«Наша икона — 9 мая». Почему жители русского поселка в Украине хотят, но не могут оставаться вне политики

Поселок Нововасильевка и соседние села в Запорожской области слеплены из многонационального теста. Рядом с украинцами здесь живут потомки албанцев, болгар, молдаван. Саму Нововасильевку основало староверческое сообщество — молокане. Их выселяли из российских губерний в тогда еще незаселенные приазовские степи в 1820-1830 годах. Обживались, пели, ели, молились по-своему — и одновременно становились украинцами. 

Мы приехали в Нововасильевку после того, как в Украине приняли закон о правах коренных народов. Ими считаются крымские татары, караимы и крымчаки — те, кто не имеет собственного государства за пределами Украины. Русские в перечень не попали — и это разозлило Путина. Он сказал, что этот закон — оружие массового поражения против русских в Украине. Что он ограничивает их права и делает их людьми второго сорта.

Мы спросили у русских в Украине: согласны ли они? 

Как посмотреть

«Может быть кокошник, а может быть платок», — нововасильевчанка Татьяна снимает головной убор — красочный, расшитый золотыми нитями, с полукруглым щитком надо лбом. Женщина демонстрирует, как легко картонный щиток прогибается на другую сторону — русский кокошник можно завязать, как украинский платок. Такой вот трансформер.

И в самом деле — с какой стороны посмотреть. Спросишь, кем прежде всего себя она себя ощущает, не будет колебаться ни секунды: «Я — молоканка!»

Ее подруга на этот же вопрос ответит: «Мы — русские, но живем в Украине».

Другая скажет: «Мы украинцы».

«У нас здесь намешано», — добавит третья.

И все это правда.

«Музей быта» 

Перед тем, как повиснет самая угнетающая за день пауза, нам устроят концерт и экскурсию по музею.

Придет Ольга Ивановна Кирпик — начальница отдела культуры и образования здешней громады. Ее золотые браслеты и босоножки на каблуках будут сверкать на солнце, а бдительные намакияженные глаза следить, чтобы разговор велся в русле «толерантности, мира и любви». Балканская тяга к красоте угадывается в Ольге еще до того, как она скажет, что тоже представительница нацменьшинства — албанского.

И от нее, и от молоканок мы в этот день много услышим о толерантности, мире и любви. Но будут проскакивать и слова «хохол», «цыган». Ольга модерирует наше общение с молоканским сообществом и предостерегает от раздражающих тем. Перед входом в музей как бы между прочим замечает: войну лучше не трогать. С 2014 года молоканские певицы взялись волонтерить: пекли пирожки, собирали продукты.

«Да что тут говорить? Для них это настолько очевидно, что не хотят этим хвастаться», — говорит Ольга. Она хороший оратор, любит пышные речи, на досуге пишет стихи.

На пороге здания с вывеской «Музей быта первопоселенцев» нас встречают театрализованным действом: песней, танцами и экскурсией. Группа женщин взмахивает подолами широких юбок — это участницы ансамбля «Райская птица».

Несколько лет назад они собрались, чтобы петь в одном коллективе, — но объединяют их не только песни. Делятся радостями и печалями, вместе копают огороды и вместе отдыхают. Одна из женщин показывает видео на телефоне: поехали праздновать юбилей руководительницы ансамбля на озеро, мазались лечебной глиной, танцевали на берегу. Потомки староверов — вполне современные светские люди, все с телефонами.

Певицы — уже пенсионерки, но сюда, в музей, говорят, приходят как на работу. Сегодня в музее их шестеро, да еще мужчина, аккомпанирующий на баяне.

«Матрешки мои любимые», — обращается к женщинам Татьяна Куцова, руководитель культурного общества молокан. Общаются на русском, иногда кто-то переходит на украинский.

Торжественные интонации, с которыми Татьяна проводит экскурсию, угасают только когда она снимает праздничный костюм и надевает футболку с джинсами. Возвышенный поэтический голос выдает в ней бывшую учительницу. Чему учила? Отвечает сперва шепотом, будто речь идет о чем-то запрещенном: «Русскому». А потом, секунду подумав, набирает воздуха в легкие и говорит громко: «Я учительница русского языка».

«Райская птица» исполняет псалмы, обрядовые, шуточные песни, поют на украинском и русском — а есть песни, которые одновременно исполняют на двух языках, по куплету. В религиозных песнопениях, говорят не без гордости, мало кто даст им фору.

«Псалмы поются без нот и передаются из уст в уста. Как-то три года подряд к нам приезжали экспедиции из Московской консерватории, чтобы их записать. Передали “Московским виртуозам” (российский государственный камерный оркестр, — ред.,) — они не смогли так же спеть», — говорит руководительница ансамбля Любовь Фефелова.

Экспонаты музея — одежда, посуда, мебель молокан, сервизы советской эпохи, грамоты коллектива, музыкальные инструменты, картины, исторические книги, бабушкины сундуки. Прошлое староверов переплетается с настоящим их потомков. Старые самовары, декорированные петриковской росписью местным умельцем, — столь же напластована и идентичность самых молокан.

Проходим в центральный зал — «горницу». Молокане на иконы не молятся, но одна все-таки у них есть.

«Наша икона — это 9 мая», — Татьяна подводит нас к стенду между окнами: красные звезды, надпись «Помним! Дорожим! Гордимся!». В центре — фотография 130 нововасильковцев, воевавших во время Второй мировой в Красной армии. Среди них и родители участников коллектива.

«Гремел оркестр, цвела сирень, мы были счастливы в блеске этих медалей, — память Татьяны приукрашает прошлое. — Каждый год 9 мая наши девушки подходят к стенду и говорят: “С праздником, пап!” На это мы молимся».

«Вне политики» 

Пауза повиснет, когда в музее появится Путин. Это мы привезли немного политики. Хотя молоканки ее и сторонятся, но Приазовье входит в число контролируемых пограничных районов — из-за близости к морю. Местные привыкли везде ходить с паспортами.

Путин говорит на видео — комментирует недавно принятый в Украине закон о коренных народах. По нему, в перечень коренных входят крымские татары, караимы и крымчаки. Это те сообщества, которые сформировались на территории Украины, со своими языком и культурой, традиционными представительными органами, и у которых нет собственного государства за пределами Украины. Путин возмутился: среди них нет русских.

«Раньше как было: великороссы, малороссы и белорусы. Потом стали разделять единый русский народ», — рассказывает он журналисту.

Далее привычная песня: «вытесняют русский язык», «один народ». Женщины слушают все это молча, но с лиц уже спало торжественно-приподнятое выражение. Что думают они об увиденном?

Голос Татьяны уже не такой сладковатый. Сердится:

«Малороссы, великороссы — это превосходство. Мы можем говорить на украинском, можем по-русски — и найдем общий язык. Мой внук-первоклассник уже говорит по-украински — и я с ним. Разве нас кто-то притесняет? Если бы это было так, то мы бы не радовались от души. Угнетенные так не поют».

Любовь добавляет:

«Мы русские, но рожденные в Украине. Наш поселок — русскоязычный, а в девяти километрах — Воскресенка, там живут хохлы. В пяти километрах — болгарская Федоровка, там говорят на болгарском. Когда собираемся вместе, общаемся или по-украински, или по-русски».

А вообще, говорит Любовь, они не политическая организация, а национально-культурное сообщество, их миссия — петь, и все они — «за мир во всем мире».

Многоголосие женщин предлагает разные варианты самоопределения: «украинцы по паспорту», «потомки запорожских казаков», «славяне», «восточные славяне», «мы все здесь смешаны: деды одни, а мужья — другие».

А потом Ольга как модераторка резюмирует в привычной для себя манере:

«Нет превосходных наций, есть превосходные люди».

И мгновенно оборвав политический спор, делают то, что им удается проще всего — поют.

«Нас не гнали»

Время меняет образ жизни молоканского сообщества. Не так уже тщательно придерживаются привычного уклада: едят свинину, хотя предки этого не делали («поросеночек не смотрит в небушко», говорит Татьяна, то есть шансов спастись у него нет, потому что не обращается к Богу в небе). Практически все уже — крещеные (только не Татьяна), потому что так делают их дети, внуки. Хотят быть ближе к своим. Крещение, причастие, разделение на церковные саны — все это чуждо традиционным молоканам.

Наряду с другими блюдами готовят традиционную — филигранно тонкую — молоканскую лапшу, без воды и соли, на муке и яйцах. На ней даже делают какой-никакой бизнес: продают лапшу на заказ. Нам тоже накрывают стол: красный борщ, лапша, блины, компот.

Приспосабливаются к современным вызовам: ищут спонсоров для поддержки своих активностей и благотворительных акций. Включаются в жизнь сообщества: подали свою заявку на конкурс герба громады. По их предложению, в едином коллаже должны сочетаться мелитопольские черешни, мазаевские овцы (их вывел молоканин), самовар в петриковской росписи и книга как символ образованности молокан. Пока конкурс не провели, молоканки разместили такую композицию на стенде у себя в музее.

Интегрируются с фермерами, владельцами магазинов. Поселковый совет дает транспорт — накануне праздников развозят подарки по детским интернатам.

Праздновать молокане любят. Отмечают и Масляну (Масленицу), и день славянской письменности. Грядущее 30-летие Независимости Татьяна называет «великим праздником» — готовят концерт к нему.

Даже о годовщине создания объединенной громады говорят как о празднике. «Это наша семья», — говорит про ОТГ щедрая на велеречивые выражения Татьяна.

Она то и дело хвалит их сотрудничество и взаимопонимание с органами местного самоуправления — возможно, потому, что рядом все время их представительница Ольга. А может, потому, что просто испытывает благодарность. Раньше они сами должны были оплачивать аренду и коммунальные платежи музейного дома, но теперь за это платит громада. Дом построил в середине XVIII века тогдашний предприниматель, хозяин мельницы. Современные молокане спасли дом от разрушения и сделали своим культурным пространством.

Они берегут свои традиции и могут часами рассказывать, какими трудолюбивыми, образованными, аккуратными, певучими были их предки. Из ничего построили школу, молитвенный дом, мельницу — все главные предметы инфраструктуры появились в свое время их силами. Но о том, почему их прадеды должны были возводить все заново, покидая нажитое, имеют особое мнение.

«Нас никто не гнал», — поправляет меня Татьяна, когда прошу рассказать о том, как гонимые российскими властями староверы по приказу императора заселяли приазовские степи. Так молокане оказались в Запорожье.

Сами селились, говорит. Ее версия истории такова:

«Молокане были хорошие люди, трудолюбивые, в Бога верили. Но, может, где-то кому-то не угодили — написал кто-то челобитную царю. Царь-батюшка разрешил забрать семьи и поехать сюда на поселение в Таврическую губернию. Росли здесь слободки, заселялась земля».

Татьяна то ли шутит, то ли мифологизирует — показывая на старый скрипучий сундук, говорит: это молокане придумали сигнализацию — когда внук хотел тайком стащить конфету из сундука, бабушка все слышала.

Молокане больше любят успехи и те аспекты истории, которые свидетельствуют об их уникальности и доблести. Возможно, поэтому в их музее есть стенд, посвященный победе в «Великой Отечественной», но нет о Голодоморе и других сталинских репрессиях, которые коснулись и региона, и молоканских семей. Не упоминает про них и Татьяна в своей экскурсии.

Совместные песни, развлечения защищают молоканских «райских птиц» от предсказуемого пенсионного покоя, а порой и от самой реальности.

Поют молоканке так: «Будет мир — будут праздники». Вслух говорят: «Мы вне политики».

Ольга, ответственная за культуру поселка, их поддерживает:

«Политика, экономика — об этом надо говорить в магазине. Сюда не несем. Здесь только песня».

Автор: Ярослава Тимощук