«россияне идут пять дней к позициям». Комбат «Буревия» о том, что происходит на Купянском направлении

«В личном составе они превосходят нас в десятки раз»

Какая самая большая проблема в этом направлении?

Управляемые авиационные бомбы.УАБы, конечно, самое сложное. Но для пехотинцев, находящихся на передней линии, это Вид беспилотных летательных аппаратов.FPV. Они здесь работают нон-стоп. Восстановили какое-нибудь укрытие, а его за ночь уничтожили — и такое круглосуточно. Средства Средства радиоэлектронной борьбы.РЭБ есть, но противник на месте не стоит. Он думает, как эти средства перелететь, пробует новые частоты, то есть развивается в этом направлении очень сильно.

Видел в этом направлении, что они уже начали применять дроны на оптоволокне. Это уже совсем другое качество картинки. Оператор такого дрона может уже лучше находить цель. Я думаю, это грандиозный прорыв. Мы тоже уже начали использовать такие дроны. Здесь снова нужен другой РЭБ.

Конечная цель противника — дойти до реки Оскол. По всем своим каналам они передают, что до Нового года российские войска должны дойти до реки. Но я вижу, что до Нового года это невозможно вообще. В личном составе они превосходят нас в десятки раз. По технике мы выравниваем этот вопрос дронами, обнаруживаем их технику еще на ранних подступах, за километров 20 до линии боевого столкновения, и начинаем по ним работать.

С пехотой же тяжелее. Здесь овраги, посадки, россияне накапливаются, проходят. Они прощупывают, где самые слабые места, где можно только привлечь технику, где она не пройдет. Здесь много рек, таких как Песчанка, через которые техника не проедет. Нужно делать переправы. Силам обороны давно известны эти места, и уже практически все огневое поражение отлажено.

Какая у вас ситуация со снарядами и дронами, хватает ли их?

Думаю, Нацгвардия и волонтерские организации достаточно обеспечивают дронами. Я бы не сказал, что их не хватает. Снаряды — это уже другой вопрос. Есть проблемы с некоторым калибром. У противника — наоборот. Мы знаем, что у них нет проблем со 125-мм снарядами на танк, у нас немного другая ситуация. Так же 120-е мины.

Трудно работать с минометами, когда у тебя 5 марок или 5 мин из разных стран мира. Мины летят по-разному, и пристреляться очень тяжело. Когда ты работаешь с одними минами от одного производителя, ты уже знаешь, как они летят и как с ними работать, что надо учитывать.

По обеспечению россиян — помню такой перехват, где на одной огневой позиции докладывает командир пушки, что отработал 10 снарядов, на остатке 95. Это лишь за один день, на одной огневой позиции, не на складах батальона, а на одной позиции. Да, видим, какие у них там ресурсы, запасы этого всего.

Расскажите о пленных россиянах, что это за люди, что они рассказывают?

На моем опыте подавляющая часть российских пленных — зэки, другая — люди, которые жалуются на кредиты, семейные проблемы, что им нужно идти зарабатывать. Некоторые рассказывают о своих проблемах, что из зоны заставляют сюда идти, но мы прекрасно понимаем, что они сами пошли. Некоторая часть пошла за деньги, кто-то за идеологию и пропаганду, потому что она у них работает гораздо лучше нашей. И у меня иногда возникает вопрос: как их там заставляют всех так штурмовать? Они бегут друг за другом и гибнут, а те, кто позади, переступают и бегут дальше. И все равно до конечной точки они пытаются доходить.

У них солдат готов идти к позициям в этом направлении по 20 километров. Их высаживают в одном населенном пункте, и они идут пять дней к позициям. Забывают, что такое эвак, помощь, питание, вода. Вот они так идут по дороге, там что-то собирают, воду из рек пьют, но все равно идут и выполняют задания. У нас бы, например, тех солдат, что я знаю, мне кажется, было бы немного трудно ему поставить задачу: «Иди 20 километров, там где-то в населенном пункте найдешь что-то поесть, во что-то переоденешься».

Были такие пленники, что мы их ловили в хатах. Они искали теплые вещи или что-нибудь поесть.

Какие здесь потери у россиян?

По этому направлению в перехватах они жалуются, что много понесут потерь, но в то же время много им привозят пополнения. Все они говорят, что им тяжело дойти до позиций, что работает арта по ним, дроны. Но есть доходящие, и им потом командир подразделения по рации говорит: «Давай, встречай еще шесть таких». Три пришли — ему еще шесть отправляют. С тех шести два или три дойдет. Такая у них система накопления — собираются в этих кустах и сидят там, бомжуют в этих ямах.

У них больше возможностей, их меняют. У нас немного сложнее произвести какую-то замену, ротацию. Мы стараемся максимально, как можем, но полноценно провести ротацию очень тяжело. Я не представляю, как убрать батальон из направления и поставить второй батальон. Это такая проблема.

«Солдат 2022 года и 2024-го — это два разных солдата»

Что могло бы улучшить ситуацию в Купянском направлении?

Подготовка личного состава по нашей стороне. Больше их мотивировать к выполнению боевых задач. Я думаю, что это улучшит ситуацию. Есть категория военных, не будем скрывать, мягко говоря, не сильно мотивированных выполнять задачи из-за того, что где-то у нас есть потери позиций. Люди боятся, где-то их не научили как следует. Солдат 2022 года и 2024-го — это два разных солдата. Тогда люди были готовы максимально выкладываться для выполнения задач. Сейчас немного уже приходится их вынуждать выкладываться на задачах, и эта разница очень сильно влияет.

Люди, которые к вам попадают, их приходится дополнительно учить?

У меня весь батальон состоит из мобилизованных. Только 15% — это военнослужащие по контракту. Если есть свободное время, то обязательно проводим дополнительные занятия и стрельбу. Учим стрелять из разных положений, с передвижением, немного добавляем физической нагрузки, чтобы он понимал, что лежа стрельба, стрельба во время передвижения на поле боя — это разница в плане наведения, у тебя уже руки не так стоят, дыхание сбивается.

Пытаемся проводить занятия вместе с ребятами, которые вышли недавно с позиций и могут рассказать о нюансах пребывания на позиции — какое должно быть противодействие дронам или сбросам.

Бывает, люди не понимают, что такое FPV или Mavic, и где он гудит. Стают и смотрят на него, а оно падает потом. Старый воин знает: если такое слышишь, надо уже куда-то бежать прятаться. На позиции мы отправляем двух опытных бойцов и 4-6 новых, недавно прибывших в батальон. Новые люди учатся у стариков, как нужно вести себя в тех реалиях.

Большую роль играет фактор первого боя, потому что как бы ты ни учился качественно, первый бой все покажет. Я видел, людей, которые плохо себя проявляли на занятиях, но после первого боя, когда они результативно отбили штурмовую атаку, это становились одни из лучших бойцов. А есть такие, которые хорошо себя проявляли во время учебы, но первый бой сломал, и они уже не могут повторно зайти на позиции. Такова основная проблема.

Поэтому мы предлагаем разные должности. Если человек в пехоте и мы видим, что морально он не может выполнить задание, мы предлагаем обучение пилотов, водительскую должность, водителя БМП, артиллериста или миномета. Смотрим, кто хорошо копает. Такие люди тоже надо, чтобы не одна пехота все делала, потому что у нас все возложено на нее: пехота воюет, пехота штурмует, пехота закрепляется, пехота идет к позициям пешком, пехота сама себе носит воду.

«Проблема, когда батальон понес потери и его восполняют на месте»

А как, по-вашему, мы можем сейчас выйти из ситуации, которая происходит на фронте, если россияне продолжают давить, постепенно, хоть и с большими потерями, продвигаться?

Во-первых, нужно, чтобы была какая-то замена в слаженности штатных подразделений. Должен заходить батальон, а не так, что одна рота из одного подразделения, а другая из другого. Оно такое склеено-слепленное: ни взаимодействия, ни слаженности нет.

Это проблема, когда батальон понес потери и его восполняют на месте, как у меня. Мне довозят новых людей, и мне с ними приходится знакомиться здесь, на поле боя. А хотелось бы с ними поработать еще перед боевыми действиями, на учениях посмотреть, возможно, там кто станет командиром отделения, кто главным сержантом взвода. А так я уже здесь с ними знакомлюсь и времени мало, чтобы понять их лидерские качества, их уровень подготовки.

Если бы я с ними познакомился на полигоне, провел занятия, выехал бы с ними куда-нибудь, то это было бы гораздо качественнее. Но вопрос в том, что нельзя найти еще какое-нибудь подразделение, которое бы поменяло. Очень тяжело, чтобы кто-то поменял.

Во-вторых, возрастная категория и медицинский осмотр. Это критическая ситуация. Солдат как человек — нормальный, понимаете? А выполнить задание я вижу, что не может. Он у тебя указан как боец, а поставить его на выполнение какой-то задачи я не могу, потому что у него куча хронических болезней. Куда мне его применить?

Было бы хорошо, если бы медосмотры были более качественными, и установить возрастные границы для подразделений, выполняющих задания здесь, чтобы там было 40-45+. Те, кто стоят на блокпостах в Киеве или Харькове, могут быть постарше.

То есть у вас люди по возрасту еще больше, чем 45?

Есть и 55. Бывает, приедет пополнение, а там двое — 80-х годов, двое — 70-х, а есть еще постарше дяди, в возрасте. Он и специалист хороший, но выполнить задание ему труднее, чем молодому.

Я бы как-нибудь реформировал работу ТЦК. Мне кажется, что у них там задача — это просто набрать план и отдать мне их сюда. Ну так же оно не работает, потому что есть такие люди, что я не понимаю, куда их можно вообще поставить. Надо изменить подход, давать по выбору профессии, на которые будут идти люди.

Самая большая, значит, проблема именно с людьми?

Да, получается, что с людьми — не единственная, но одна из основных.

Чувствуете ли вы пропасть между гражданскими и военными, когда приезжаете в Киев, например?

Пропасть большая, она где-то заканчивается, как в Харьков, наверное, приезжаешь, и там уже начинается совсем другая жизнь. Видно, что многие люди не понимают, что происходит. Многие даже не могут представить, в каких условиях наши бойцы выполняют задачи и как им здесь на самом деле тяжело. Это самое главное, что они не знают. То, что они не понимают, что идет война, это их проблемы. Но я хотел бы, чтобы люди понимали, в каких условиях бойцы выполняют задания, по 30 дней сидят в посадке. Возьмите гражданского человека из Киева и объясните ему, что такое 30 дней в лесу сидеть в посадке под постоянными штурмами, обстрелами. Самая главная проблема — что люди не знают, каким трудом и как здесь ребята героически все эти подвиги здесь совершают.