Как война становится новой религией в России — интервью с французской писательницей Галей Акерман

Галя Акерман — французская писательница, журналистка и переводчица, автор трех книг о Чернобыле. Эмигрировала из советской России еще в 1970-х, сначала в Израиль, с 1984-го живет и работает в Париже.

Недавно Галя опубликовала свою новую книгу: «Бессмертный полк. Священная война Путина». В этой книге она подробно анализирует появление традиционного шествия «Бессмертный полк» в России и Украине, ее значение для милитаризации российского общества.

Почему Россия возвращается к «диснейлендовскому» советскому прошлому, как победа в 1945-м стала стержнем новой российской государственности и каким образом уже традиционное шествие «Бессмертный полк» становится новой религией, языческим актом единения с «поколением победителей»? На эти вопросы Громадского Галя ответила во время Книжного Арсенала в мае 2019 года. Полную версию интервью смотрите в видео. Ниже публикуем сокращенную версию разговора.

22 июня началась так называемая «Великая Отечественная война». В то же время мы понимаем, что она была частью Второй мировой войны. Почему сегодня Россия является единственной страной, которая продолжает считать 22 июня датой начала войны?

Можно сказать, что для Советского Союза эта война действительно началась 22 июня 1941 года, так как до того в течение двух лет Советский Союз и нацистская Германия были союзниками. Они поделили между собой Восточную Европу, в частности часть нынешней территории Украины.

Недавно в речи Путина прозвучало, что это было коварное нападение. И это «коварное» очень важно. Почему коварное? Потому что можно сказать, что Гитлер предал Сталина. Ведь проводился совместный парад в Брест-Литовске, а советское НКВД передавало Германии немецких антифашистов, в том числе евреев, скрывшихся от нацизма в Советском Союзе. Эйзенштейн ставил «Валькирию» в Большом Театре, а фильм «Александр Невский», который он снял в 1938 году, сняли с экранов. Словом, это была дружба.

И вспоминать об этой дружбе России сегодня неприятно, потому что это всячески замалчивается. Наличие секретных протоколов многие российские историки отрицают, несмотря на то, что доказано существование таких протоколов.

Ваша книга касается «Бессмертного полка» — новой мифологии, новой акции, которую мы частично наблюдаем и здесь, в Украине. Почему вас заинтересовала эта тема?

В 2015 года я наблюдала, как «Бессмертный полк» впервые прошел в Москве с Путиным в первом ряду. За последние два года в этой акции только в Москве приняли участие более миллиона человек. В этом году был дождь, поэтому было около 700 тыс. людей. А в целом по стране в акции участвовали 10 млн человек. Конечно, у меня возник вопрос — а что это такое? Почему?

Мой отец, между прочим, тоже прошел всю войну. Я знаю, что о войне особо не говорили, потому что это была страшная, ужасная мясорубка. И почему это вдруг на 75 году этой великой победы возникла необходимость так помпезно это отмечать? Я захотела в этом разобраться.

Меня поразило, что такие акции проходят не только в России и Украине, но и во многих других странах мира. О чем это говорит? Кто это инициирует?

Это явление возникло как гражданская, не политическая инициатива в Томске. Ее придумали три журналиста. И название оказалось очень удачным.

Инициативу мгновенно поддержали сначала местные региональные администрации, затем — Москва. Оказалось, что это очень хороший инструмент мобилизации общественного мнения, строительство внутреннего единства нации.

Поэтому победа стала стержнем новой российской государственности, которая потеряла империю, часть населения. И тут появилась возможность сделать акцию, которая объединяет народ. Ведь нет такой семьи, в которой бы кто-то — дедушка или прадедушка — не принимали бы участие в той войне.

Кроме того, позволили нести не только портреты погибших или тех, кто был ранен в той войне, но и портреты детей, которые жили в ту эпоху, жителей блокадного Ленинграда и тех, кто работал на заводах. Одним словом — все, кто жил в те времена, были объявлены поколением победителей.

Некоторые телеведущие даже говорят о геноме победителей. И этот геном якобы переносится на детей. И прошлая победа переносится со всеми будущими победами России. В том числе в Крыму, на Донбассе.

Вы говорите о победном народе. В то же время мы понимаем, что этот миф начинает развиваться, когда Россия чувствует себя экзистенциально униженной. Можно говорить об определенной компенсаторную природу этого мифа?

Конечно, есть компенсаторная природа обращение к советскому прошлому. Когда распался Советский Союз, была потеряна часть территорий, часть населения, в частности 25 млн россиян, имперской нации, которая была костяком всего Советского Союза. И эти 25 млн оказались за рубежом.

Путин назвал это величайшей геополитической катастрофой ХХ века. Одним из первых его тостов был тост за Сталина. Получалось так, что обращение к советскому прошлому и его восхваление снимало экзистенциальное унижение России. Люди снова могут почувствовать гордость за собственное прошлое.

Дело в том, что прошлое было тяжелым, в прошлом были репрессии и Голодомор, преследования диссидентов, и многое другое. И Вторая мировая война в первые два года была для СССР захватнической войной. Для того, чтобы снова гордиться советским прошлым, надо было сделать из войны центральное событие истории, а саму историю переписать, облагородить, выбросить из нее неприятные моменты.

В то же время понятно, что прославление Второй мировой войны, превращение ее в некий миф, «Бессмертный полк» — это все не случайно. Мы понимаем, что это идет параллельно с другими процессами, такими как милитаризация современной России. Какие тенденции вы видите в российском обществе сегодня?

Во-первых, модернизируется армия. Российское телевидение без конца рассказывает о новом оружии, с различными деталями техническими характеристиками. Этого никто не делает на Западе. Эта армия полностью испытывала свои силы в Сирии.

Но главное — это милитаризация сознания. Есть сеть военно-патриотических сообществ, которые занимаются поиском захоронений убитых солдат и реконструкцией крупных баталий. Есть военно-патриотические парки, есть гигантский военно-патриотический парк культуры и отдыха военных сил РФ под Москвой, где на колоссальной территории выставлены ряды новейших вооружений. Это открыто для публики. Есть музеи различного рода войск.

Сейчас на территории этого парка, хоть это и немного абсурдно, строит церковь — храм вооруженных сил России. Путин лично дал на это деньги, даже свои какие-то пожертвовал.

Это о связи между войной и религией, да?

Еще 10 лет назад мы часто видели на экранах российского телевидения священников, их цитировали крупные СМИ. Но сегодня священников почти нет. Я думаю, что поворот к советскому прошлому, даже для такой подчиненной и зависимой от государства церкви, как российская, является неприемлемым.

Кстати, недавно московский митрополит высказался против реабилитации Сталина, когда говорил о Бутово — это полигон, где расстреляли около 20 тыс. человек, из них полторы тысячи священников.

То есть вам кажется, что сегодня в России тенденция возвращения к советскому прошлому важнее, чем тенденция к сращиванию государства и церкви, которую мы также видим в России?

Да. Я думаю, что сегодня, вместе с активным возвращением к советскому прошлому, происходит прославление этого, были и вписывания его в одну цепь от царской России через советское прошлое до сегодняшнего единого имперского современного.

Церковь для них уже не столь важна. Зато появляется что-то вроде языческой религии в виде именно Второй мировой войны, культа победы, культа смерти, культа мертвых воинов и тому подобное. Церковь в этом участвует, но не в первых рядах.

Что касается «Бессмертного полка», то в этот день предки, все поколения победителей как будто спускаются с неба, воссоединяется с живыми и это дает силу живым. Получается такая мистическая вещь: единение живых и мертвых, ведь они — единственный, непобедимый и бессмертный народ. Таков глубинный сакральный смысл, но сакральный не в смысле христианства или другой крупной религии. Это языческое сакральное действо.

Как с этим бороться?

Дело в том, что для россиян это возвращение в советское прошлое было достаточно комфортным для многих. Признать, что ты, твои родители, бабушки и дедушки, прадеды жили во лжи, как говорил в свое время Солженицын — «жить надо не во лжи» — это обстоятельство, очень травмирует психику. Признать, что жизнь была бесполезной — это очень тяжело. Люди оказываются на ледяном ветру истории, и стоять под этим ветром очень неуютно.

Это возвращение в уютное, украшенное, «диснейлендовское» советское прошлое, которое на самом деле было достаточно ужасным, является для многих людей большим облегчением, ведь так проще жить. Такие люди есть и в Украине.

Конечно. Но это также вопрос поколения. Можно легко понять, почему люди, которые жили в советские времена, могут хотеть туда вернуться — трава была зеленее и все было лучше. Но как быть с новыми поколениями? Людьми, которые не знают и никогда в жизни не жили в советские времена, что их мотивирует туда возвращаться?

Я думаю, что существует мифологизация советского прошлого. Я, например, много занималась Чернобылем. В своей последней книге я как раз рассказываю, как я ездила с экскурсией в Чернобыль, в группе было много молодежи из Украины и из России. Это было десять лет назад, задолго до нынешней российско-украинской войны.

Я видела, как во время экскурсии в Припять молодые люди комментировали огромный бассейн, спортивные залы, дворец пионеров, большие кинотеатры. Гидом был молодой человек, которому было 10 лет, когда случилась Чернобыльская катастрофа. Его мама работала в дворце культуры. И он рассказывал, что были бесплатные кружки, здесь у нас была дискотека, и тому подобное.

Другими словами, этот визит воспринимался как путешествие в коммунистический рай. На обратном пути гид спросил у участников группы — а подавляющее большинство там было 25-30-летние — что им больше всего понравилось. И все говорили, что всех поразило коммунистическое прошлое. Настоящее не выдерживает сравнения: сегодня за кружки надо платить, за бассейн надо платить. Одним словом, жизнь дорогая, тяжелая. А там якобы было равенство, образование бесплатное, медицина бесплатная. Все это действует.

Ваша книга написана, все-таки, для западной аудитории, для французов, ваших соотечественников. Насколько очевидны для той аудитории те процессы, которые мы, украинцы, видим и понимаем — и милитаризация, и нагнетания агрессии?

Существуют большие категории граждан, которые не в курсе или совершенно сознательно не хотят об этом слышать, потому что они стремятся развивать отношения с Россией.

Во-первых, это ультраправые повсюду в Европе, которые везде укрепили свои позиции. Во-вторых, это ультралевые, которых объединяет с Россией антиамериканизм и скепсис по отношению к ЕС. Это также бизнес среды, которые хотят продолжать торговать. Это также традиционные правые партии, которым нравится, что Россия является консервативной страной, где преследуют гомосексуалов и слушают классическую музыку.

Получается, что людей, которые некритически относятся к России, на Западе больше, чем людей, которые понимают.

Знаете, есть такое правило ружья у Чехова? Если ружье висит на сцене, его присутствие оправдано только в том случае, если потом оно выстрелит. Конечно, уместно задать себе вопрос — а зачем происходит эта милитаризация? Зачем в эту военную подготовку втягивают даже маленьких детей? Куда и когда это ружье выстрелит? Моя книга является криком тревоги. Ее хорошо восприняли во Франции, пока еще нет переводов на другие языки. Но я надеюсь, что она станет моим скромным вкладом в пробуждение западного сознания.