее, сухой паек, воду, паэурбанки, удлинитель, — список можно найти в открытых источниках.

Также я советую уточнить контакты международных и украинских организаций, которые будут заниматься эвакуацией и оказанием помощи населению в случае боевых действий; узнать точные адреса и состояние бомбоубежищ, и поинтересоваться, есть ли у местных властей утвержденный план на случай чрезвычайных ситуаций.