«Я хотел и в Сирию ехать р*саков убивать, еще до полномасштабной» — боец «Волков Да Винчи»

«Я мотивирован просто был, я хотел погибнуть на фронте», — рассказывает Мирослав Вельган.

На войну он пошел в 18 лет. А после Киевской кампании вступил в ряды «Волков Да Винчи».

Как футбольный фанат попал в армию и кто его мотивировал? Как воевалось с Да Винчи и почему после его гибели «Волкам» стало труднее? Что больше всего бесит Мирослава в тылу, стоит ли закрывать развлекательные клубы и как он относится к ровесникам, которые уклоняются от службы? И как это — сообщать родителям друзей, что их сын погиб?

Обо всем этом Мирослав Вельган рассказал ведущему hromadske и военнослужащему Сергею Гнездилову в проекте «++ подкаст».

О «Гоноре»

Когда я был маленьким, меня постоянно интересовали какие-то движения, драки, околофутбол. В 2017 году мне написал знакомый из «Нацкорпуса»: «Давай к нам». — «А мне 12 лет. Можно?». Он пишет: «Можно». Так я начал двигаться в активизме.

В «Гонор попал, когда мы уже ушли из «Нацкорпуса», это был 2019 или 2020 год. Тогда я уже был знаком с парнями из «Нацкорпуса» — Сергей Филимонов, Лысый, Чучупак, Маляр, — мы с ними вместе отделились и стали «Гонором».

«Гонор» — это прежде всего честь и справедливость, за которую мы боремся. Чтобы всегда в нашей стране было «четко», чтобы не было незаконных застроек и просто борьбы против оккупантов. «Гонор» — это активизм, национализм.

О начале полномасштабной войны

Я 22 февраля 2022 приехал из Испании, а 23-24 февраля как раз уже был у нас на базе. В селе возле Жулян встречал войну и ждал, пока парни приедут. Затем нам выдали оружие и говорят: «Едем на Гостомель». Но мы передумали ехать на Гостомель, потому что там началась «жесть».

И так мы потихоньку начали возле Ирпеня работать. Охраняли 72 бригаду, помогали им с наведением артиллерии — там леса, все, что угодно, могло быть. В сторону Броваров у нас были штурмовые действия — заходили в села, убивали оккупантов.

Это был добробат, спецподразделение «Гонора», так сказать. После того как российские войска покинули Киевскую область, мы их начали догонять в Сумской.

Мы тогда думали, куда идти официально, тогда мы уже знали Да Винчи — о нем все говорили на фронте. Мы с ним встретились, обсудили все и поняли, что нужно идти к нему. Так попали к «Волкам Да Винчи» и с ними начали свою кампанию уже в Донецкой области.

Я пошел на фронт со своими одноклассниками, которым было по 17 лет, а мне только исполнилось 18. Просто я был мотивирован, хотел погибнуть на фронте, рвался на все подряд. А потом у меня появился ребенок, жена, и я немного сбавил.

О мотивации

Из моего круга друзей почти все — военные. Мне кажется, что война будет еще долго и все попадут на нее. И «не родившимся для войны» придется, потому что большого выбора у нас не будет.

Нужно всем искать мотивацию, потому что у нас нехватка людей, и они нам нужны будут, если война настолько затянется. А я думаю, что она затянется на многие годы.

То, что я в армии, — это не пример кого-то из моих близких родственников, это пример моих друзей, потому что я с ними с 12 лет «движую». Они сами с 2014 года воюют, и я от них это все перенял. Я хотел даже в Сирию ехать р*саков убивать, еще до полномасштабной войны.

О смерти близких

Когда звонишь родителям своих друзей, которых ты привел на эту войну, и говоришь, что их сын погиб, это очень тяжело, разрывает все в душе. Когда гибнут твои близкие, с которыми ты с детства, это настолько тяжело, что просто нереально.

Прихожу на Лесное кладбище и считаю: +52, уже +200. Приходишь на похороны, смотришь и понимаешь, что п*пец полный.

О Да Винчи

Сначала я был в штурмовом отделении, когда еще Да Винчи был жив. Он с нами заходил.

Помню, как еще 6 марта Да Винчи гасил танк. Я ему говорю: «Зачем ты его гасишь? Это металл, не надо его гасить». А он гасит и говорит: «Нет, это моя техника, я буду ее гасить!»

И потом, 7-го числа, когда они были на Контрольный наблюдательный пунктКНП в Часовом Яру, прилетело, не помню точно, что именно — кассета плюс еще 152-мм пушка 2А36 «Гиацинт-Б»152-е. Да Винчи всех загнал в подвал, а сам стоял и смотрел, где оно и что, и ему тогда прилетело в шею. Его пару часов пытались спасти, довезли в больницу, но не спасли.

Когда Да Винчи погиб, стало труднее, потому что наше великое командование бросало нас уже, как пехоту. Сказали нам сидеть в окопах, и мы уже не как штурмовики были, а просто сидели и ждали чего-то. А чего ждать, когда у тебя открытое небо? На тебя рано или поздно что-нибудь прилетит.

Оборона была там тяжелая. У нас тогда погибло около 20 человек, из «Гонора» — около восьми, не помню точно. Тогда погиб мой побратим, которого я привел, Викинг. Никто не погиб от стрелкового боя, только от артиллерии.

О проблемах в тылу и на фронте

Думаю, адреналин — это наркотик на войне, поэтому без него тебе труднее. Ты приезжаешь сюда и чувствуешь, что тебе чего-то не хватает, здесь тебя все бесит и ты снова хочешь адреналина, кайфа.

Я не вижу смысла закрывать клубы. Мнения у военных расходятся, кто-то говорит, что закрывайте, кто-то говорит: «Да нет, я сам приезжаю, тусуюсь, зачем вы их закрываете?» Поэтому я скажу, что клубы — это нормально. Плохо — это когда люди на пох*ре, когда им совсем не интересно, что происходит.

В начале войны все так включились. Помню, за десять минут нам надонатили больше миллиона, мы сразу все закупили. А тут — оп! — и уже сборы идут очень медленно, все уже устали. Но и военные так же устают.

Я думаю, нужно, чтобы все заводы, все бизнесы работали на войну и все деньги шли только на войну. Сейчас мы тратим средства на брусчатку, на дороги, на стадионы. Но прилетит ракета, разобьет снова стадион или дорогу, или мост, или что-то еще. Ну зачем это нужно? Потратьте на First Person View — вид от первого лицаFPV-дроны.

Р*саки увеличивают свои масштабы производства. Нам также нужно, чтобы все деньги шли на производство дронов и всякой техники.

О победе

Для меня победа была бы, если бы у них мы забрали всю Кубань. Но если мы вернемся на границы 1991 года, это уже победа. Только погибших мы уже не вернем.

Когда за каждым ветераном будет закреплен свой психолог, свой реабилитолог — это будет победа внутри страны. Потому что психологически военным будет тяжело: они вернутся, захотят адреналина, а его нет. Им нужно, чтобы с ними работали, чтобы им помогали, чтобы была какая-нибудь мотивация для жизни после войны.

О семье

Я женился на свое 19-летие. 29-го июня у меня родился первенец, сыночек, Мирослав Мирославович. Я хотел себе ребенка, жену уговаривал. Просто я хочу пятерых детей, поэтому это начало.

После того как у меня появился ребенок, я на фронте еще не был, только со своими парнями с добробатом ездил. У меня отпуск — жена болеет, и мне приходится ухаживать за ней и за ребенком. Но я еще официально военный.

Я в любом случае вернусь либо к «Волкам да Винчи», либо к своему брату в чеченский батальон имени Джохара Дудаева — они сейчас в Запорожской области воюют. Мой отец тоже в добровольческом формировании, только в Вышгородском, они «шахеды» сбивают, чисто как ПВО работают.

Если я погибну, то мой первенец будет идти дальше, продолжит род. Ребенок — это кайф.