«У нас был свой фронт»: один врач и 400 спасенных жизней за время оккупации
С начала боевых действий из Изюма уехало большинство врачей. На 10 тысяч жителей оккупированного города осталось два десятка медиков. Они решились работать под дулами российских автоматов. Преодолевая страх за свою жизнь в разрушенном городе, вынуждены были искать пищу, воду и лекарства. Но, несмотря ни на что, продолжали спасать раненых и больных.
Выбор — остаться или эвакуироваться — перед травматологом Изюмского отделения экстренной медицинской помощи Юрием Кузнецовым не стоял. 6 марта во время массированных обстрелов он был на дежурстве, а на следующий день никто не вышел его заменить. Он остался единственным врачом в больнице. Да и не мог покинуть Изюм. По другую сторону Северского Донца, который разделяет город, была его семья — прикованная к постели мама и брат с первой группой инвалидности.
В больнице в то время находились 72 пациента и работника. Все спустились в подвал. Там организовали импровизированную операционную. Кузнецов тогда еще не знал, что его круглосуточное дежурство затянется на четыре с половиной месяца — и к середине июля он будет жить на работе.
«Мамочка, неужели нас убьют?»
Фельдшер Изюмского отделения экстренной медицинской помощи Елена Рябенькая жила по ту же сторону реки, что и родственники Кузнецова. Мосты были разрушены еще в начале марта, ее семью фактически отрезали от города. Бомбили так сильно, что она думала: с той стороны реки никого в живых не осталось. Ей было очень страшно за своих четырех детей. «Мамочка, неужели нас убьют?» — спрашивали они. Елена держалась, чтобы не заплакать и не испугать детей еще сильнее. Лишь вечером, когда все спали, позволяла себе слезы.
Кроме бомб Елену ужасал голод. Всю жизнь они с мужем строили дом для большой семьи и сбережений не имели. Украинская заработная плата поступала на карту и во время оккупации, но снять наличные деньги было невозможно. Продуктовые магазины перестали работать. Елена радовалась, что каждый год сажала по 20 ведер картофеля, были свои лук, свекла и морковь, консервированные салаты. Она ясно понимала: ее семья будет жить так долго, насколько в погребе хватит пищи. В худшие моменты Елена представляла, как все продукты кончатся и дети будут умирать от голода на ее руках.
Елена ошиблась. На противоположной стороне Изюма ее коллеги пытались возобновить работу. На «скорой» их осталось трое. После смены 7 марта медсестра Татьяна Мизникова сказала руководителю скорой помощи Сергею Боцману, что уходит домой, потому что обстрелов больше не выдерживает — российская авиация ровняла город с землей. Но на следующий день она вернулась.
Боцману и самому хотелось уехать из города. Но и он остался. Сейчас объясняет: «Когда ты между прилетами приходил к больному или раненому, то понимал, что от тебя это зависит. Все это куда-то девалось. Если бы мы ушли, оказывать помощь было бы некому».
россияне тем временем установили свою власть и начали проводить зачистку. Взялись и за больницу: трясли помещение, искали среди лекарств что-то подозрительное. Приказывали медикам снять форму с шевронами с гербом Украины. «Нет, мы работаем под Харьковом», — слышали в ответ.
Каждый раз выезжая по вызову, на каждом блокпосте их проверяли — досматривали автомобиль, документы, карманы. В самой больнице травматолог Кузнецов с россиянами на острые темы не говорил. Особенно после того, как его коллегу, судмедэксперта, застрелили, потому что спорил с оккупантом.
Изюм бомбили, а медики ходили на работу.
Старший фельдшер «скорой» Сергей Боцман ходил по городу и просил не уехавших коллег вернуться к работе. Изюм тогда беспощадно бомбили.
Они обходили дома. Спускались в подвалы, где от обстрелов прятались люди, и спрашивали, кому нужна помощь. Из-за переохлаждения многие болели воспалением легких. Затем собирали раненых после обстрелов. А когда Изюм немного расчистили после мартовских боев, водители «скорой» отремонтировали автомобили и уже через месяц выезжали на вызовы. За день оказывали помощь, по меньшей мере, 25-30 людям, говорит Боцман. Пациентов было так много, что он уже не помнит, кому помогал — люди теперь сами подходят на улице и благодарят.
Когда через месяц восстановили мост, Боцман приехал к фельдшеру Елене Рябенькой и сказал: «Выходи на работу, милая моя». Елена его расцеловала и расплакалась от счастья. Для нее это стало чудом — она не думала, что кто-то из коллег выжил. Впрочем, на работу выходить боялась — по городу ходили слухи, что на пешеходном мосту расстреливали людей.
«Скорой» пришлось работать в городе без связи. Когда пациенты спрашивали, как связаться, медсестры в шутку отвечали: «В рельсу звоните». Телефон не работал, люди шли пешком, приезжали на велосипедах и просили о помощи. Оставляли записки с адресами больных или раненых на блокпостах. Пытались поймать машину «скорой».
Лекарства нашли на свалке.
Когда Изюм оказался в серой зоне, мародеры начали грабить аптеки — лекарства первой необходимости забирали, остальные выбрасывали. Как-то проходя мимо помойки, медсестра Татьяна Мизникова увидела нужные им лекарства — так они пополнили свои запасы.
Сложных пациентов команда Боцмана доставляла в подвал уцелевшей больницы, где Юрий Кузнецов с несколькими коллегами оборудовал операционную. В соседнем помещении россияне устроили военный госпиталь и привезли туда своих врачей. Здесь, в подвале, Кузнецов оперировал только гражданских.
«У нас был свой фронт — оказывать помощь тому населению, которое здесь осталось», — говорит врач.
И делали это круглосуточно. На одной кушетке он мог делать операцию, на другой — медсестра ставила пациенту капельницу. Если сейчас спросить у кого-нибудь из медиков, что было самым сложным за время оккупации, все скажут — не успеть. Но они успели многое. Кузнецов с коллегами за время оккупации прооперировал 400 пациентов и фактически спас им жизнь.
Но бывало, что люди гибли прямо у них на глазах. В одном подвале, рассказывает медсестра Мызникова, они обнаружили женщину без сознания. В ходе осмотра выяснилось, что на нее обрушился балкон. Сын раненой плакал и просил спасти мать. Медики понимали, что шансов нет, но все равно положили женщину на каталку и под обстрелами через весь город повезли в больницу.
«Очень было страшно, когда видишь, что ничего не можешь сделать и вытащить не можешь. Особенно детей... — Татьяна Юрьевна делает долгую паузу и из последних сил сдерживает слезы. — Война — это невкусно, как бабушка когда-то говорила».