«На похоронах я иногда выхожу и рыдаю. К этому невозможно привыкнуть». День с патронатной службой «Азова»
Вероятно, около двух тысяч военных, полицейских и пограничников могли погибнуть во время обороны Мариуполя. И большинство из них, более полутора тысяч, еще нужно забрать из города и идентифицировать, говорит Елена Толкачева с позывным «Гайка», руководитель патронатной службы полка «Азов».
После Революции достоинства и начала войны в 2014-м она пришла в «Азов» помогать. У нее были только машина и огромное желание оказаться полезной. А с разгаром военных действий на востоке все так закрутилось, что Елена начала заботиться о раненых, погибших, их родственниках и создала уникальную для Украины патронатную службу.
С 24 февраля масштабы работы команды Елены увеличились в десятки раз. hromadske провело день с патронатной службой полка «Азов».
«Дорогому побратиму от большой азовской семьи»
На территории киевского морга на Оранжерейной стоит гул и специфический запах — работают три рефрижератора. Внутри в холодильниках морга уже давно нет места, поэтому тела погибших, доставленные с фронта, хранят здесь, на улице.
Елена Толкачева выходит из своего бордового автомобиля и направляется в морг. Ее осанка — ровная, походка — уверенная и отточенная. Она исчезает в коридорах морга, а через несколько минут в комнате ритуальных услуг выбирает венок для погибшего азовца Виталия Удода с позывным «Аладдин». Сегодня с ним будут прощаться его близкие и побратимы.
13 июня Виталий скончался в больнице имени Мечникова в Днепре от ранения, полученного накануне в бою под Запорожьем. Он — опытный военный, участвовал в АТО, был в танковой бригаде. В мае этого года оформился в воинскую часть №3057 Национальной гвардии, в полк «Азов».
«Дорогому побратиму от большой азовской семьи», — старательно пишет на желто-голубой ленте работница морга.
Двое крепких мужчин выносят тело погибшего воина, Елена накрывает гроб крышкой, закручивает резными болтами и бережно поддерживает его снизу, когда мужчины грузят погибшего в автобус.
Дальше — маршрут на левый берег Киева, где пройдет прощание с воином. Сажусь на место рядом с водителем-военным, все окна открыты настежь. На передней панели автомобиля — фото погибшего, флаги Украины и «Азова».
На Северном мосту водитель прибавляет громкость на песне It's my life, в это время на скорости мимо нас проезжает Елена.
«Я думала, что он до конца войны, до победы дойдет»
В маленьком дворе, окруженном двухэтажками с коммунальными квартирами, собралось немного соседей. Женщины — в черном, мужчины — в солнцезащитных очках, через которые все равно заметны набрякшие от слез глаза. С балконов выглядывают дети, а на невысоком столбе развевается флаг Украины.
Нацгвардейцы достают из автомобиля гроб и ставят его на три старые скамейки. Один за другим подходят соседи, чтобы попрощаться и возложить цветы.
В конце концов у гроба остаются три женщины — и рядом с ними Елена, заботливо обнимающая маму Виталия.
Облака на небе тяжелеют и сгущаются, накрапает дождь. Военные закрывают гроб и переносят его в дом.
«Я думала, что он до конца войны, до победы дойдет», — спокойно и медленно говорит мама Виталия, сидя у гроба в темном коридоре.
«Он ведь не мучился?» — переспрашивает женщина у Елены.
«Думаю, нет. У нас все военные обучены. У них аптечки, и когда кто-то из побратимов получает ранение, сразу обезболивают друг друга. Не переживайте за это...» — успокаивает Елена и ищет в телефоне информацию, когда именно был ранен и умер Виталий.
«Поняла? 8 числа — вот чего меня в тот день так колотило», — говорит мама военного женщине, стоящей рядом с ней.
Соседи на улице начинают понемногу расходиться: автобусы, которые должны были отвезти всех на Байково кладбище в крематорий, опаздывают, а дождь — усиливается. Елена в это время ходит по двору, непрерывно говорит по телефону, записывает голосовые сообщения, стараясь всех ускорить.
«На нас сейчас летят все возможные калибры»
«То, что мы делали раньше — это даже не один процент от того, что мы делаем сейчас. Это просто какие-то космические масштабы. Очень тяжело морально», — говорит Елена.
С 24 февраля на плечи 20 человек из команды патронатной службы легло несоизмеримое количество погибших и раненых защитников Мариуполя. Каждый из них должен быть опознан и достойно похоронен, или в случае травмы — реабилитирован и возвращен к жизни.
К команде присоединились травматологи, в Ивано-Франковске открыли первый добровольческий госпиталь, куда начали приезжать оперировать медики со всей страны.
В 2014-м, когда появились первые раненые, а медреформу еще даже не запустили, это было мечтой Елены.
«Наши хирурги-добровольцы — это врачи высокого класса, с опытом лечения боевых травм, ведь они сами — переселенцы из восточных областей.
Они берутся за такие операции, которые за границей не сделают. Такой опыт есть у Израиля, но там у бойцов специфические ранения. У них нет такого противника, как у нас. Потому что на нас сейчас летят все возможные калибры. Военные получают сложные осколочные переломы, минно-взрывные травмы», — рассказывает Елена.
Врачи, оперирующие бойцов, прилагают усилия, чтобы сохранить их раненые руки и ноги, спасти военных от ампутации и по возможности вернуть на службу.
«За границей, когда врачи видят сложность, сразу ампутируют. Для них инвалидность не считается концом света. У них безбарьерное пространство, другая культура жизни с людьми с инвалидностью.
Наши ребята не могут смириться с ампутацией, они хотят вернуться в подразделение, воевать. И мы нацелены на то, чтобы максимально поставить его в строй. Пусть не в боевое подразделение, но хотя бы для работы в штабе или в аэроразведке. Мы своих стараемся тянуть до конца».
Кроме лечения и реабилитации патронатная служба «Азова» берет на себя оформление всех документов, по которым раненые или семьи погибших должны получить выплаты от государства. Юристы контролируют, чтобы каждая бумажка была правильно оформлена.
«Мы ведем бойца с момента ранения и до его выписки — получения последнего документа или денег на карточку. Отслеживаем, чтобы все документы соответствовали нормам закона, чтобы ни одна лишняя буква или недописанное слово не повлияли на выплату. Это довольно большие деньги, и они действительно спасают ребят. Они на эти деньги могут даже купить себе жилье».
«Это невозможно воспринимать как работу, рутину. У нас такого нет»
Все действия Елены на церемонии погребения четкие и последовательные. Она берет на себя все хлопоты родственников погибшего военного, чтобы те могли с ним попрощаться.
«Иногда я выхожу и просто рыдаю. Ведь знаю всех ребят, которых приходится хоронить. И даже если с кем-то лично не была знакома, то все равно лицо встает перед глазами.
Это вырывает душу. Это невозможно воспринимать как работу, рутину. У нас такого нет».
Ничем подобным Елена раньше не занималась. У нее математическое и правовое образование, была своя юридическая фирма. Но все, как и для многих нынешних азовцев, изменила Революция достоинства.
Тогда Елена прошла через расстрелы и похороны Героев Небесной Сотни, а после начала войны на востоке и оккупации Крыма пришла в «Азов». У нее были только автомобиль и искреннее желание помогать.
Сначала ее попросили привезти еду, потом массогабаритный макет для тренировки новобранцев
«А потом мне говорят: “Едем в главное управление МВД, заберем автоматы. Нам выдали, а машины нет”, “А поедем за волонтерской помощью?”, “А можешь позвонить по телефону тому человеку?”, “Нам срочно нужен транспорт”, “Нам нужно договориться, чтобы кормить ребят-новобранцев”», — вспоминает Елена.
«Потом вдруг звонят по телефону: “У нас раненый, его везут вертушками из-под Мариуполя в Днепр. Надо его встретить”.
Я даже не помню, как это было. Как сон. То ли через знакомых, то в фейсбуке написала сообщение — и мне сразу перезвонили люди, что они в больнице Мечникова и готовы помочь».
Постепенно у Елены начали появляться нужные контакты и ощущение, что она на своем месте. Собственный бизнес пришлось закрыть.
«Я поняла, что именно в этом направлении я могу быть максимально полезной.
А однажды командир мне сказал: “Елена, продолжай, занимайся этим”».
Так возникло медицинско-волонтерское подразделение — патронатная служба батальона, а впоследствии полка «Азов». Команда добровольцев заботилась о раненых военных, их семьях, общалась с родственниками погибших, взяла на себя оформление документов для получения выплат и организацию захоронений. Собственно, делала все, с чем государственные органы не справлялись.
«Воин Виталий уходит из этой жизни героем...»
Мы садимся в автобус с несколькими соседями Виталия и военными Нацгвардии.
Ливень так усиливается, что дорога впереди, словно молоко.
На Байковом кладбище уже ждут побратимы Виталия.
Внутрь крематория заносят гроб, который Елена накрывает флагом «Азова». Начинается служба.
«Воин Виталий уходит из этой жизни Героем...» — говорит в конце военный капеллан.
Оркестр бойцов Нацгвардии исполняет гимн, азовцы читают молитву украинского националиста, а военный передает флаг Украины матери погибшего. Тело воина опускают для кремации.
Виталий — первый военнослужащий «Азова», которого патронатная служба хоронит с начала полномасштабной войны.
Тела остальных погибших, доставленные в Киев в рамках обмена с российской стороной, хранятся в моргах города и области. Их всех направляют на ДНК-экспертизу, которая должна установить личность военных.
«Раньше, до начала полномасштабной войны, мы делали ДНК-экспертизу в единичных случаях. Сейчас ее нужно делать всем, даже тем, кого мы предварительно распознали по шевронам, жетонам.
Процедура занимает около месяца, но мы стараемся форсировать это. Потому что родители просто сходят с ума», — говорит военнослужащая Наталья Багрий, присоединившаяся к команде патронатной службы «Азова» в 2015 году.
Вместе с сестрой Ириной Наталья взяла на себя общение с близкими защитников Мариуполя. От нее родные военных, в частности, узнавали о гибели своих родственников, воевавших на «Азовстали».
«По протоколу, это должен делать командир, но поскольку он находился на “Азовстали” и связи с ним фактически не было, мы просто получали от него списки погибших и контакты родственников. И дальше работали», — рассказывает Наталья.
Эта часть работы была психологически едва ли не самой сложной, признается девушка. До 24 февраля на их попечении было около 50 семей, у которых родные погибли в Широкино, Марьинке, Мариуполе, на Светлодарской дуге. Сейчас это сотни семей, которые нужно известить о гибели воина, но без обстоятельств того, как это произошло, и понимания, когда тело можно будет похоронить.
«Иногда после того, как мы получим тела по обмену, родители звонят по телефону и говорят: “А можно мы приедем на опознание?”
Но что там опознавать? Мы же не можем выкатить 160 тел и показывать все. Некоторые из них — без рук, многие — без голов. Часто они поступают в активной стадии разложения, гниения, испарения.
Мы и раньше видели погибших, но их тела были целыми. Я понимаю, что это необратимый процесс.
Они мне даже не снятся, я настолько устаю на работе, что не думаю об этом».
«В “Азове” не может быть иначе. Ведь мы большая семья»
На следующий день после похорон Виталия, Елена с командой приезжает в морг киевской областной больницы на Багговутовской на предварительное опознание тел, которые россия вернула 21 июня в рамках обмена. Надевает синий целлофановый защитный халат и вместе с военными и правоохранителями заходит внутрь.
Наталья тоже здесь. Ее задача сегодня — фотографировать тела, которые достают из черных мешков для осмотра. Если они уцелели, девушка делает снимки татуировок, особых примет военного. Их сверяют с внутренней базой фотографий, которые патронатная служба собирает у родственников.
«Мы также смотрим на форму, мы знаем нашу форму и можем отличить нашего военного от всех остальных. У них есть особые внутренние карманы, проверяем там документы. Некоторые также набивали себе шеврон подразделения.
Но иногда к нам приходят обнаженные тела. Я понимаю, если бы это из больницы... Но если это военные, которых эксгумировал Красный Крест, почему они голые? Может, они [россияне] снимают с них форму? У многих не было при себе ценных вещей. Кольца мало у кого оставались», — говорит Наталья.
Я захожу в морг, когда военные уже начали опознавать второй десяток тел. На моих глазах разворачивают очередной пакет. Лицо обуглено, но мужчина в форме и со всеми шевронами. Пограничник.
Наталья быстро все фотографирует, и уже через несколько секунд на каталке в зал завозят другое тело. От него — лишь прах и кости.
«Если нам доставляют тела, это не значит, что мы берем под свой патронат только азовцев. Понятно, что опознаем всех и контактируем со всеми родными — независимо от того, это морской пехотинец, терробороновец или наш азовец», — объясняет девушка.
И хотя патронатная служба «Азова» до сих пор не имеет официального статуса в Национальной гвардии, для людей, работающих в ней, этот статус отчеканен в сердце. В подтверждение этого Елена говорит:
«Мы братья по оружию — морпехи, пограничники. На войне мы все вместе, мы часть социума, армии, государства. Если кто-то из нас приходит в палату, где лежат бойцы, среди которых один азовец и четыре парня из Нацгвардии, то мы будем помогать всем. Если нет ресурсов — найдем. Позвоним по телефону знакомым волонтерам, они приедут, помогут. В “Азове” не может быть иначе. Мы — большая семья».
Часть тел военных после осмотра азовцы грузят обратно в автомобиль «Эвакуация 200», чтобы отвезти в Вышгород. В этом киевском морге больше нет мест.
- Поделиться: