Как предотвратить массовые расстрелы в школах — автор книги о «Колумбайн»

04 ноября 2018 14:32

Не только нелюдимый, но и общительный ребенок может устроить стрельбу в школе.

Наталья Гуменюк

Не только нелюдимый, но и общительный ребенок может устроить стрельбу в школе. Учителям, близким, сверстникам стоит прислушаться к шуткам об убийстве, ведь почти все подростки, ставшие убийцами, предупреждали о своих намерениях.

Чтобы предотвратить повторение таких преступлений, медиа должны сделать истории выживших интереснее истории убийцы, а государство — организовать горячие линии, на которые могли бы звонить учителя и родители.

Дэйв Каллен — автор книги «Колумбайн» — главного исследования массовой бойни в школе города Колумбайн, штат Колорадо в 1999-м, где погибли 12 учеников и преподаватель. Этот случай считается началом феномена массовых убийств подростками своих сверстников в учебных заведениях. Сейчас Каллен пишет о Паркленде — убийстве в школе в феврале 2018-го, тогда погибли 17 школьников и сотрудников колледжа. Каллен прибыл в Колумбайн через четыре часа после убийства и 10 лет работал над книгой, где также показал, что стрельба в школе не имеет ничего общего с готической культурой или школьной травлей.

В разговоре с Громадским после массовой стрельбы в Керчи — первой в истории Украины и самой массовой в истории Европы, — Каллен также утверждает, что такие преступления не имеют ничего общего с политикой и во всех случаях местные жители и полиция сначала отказываются верить, что дети могут убивать других детей, но это оказывается правдой.

Опираясь на американский опыт, автор также дает советы родителям — как помочьдетям, которые пережили трагедию.

Автор книги «Колумбайн» Дэйв Каллен. Фото: Dave Cullen в facebook

Я общалась со многими людьми в Керчи, где произошла массовая стрельба в школе. Действительно, многие отказываются верить и настаивают: «Это невозможно — 18-летний парень не мог совершить такое сам». В США тоже было так? Когда люди отказываются верить в такое? Как вы можете это объяснить?

В США люди сначала вели себя так же, включая правоохранителей. В течение первой недели после бойни в школе в Колумбайне все верили в конспирологические теории, что это все кто-то срежиссировал. Привлекли ФБР, они сформировали команду из ста местных детективов и 25 агентов ФБР. Их первоочереднойзадачей было исследовать, установить, был ли какой-то заговор, или может кто-то помогал подростками, существуют ли до сих пор какие-то угрозы. Это продолжалось где-то неделю. И стало очевидно, что стрельбу устроили двое подростков. Местные сначала были убеждены — дети не могли этого сделать. Но полиция доказала, что все же могли. Правоохранители обыскали комнаты, прочитали все их документы, получиливсю информацию. Получили доступ к электронной почте их друзей и родственников, прочитали все их письма. Это были всего-навсего дети, и они сообщали о намерении устроить стрельбу раньше, даже хвастались этим, и просто не могли молчать. И вопрос закрылся...

Я теперь даже не назову количество случаев массовых расстрелов в школах США, которые произошли после того. Колумбайн уже даже не в топ-10 самых громких и массовых нападений. Но всегда оказывалось, что убийцей был один человек, иногда двое, изредка трое. И они каждый раз делали это без посторонней помощи. Это важно сначала осознать, но теперь мы уже к этому привыкли и понимаем: такое случается. Дети могут это сделать.

Мужчина показываетдвум своим детям здание школы Колумбайн в штате Колорадо в пятую годовщину трагических событий — массового убийства в школе 20 апреля 1999-го. Двое учеников школы Дилан Клиболд и Эрик Харрис расстреляли 13 человек и ранили еще 21, после чего совершили самоубийство. Фото: EPA / GARY CASKEY

Вы упомянули, что в США было еще много таких случаев. Что вы делаете, чтобы предотвратить эти «преступления подражания»?

Мы сделали совсем немного. В США большой частью этой проблемы стали СМИ. Чаще всего к таким преступлениям прибегают дети, которые находятся в состоянии депрессии, чувствуют себя беспомощными, теряют надежду на что-то хорошее. Они не обязательно стремятся привлечьвнимание — они хотят чувствовать себя властными, почувствовать силу, славу, ведь о них узнают. И СМИ дают им то, чего они добивались. Они становятся известными, ведь в течение недели эти истории остаются на первых страницах. Они становятся звездами — главными и самыми известными людьми в США.

Фактически, мы даем им то, чего они хотят, и это глупо. Однако в последние полтора года ситуация меняется. Это началось с Паркленда (массовая бойня в школе во Флориде в феврале 2018-го — ред.). В феврале этого года местные подростки создали движение за контроль над оборотом оружия. И прославились. Теперь все в Америке знают, кто такие Эмма Гонсалес, Дэвид Хогг и Камерон Кески — это активисты движения. Именно они организовали «Марш за наши жизни» в Вашингтоне, в котором приняли участие почти миллион человеки еще более миллиона по всей стране.

Но что сделали эти дети? Они были первыми, кто оказался интереснее убийцы. Интереснее американской аудитории, американскому телевидению. Никто больше не называл имени убийцы — никто и не подозревал, кто он.

Раньше именно убийцы находились в фокусе СМИ. Медиа постоянно говорили о них. Обращать внимание на активистов и участников движения кажется намного лучшей стратегией. Кажется, это и может стать выходом из ситуации.

Думаю, и вы в Украине могли бынайти более интересных людей, чем убийцы.

Журналисты могут писать обисторияхтех, кто выжил. Но пока мы не можем заставить людей их смотреть. Мы ищем способ сделать их такими же интересными. И расстрел в Паркленде показал сценарий, когда подростки, выжившие самостоятельно, сделали себя интересными для общественности. Им удалось отвлечь внимание от убийцы.

Эмма Гонсалес (в центре) во время общенациональной акции «Марш за наши жизни» в Вашингтоне, округ Колумбия, США, 24 марта 2018 года. Акция организована группой школьников в поддержку более жесткого контроля над стрелковым оружием в мире. Эмма Гонсалес пережила стрельбу в средней школе Марджори Стоунман Дуглас в городе Паркленд штата Флорида. 19-летний бывший ученик школы Николаз Круз, котороговыгнали из образовательного учреждения «из-за плохой дисциплины», убил 17 человек и ранил еще 20. Фото: EPA-EFE / SHAWN THEW

Влад Росляков — 18-летний парень, которого обвиняют в массовом убийстве, как пишут СМИ, был последователем Дилана Клеболда — преступника из Колумбайн. Также говорят, что он был очень закрытыми мало с кем общался. Ваше исследование показывает, что такие школьные убийцы не обязательно отшельники и могут быть приветливыми и коммуникабельными. Как вы идентифицируете потенциально склонного к такому преступлению ребенка? Что с ним делать? Речь идет о провинциальных городках, где нет опытных школьных психологов. Возможно, наше интервью посмотрят учителя и оно поможет понять, что им под силу сделать.

Очень просто — таких детей нужно услышать. Внимательно слушать, что они говорят. Почти все дети говорили, что собираются устроить бойню. По крайней мере кому-то.

Согласно отчету службы безопасности, более 80% детей хотя бы каким-то образом сообщали, что планируют совершить. Они не говорили: я собираюсь застрелить детей в школе — не так открыто. Когда другие дети слышат такие высказывания, воспринимают их как шутку. Когда тебя проучила преподаватель, ты говоришь что-то вроде: «О, я реально хочу ее убить». В школах дети говорят такое постоянно.

Важно обращать внимание на конкретность. Тревожный знак — конкретность этих высказываний. Например, если ребенок говорит: «Во вторник утром, в 10.30 я возьму винтовку AR15, пойду в школу и всех там убью» — это уже конкретно.

Любой из этих компонентовна самом делеэто уже нечто очень четкое — если ребенок говорит о времени, дате, месте, типе оружия. Если называет тип оружия, тогда, наверное, он уже его приобрел. Это очень серьезные оговорки.

Что делать в такой ситуации? Учить общество, особенно учащихся старших классов и учащихся колледжей, относиться к каждому высказыванию серьезно. Есть такое выражение, думаю, оно возникло после трагедии 11 сентября: «Увидел что-то — скажи. Услышал что-то — скажи!». Идея следующая: если твой приятель говорит, что может нанести вред, скажи об этом учителю, родителям, кому-то взрослому.

Но есть вещи, с которыми надо быть осторожными. После Колумбайн внедрили так называемую нулевую толерантность. И когда какой-то ребенок что-то подобное говорил, ему немедленно выносили подозрение или даже исключали из школы — в зависимости от школьной системы.

Это была ужасная идея. Ведь когда кто-то говорит: «Черт, хочу убить учителя», — это обычно в шутку. Подростки не подразумевают реальное насилие. И их друзья осознают это.

Общенациональная акция «Марш за наши жизни» в Вашингтоне, округ Колумбия, США, 24 марта 2018 года. Организаторами акции протеста выступили ученики школы Марджори Стоунман Дуглас (Marjory Stoneman Douglas) в Паркленде, штат Флорида. Аналогичные марши и демонстрации состоялись в сотнях городов США, странах Европы, Африки, Азии и в Австралии. Участники протестов требовали запретить свободную продажу многозарядного и штурмового оружия, усилить контроль в этой сфере. Фото: EPA-EFE / SHAWN THEW

Согласно политике нулевой толерантности, человек получает максимальное наказание за любое высказывание. Это побуждает детей молчать, даже если они услышали что-то подозрительное.

Нам понадобилось несколько лет, чтобы это понять. Мы должны отменить возможность наказания, если подобная ремарка была просто шуткой. Вы зовете ребенка, говорите, пытаетесь выяснить, шутка это или нет. Полиция обязательно обыскивает дом. Если ничего не находят, тогда вы не наказываете ребенка, а просто говорите, что предупредили его. И, конечно, если есть реальная угроза, вы за этим следите. Это действительно важно. Итак, нужно сделать так, чтобы дети не боялись рассказывать взрослым о своих друзьях.

А вот когда убийца никому ничего не говорит (такое происходит крайне редко), это плохие новости. Большинство таких детей подает только один знак — депрессию. Но депрессия проявляется у миллионов учеников старших классов. Именно тогда она и приходит — в юношестве. Мозг ребенка меняется, осознает какие-то вещи впервые и дети не понимают, что с ними происходит.

ФБР создало специальную программу работы со школами, есть горячая линия, если кому-то кажется, что происходит что-то подозрительное, они могут туда позвонить.

В Украине так же можно сделать что-то подобное. Даже если кто-то живет в маленьком поселке, где нет психолога, но будет номер, по которому можно позвонить в Киев и пообщаться с экспертом, который поставит ряд вопросов и быстро определит, есть ли угроза и стоит ли кого-то туда отправить.

Ким Кастер (в центре) со своими двумя детьми — Хейли и Джейком, у мемориала «Колумбайн» в городе Литтлтон, штат Колорадо, США, 20 апреля 2009 года. Ким Кастер — выпускница школы Колумбайн и бывшая воспитанница убитого учителя Дэвида Сандерса — приехала на памятные мероприятия спустя 10 лет после трагедии. Фото: EPA / RICK GIASE

Как вы общаетесь с семьями? Очевидно, в их жизни произошла трагедия — их дети погибли. Вы не хотите давить, но они должны рассказать свою историю. Как вы работаете с учащимися школ, где произошли нападения?Как работать журналистам, как вести себя просто знакомым?

Журналисты должны дать людям пространство, позволить тем, кто выжил, самим задавать вопросы. Вы сказали, что люди должны рассказать свои истории. Для некоторых это действительно так. Кто-то действительно готов общаться, но не все. Вы просто должны приехать туда — на погребение или на поминки. Часто люди создают «спонтанные мемориалы», приносят туда цветы, игрушки, вешают постеры. Туда приходят их родные и близкие.

Вы быстро понимаете: если вы ходите там с камерой и микрофоном, к вам подойдут многие. Вы и сами можете подойти к кому-то. Они согласятся или откажутся, или просто отвернутся.

У меня есть свои инструменты: я всегда делаю тембр голоса ниже, не подбегаю к людям, стараюсь держать дистанцию. Я не начинаю записывать или снимать, пока они не согласятся. Знаете, если люди не хотят рассказывать свою историю, делать так неправильно. Когда говорите с ними, начинайте с открытых вопросов: «Как вы?», позвольте им вести разговор.

Кто-то из них действительно очень хочет поговорить, и иногда все, что вы должны сделать — спросить, как они, и они сами выберут направление беседы, решат, о чем хотят говорить.

Я был в Колумбайне через несколько часов после трагедии. Я видел эту молниеносные изменения в детях. Сначала им нужны были их родители, особенно мамы.

Родственники погибших в результате массового убийства в школе Колумбайн, и бывшие школьники, которые выжили — 17-летняя Линдси Уильямс (слева) и 21-летняя Стефани Мур (в центре) — плачут во время церемонии памяти жертв стрельбы, Клемент Парк в городе Литтлтон, штат Колорадо, 20 апреля 2004. Фото: EPA / GARY CASKEY

А утром все изменилось. Знаете, матери часто говорили: «Я буду обнимать своего ребенка до конца жизни и никогда его не отпущу». Они говорили это якобы метафорически, но и не совсем. Они на самом деле так думали. Они перестарались. Переобнимались. Детям нужно было лишь немного объятий.

Я ненавижу говорить это родителям, но правда в том, что уже на следующее утро почти все дети говорили мне: «Я хочу быть как можно дальше от дома, подальше от мамы, которая постоянно меня спрашивает, как я себя чувствую, все в порядке, каждые пять минут. Спрашивает, плачу я, и что она может сделать».

На самом деле, больше всего им было нужно побыть вместе с людьми, которые тоже это пережили и получили такой же опыт: одноклассниками, учителями, кем-то, кто был в этой школе. Теми, кто пережил это ощущение, кто знает, как оно, когда в тебя стреляют, когда ты в ловушке. И все, что родители и вообще любой человек может сделать — позволить им это.

Надо понять, что каждому нужно время. Не неделя, месяц или полгода. У каждого свое собственное течение времени. Вы, наверное, слышали об этапах примирения. Многие люди пропускают некоторые этапы и переживают их в случайном порядке. Особенно в таких случаях. Не делайте никаких предположений вроде: «О, ну ты просто постепенно проходишь через этот процесс». На самом деле, процесс у каждого человека может быть хаотичным. Как жертва ты можешь прекрасно чувствовать себя сегодня, но ужасно чувствовать себя завтра, или даже через 10 минут. Лучшее, что можно сделать для жертв — слушать и реагировать.

Директор школы Колумбайн Фрэнк Диенджелес (справа) держит за руку бывшую ученицу Энн Мари Хочлтер во время общей молитвы, которой начали церемонию памяти жертв массового убийства, Клемент Парк в городе Литтлтон, штат Колорадо, 20 апреля 2004 года. Энн Мари получила несколько серьезных ранений в день стрельбы, она теперь передвигается в инвалидной коляске. Фото: EPA / GARY CASKEY

Дискуссии и репортажи о стрельбе в школах подхватываются политиками. Например, они начинают обсуждать право на оружие. Из-за того, что Крым — аннексированная территория, в Украине эта история приобрела политическую окраску — не столько из-за оружия, сколько из-за российской оккупации. Как разделять эти две плоскости? И стоит ли? С одной стороны, действительно есть политическая часть — скажем, легкий доступ к оружию. Но создается впечатление, будто при таких разговорах личная история, жизнь конкретных жертв обесценивается.

Когда-то я общался с человеком, который выжил в сербском концентрационном лагере во время боснийской войны. Этот человек был психиатром. А еще возглавлял центр консультаций жертв изнасилований в Финиксе, Аризона. Он имел дело с различными видами жертв, и в то же время и сам был жертвой. Я спросил: «Что надо делать с теми, кто выжил?» — «Это просто, — ответил он. — Сделайте так, чтобы они чувствовали себя в безопасности. В безопасности рядом с вами.Когда человек может менять свое мнение, говорить о чем-то или не говорить, может попросить что-то не печатать или не показывать.Они могут рассказать что угодно, пока чувствуют себя безопасно».

Иногда у меня бывают интервью, которыепродолжаются по 5-6 часов. Я приглашаю кого-то на обед, а заканчиваем мы ужином. Обычно в течение первых 20-30 минут люди вам не открываются. Не начинают раскрывать свои секреты. И позже, во время второго, третьего или четвертого интервью, они начинают рассказывать невероятные истории, которые держали в себе. И именно так вы получаете замечательный материал, который заинтересует аудиторию.

Но можем ли мы сказать, что именно эта история со школой больше связана со структурной политической проблемой, такой, как оборот оружия и социальное неравенство? Или это скорее вопрос социальной психологии? С терроризмом все понятно. Он, очевидно, больше связан с политикой, чем конкретно эта проблема.

Если политика в отношении оружия позволяет сделать это, тогда это действительно проблема. Но политические общегосударственные или международные вопросы, если это не терроризм, как правило, не имеют ничего общего с такими случаями, как стрельба в школе.