«Буря» в стенах НКВД. История одного арестанта

«Россия забрала у меня все и всех, кого я любила. Брата, сына, церковь, землю, нажитую мозолями, все имущество». 

Моя прабабушка Ликерка часто жаловалась на Москву, посылая в адрес Кремля проклятия и острые словечки. Сейчас я думаю: как это она в годы Союза не боялась? Россию называла москальской чумой, русских — не братьями, а убийцами. Видимо, когда теряешь родных, вместе с ними теряешь и страх...

О брате Ликерки, Петре Пилипишине, я знала мало. Такой себе хиппи даже по нынешним меркам — пустил родительское наследство на театр, с которым путешествовал по Украине. Для 1930-х тандем сельского парня с театром — это вообще что-то немыслимое. По рассказам прабабушки мне больше всего запомнилось, что он, когда наведывался в гости, запрещал стелить ему постель. «Мне, Ликерка, надо к твердому привыкать», — аргументировал.

Чувствовал что-то, наверное. В мае 1941 года его арестовали — за связи с ОУН. Прабабушка побежала к нему в Гримайловскую тюрьму, куда его сначала бросили, понесла какую-то одеяло и продукты. Он запретил приходить: «У тебя дети». И передал лист бумаги с автопортретом, нарисованным угольком. Это — единственное, что осталось от него и что до сих пор сохраняется моей семьей.

***

Я сижу в читальном зале СБУ. На столе передо мной скреплены в папку различные документы формата А4 и меньшего размера справки. Пожелтевшие от старости. Отпечаток пальца. Внизу на каждой странице допроса неуклюжая подпись. Одно фото в профиль и анфас. Стандартное для следствия. Мужчина, которого я никогда не видела и который очень похож на мою прабабушку.

«Дело №13682 по обвинению Пилипишина Петра Теодоровича. Начато 10 ноября 1941 года, окончено 3 декабря 1941».

Привычная для тех времен 58 статья уголовного кодекса — «контрреволюционная деятельность».

Но почему обвинение датировано 10 ноября, если арестовали в конце мая, что было этого времени? Пазл за пазлом составляю вместе события и дни из жизни родного по крови мне человека. Расшифровываю красивые и не очень почерки следователей, проводивших в разное время допросы. Примечательно, что на бумаге к подозреваемому они обращаются исключительно на Вы и с большой буквы... Страница за страницей воссоздает картину жизни Петра Пилипишина.

***

1916 год. Село Буцыки Гусятинского района. В семье три дочери, и рождается четвертый сын. Семья, как запишут через 25 лет в материалах уголовного дела — «крестьян-сердняков». Семь лет школы. Далее — год работы в адвокатской канцелярии г. Гримайлов (городок рядом с Буцыками). Участие в «Просвите», в хоровом и театральном кружках при сельском клубе. Да, в маленьком селе Буцыки с двумя сотнями жителями в 1930-х годах XX века были «Просвита» и кружки. Их из Львова поддерживали партии Социальных демократов и Социальных радикалов. В частности присылали в деревню газеты и книги. По крайней мере, такую ​​информацию Пилипишин предоставляет следователем.

В 1934-м Петр едет во Львов. Я подозреваю, что по чьему-то приглашению. Потом месяц работает грузчиком в магазине. А потом сразу — в издательстве «Українська рекляма» («Украинская афиша»). Которое выпускает журналы «Даждьбог» и «Юные друзья». А печатаются в них Богдан-Игорь Антоныч, Богдан Кравцов, Богдан Липкий. В первом номере «Даждьбога» редакторы объясняют свою цель — «объединить при журнале поэтов молодой генерации, националистов» и «информировать обо всем, что есть в литературе, в театре и в кино интересного, по возможности — самого интересно» (Слово к читателям. — 1932. — Ч.1). И это удается. Журнал и издательство объединяют активную патриотическую молодежь.

Чем конкретно занимался мой родственник в «Украинской афише», неизвестно. На допросе он говорит, что собирал адреса, по которым доставляли рекламу, газеты и журналы издательства. Но так ли это было? Я сомневаюсь, потому что на других допросах он называет фамилию главного редактора (Иван Шавель) и авторов. Для чего нужна была такая информация простом сборщику адресов? Через полгода Петр увольняется, на его место приезжает работать двоюродный брат — Иван Вороновский (в 1940-м его тоже арестовывают за участие в ОУН). Я предполагаю, что так была налажена работа националистических движений. Молодые активисты из провинции приезжали во Львов, их обучали, и дальше они выполняли различные задания — привлекали новых участников, распространяли информацию и тому подобное.

После издательства Петр идет на работу в организацию «Українська культура». Там работает почти год. Чем именно занимается, тоже неизвестно. А дальше начинает играть в передвижном театре имени Котляревского. Отдает на него все деньги, полученные от продажи земли, которую ему в наследство оставил отец. Гастролирует по Галиции и Польше. Вот фрагмент из допроса, где речь идет как раз о последних днях работы театра:

«— Скажите, каким образом вы попали на территорию Германии?

— В 1939 году я вместе с группой артистов театра въехал в Коломыю для постановки пьесы «Маруся Богуславка» (драма Нечуй-Левицкого), «На поле крови» (драма Леси Украинки), но постановку мы не сделали, нас застала война, среди артистов часть мобилизовали, а часть уехала на территорию бывшей Польши. Ехали мы по территории Румынии, где нас и задержали. Из поезда никуда не выпускали, на следующую ночь мы въехали в Залещики, оттуда я поехал в Тернополь, а дальше — в Скалат. Это была осень 1939 года. На территории Германии я не был».

Собственно, с приходом в Галичину Красной армии театр прекращает свое существование. Но Петр возвращается домой не сразу. На одном из допросов следователь спрашивает его об аресте польской полицией. И он рассказывает: задержали за участие в акции, посвященной памяти погибших украинских националистов в 1918-1920 годах при обороне Львова от поляков. За это в польской тюрьме он сидит две недели. И уже после этого возвращается в Буцыки.

С конца осени 1939-го до мая 1941-го работает учителем начальной школы в соседнем селе Рудки.

Арестуют его 24 мая 1941 года. Конец весны. Наверное, цветут яблони, изобилует зелень. А вместе с ней лютует Красная армия. Аресты происходят по всем селам. Задерживают учителей, священников, интеллигенцию. В документах напишут, что при обыске у Пилипишина изъят блокнот с записями и рисунком трезубца.

Постановление об аресте от 19 мая 1941 года. Вместе с ним выдержки из допросов двух задержанных с признаниями — в ОУН их вербовал Петр Пилипишин, и по его требованию они собирали информацию о размещении войск и адресах советских чиновников. То есть Петра берут по доносу.

Первый допрос Пилипишина устраивают в день ареста. Он отрицает свою причастность к ОУН. На следующий день — снова допрос. Фактически те же вопросы и те же ответы: об ОУН слышал, читал в газетах, никогда участником не был. И вот допрос 26 мая 1941-го. Два дня после ареста. Ответы уже другие. Язык — абсолютно канцелярский: «...на допросе 24 мая 1941 года я скрыл от следствия свою принадлежность к ОУН. А теперь решил открыто заявит следствию, что я являюсь членом ОУН, куда вступил в 1934 ом году в городе Львове».

Якобы в 1934-м в общественной читальне Львова он познакомился с человеком, который рассказал ему об идее независимой Украины и что ОУН за нее борется. И предложил вступить в организацию. После этого они встречались в Лычаковском парке и познакомились с десятью ОУНовскими заповедями. Еще было двое других мужчин. Фамилий друг друга они не знали. Таковы были правила. Потом они якобы получили задание вербовать новых членов.

На этом же допросе рассказ Петра о принесении присяги с клятвой, записанной рукой следователя.

«Я — Буря, сын украинского народа подтверждаю, что полностью добровольно вступаю в члены ОУН. Жизнь и борьба — это мои обязанности во имя Ордена. В этом мне Бог помоги».

Нахожу в материалах дела свидетельства, что присягу принимал товарищ «Кукушка». «Кукушка» был невежественным и лишь немногим старше Петра, но по правилам организации Пилипишин должен был полностью ему подчиниться. Сразу после присяги получил задание — собирать информацию о том, где живут советские партийцы. И до следующей встречи должен был выучить наизусть 10 заповедей и 12 ОУНовских правил.

Здесь же на листке рукой Пилипишина, очень неровным и плохим почерком, написаны этих 10 заповедей ОУН. В конце стоит дата: 26.05.1941. То есть написано во время допроса. То ли заставили писать по памяти, то ли диктовали. Видимо, чтобы иметь вещественное доказательство для дела.

Далее Петр называет фамилии людей, которых вербовал и рассказывает об обстоятельствах, при которых это произошло. Сливает всех. Фамилии сами признания в протоколе допроса подчеркнуты красным... А сам допрос, судя по официальным документам, заканчивают в 1:26 ночи...

Сейчас уже покойная прабабушка Ликерка утверждала, что через несколько дней после ареста, Петра перевезли в Чертковскую тюрьму. Однако я сомневаюсь, что это так. Потому на конец июня из-за наступления немцев НКВДшники расстреляли более 800 заключенных этой тюрьмы. А 2 июля 954 чертковских узника пешком пошли в Умань. 187 не дошли — их застрелили по дороге или они умерли от истощения. Остальных уничтожили в Умани. Всех. То есть, если бы Петр Пилипишин был на тот момент в Чертковской тюрьме, у него не было бы шансов добраться до России.

А в его деле записано: этапирован из Тернопольской области в Златоустовскую тюрьму в связи с военными действиями. Интересно то, что сам Петр в Челябинскую область доехал. А его дело с допросами и с признанием вины потерялось по дороге. В руки местных следователей оно не попала. Поэтому они открывают дело с нуля. И снова начинают допрашивать.

Пилипишин всю вину отрицает. В ОУН не был. Об организации знает только из газет. Когда вспоминают арестованного двоюродного брата, говорит, что с ним об украинских националистах никогда не говорил. Следователи спрашивают еще и про односельчанина Владимира Фишку. Так случилось, что Пилипишин встретился с ним в Магнитогорской тюрьме и даже сидел в одной камере. Но Петр говорит: до тюрьмы они были едва знакомы. В результате в обвинительном заключении запишут:

1. вещественных доказательств по делу нет;
2. свидетелей по делу нет;
3. первичное следственное дело не поступало.

Несмотря на это, 12 декабря 1941 года вынесут приговор: 8 лет исправительных трудовых лагерей. За буржуазную антисоветскую деятельность.

Все произойдет очень быстро.

Обвинение предъявят 2 декабря 1941 года, предварительное следствие завершат 3 декабря и 12-го — обвинительное заключение. В нем подчеркнут: следить за Пилипишиним надо и дальше, потому что в тюрьме он может связываться с контрреволюционерами.

Мое внимание привлекает некий меморандум, где содержится общая информация об узнике. Там кроме биографических данных вопрос к следователю: «Можно ли вербовать заключенного и для какой работы?» Ответ однозначен: «вербовать нельзя. На следствии вел себя неискренне».

27 апреля в НКВД Челябинской области из тюрьмы, где Петр Пилипишин просидел больше года, отправят справку с грифом «Секретно». Справку о смерти. Врачи напишут, что заключенный умер 28 февраля 1942 года от авитаминозного энтероколита. То есть справка выдана только через два месяца после смерти...

Я не знаю, как его похоронили. Свидетели, которые выжили в лагерях, говорят: не церемонились ни с живыми, ни с мертвыми. Выкапывали большую яму и ссыпали туда по 20-25 тел. Голых или в лохмотьях. А в тюрьмах ежедневно гибли десятки людей. Бывало, что хоронили в одиночной могиле. Под номером, без имени и фамилии. Но такое случалось нечасто.

***

В фильмах всегда иначе. Герои никогда не сдают своих соратников на допросах, выходят живыми из тюрьмы, или умирают при побеге или героической смертью. В жизни не все выдерживают издевательств следователей. И, как мой родственник, часто умирают совсем негероически. «Авитаминозный энтероколит» — кишечное инфекционное заболевание из-за плохого питания, которое сопровождается частыми жидкими выделениями. Смерть — страшная и неприятная. Если в 27 лет она может быть нестрашной.

Моя прабабушка Ликерка старше своего брата Петра на восемь лет. 1 декабря 1991 года на референдуме она проголосовала за независимость Украины. И еще девять лет прожила под сине-желтым флагом и трезубцем, рисунок которого нашли в блокноте ее брата. Своей долгой жизнью моя прабабушка словно подтвердила тот факт, что смерть ее брата Петра в расцвете сил была не напрасной.