«Несмотря на рабский порядок в колхозах и все промывки мозгов, мы смогли вырасти украинцами»
Ей 93, она живет в селе Дубриничи в Закарпатской области. Отсюда до ее родных Ярмолинцев в Хмельницкой области — сотни километров. Там Ольгу Подгородскую застала Вторая мировая, женщина до сих пор помнит ее в деталях.
Поражает, что эти детали 40-х годов очень схожи с современными: дети и женщины, прячущиеся от обстрелов по погребам, гул самолетов над головами, воронка от бомбы в огороде и такая же почти магическая вера в победу.
А тогда вся жизнь — наивная вера, что ты живешь вместе с лучшими в мире советскими людьми в лучшей в мире стране...
«Как же они нам задурили мозги, что мы всю жизнь в это верили!» — вздыхает Ольга.
«Дай кота погреться»
Женщина на протяжении всей жизни работала завучем в дубринской школе в Закарпатской области. Приехала сюда 70 лет назад по распределению — в Советском Союзе практиковали такое перемешивание жителей регионов, когда учителей, медиков, инженеров направляли по госзаказу работать в сотнях или тысячах километров от дома.
«У меня был диплом учителя математики, училась в Каменец-Подольском. Меня направили в Ужгород с тем расчетом, что буду работать там и буду учиться в музыкальном училище. Я пела в институте, преподаватели говорили, что нельзя закапывать талант в землю.
Мы приехали сюда группой из более чем десяти человек. Всем место нашлось, а мое было занято каким-то инспектором. Через три дня мне предложили идти в Дубриничи. Показали точку на карте, говорят, что это близко к Ужгороду: 30 км всего, железная дорога и центральная дорога. Так и пошла. Через год вышла здесь замуж и осталась».
Когда Ольга приехала в Закарпатскую область, ей было 23 года. Вторую мировую помнит хорошо, потому что на момент начала ей было почти 11. Тогда она с семьей жила в Ярмолинцах — райцентре возле Хмельницкого.
«У нас в семье было пятеро детей. Мама и папа работали в колхозе. Мама ночью пекла хлеб и пирожки и продавала на базаре, он от нас был в 10 минутах. Папа был сапожником и чинил людям обувь, а еще парней и брил, и стриг — это подработка мамина и папина целую жизнь нас спасала».
Госпожа Ольга говорит о своей семье, что «не бедствовали, не голодали, но никогда не роскошествовали в достатке». Помнит, что в доме было очень холодно и они с братом и сестрой ночью по очереди брали на грудь кота, чтобы погреться.
«Когда мы иногда говорили маме, что голодны, она сразу обрывала: "Это не голод, вы не знаете, что такое голод!" Рассказывала, что творилось в 33-м, когда в село приходило много людей просить еды из других сел и городов Украины. Из их рассказов мы и знали о трагедии Голодомора».
Помнит женщина и семейную историю о Первой мировой — в той войне воевал ее отец Федор Лис. Он был в плену в австрийском лагере более четырех лет. Впоследствии внучка Ольги Алиса найдет город и документы о лагере военнопленных.
Отец, говорит женщина, из плена вернулся мастером на все руки: и кирпич умел делать, и на технике разной работать, и сапоги шить, и стричь/брить. Признался семье, что у него там была другая женщина. Может, и дети были, говорит Ольга, но возможных братьев или сестер никогда не искала.
«Мама, когда услышала, что я здесь, в Закарпатской области, замуж выхожу, то против была. Просила не выходить за мужчину "из тех австрийцев". Но я с мужем прожила 54 года и 50 дней. Он умер в 2016 году, с тех пор я одна».
Девять хлебов и зарытые грамоты
Женщина вспоминает, что ее родители с первого дня были в колхозе.Перед тем, как его создали, в селе «раскулачили» несколько человек.Их вывезли в Сибирь, а остальные после этого боялись, поэтому и шли в колхоз.
«400 трудодней в год нужно было заработать, заплатить налоги на дом, землю и сад. Я не помню, чтобы мама когда-нибудь отдыхала или спала. Она была звеньевой в колхозе. Утром, перед тем как идти на поле, мама каждый день пекла 9 хлебов. Восемь продавала на базаре, а буханку нам оставляла на всех пятерых в хате — мы то и ели целый день, с молоком. Еще суп какой-то варила.
Деликатесов не было. Конфеты, помню, можно было купить у еврея. Но копеек на них у нас не было. Как-то только моя бабушка дала мне 5 копеек, потому что я написала ей свое имя — Оля».
Мама никогда денег не давала и конфет не покупала как похвалу, хотя до войны девочкаокончила три класса с похвальными грамотами.
«А вот когда началась оккупация, мама те грамоты (и мои, и свои, потому что ей в колхозе тоже давали) закопала в огороде, потому что там были изображения Ленина и Сталина. Люди в селе говорили, что немцы за это будут стрелять. Боялась. А когда война кончилась, так она эти грамоты в садике никогда и не нашла».
Первый день войны и «Отче наш» в соседском погребе
Ольга Федоровна в деталях помнит первый день «отечественной», как учили ее говорить, войны в июне 1941-го.
«От нас в трех километрах был военный городок. В ту ночь мы все проснулись от того, что вокруг все гудело. Летели самолеты бомбить и тот военный городок, и Киев. Люди вышли из домов, а уже к утру по радиоточке в центре говорили: началась война.
Говорили забить окна и двери, ночью не светить свет и прятаться в погребах. У нас подвала не было дома, так мама нас водила в погреб к соседям. Там собиралась вся улица. Полный погреб был женщин и детей. Все молились. Наши мамы знали, как молиться, а мы же нет, нас этому уже не учили. В этом погребе я научилась "Отче наш". Помню, что было страшно, мы все плакали и жались к маме».
Вспоминает женщина и слух, который гулял тогда в селе, что если придут, то будут стрелять некрещеных украинцев.
«При советской власти детей же в селе не крестили, потому что церковь к тому времени уже развалили, а попа репрессировали. Мама каждый вечер плакала, мол, что теперь будет, Олю и Толю (нас меньших с братом, потому что старшие были крещеные) расстреляют. Где-то нашли они попа, отец привез его в дом, нас еще с другими соседскими детьми собрали, выстроили и так крестили. Тогда уже мама перестала плакать».
Вскоре немцы появились в селе и начали расквартировать солдат и офицеров.
«Наш дом кирпичный был, так у нас поселили офицера. Нам сказали освободить место и отойти на половину дома, а там, где мы раньше жили, поселился немец. Он был воспитан, не грубил никогда. С немцами к нам пришла цивилизация — они поставили фильтр на колодец. Тот колодец охранял дежурный — молодой солдатик, так мы, дети, с ним дразнились: он нам кричал "Сталин капут", а мы ему из-за забора "Гитлер капут"».
Все остальное, говорит женщина, было, как и до войны: люди ходили в колхоз работать.
«Глава колхоза сказал рабочим: “Что видите — то воруйте”. Так люди и поступали. Его потом вызвали в гестапо, побили пальцы молотком. Но жить при немцах стало легче: людям дали по гектару земли, могли завести скот, потому что было чем кормить».
Перед отступлением немцы навозили в лес много снарядов и пороха и взрывали все.
«Порох сгорел не весь, люди собирали и уносили его домой. После отступления было у нас в селе еще и такое, что несколько раз дома горели, да и одной девушке обожгло руку, а другой — лицо. А парни на том месте в лесу нашли гранату, подорвались — одному оторвало руку, а другому попало в живот».
«Пришли "наши" и первым делом зачистили все зерно в селе»
День победы женщина тоже хорошо помнит.
«Тогда выдался очень холодный май, я в школу собиралась утром, а подружка прибежала и ко мне: "Оля, Оля, сегодня школы не будет — праздник, война закончилась!" А тогда парад в центре города, и мы рвали горло, кричали: "Ура!"».
Хотя когда снова пришла советская власть, то первым делом зачистили у каждого дома всю пшеницу.
«В тот год нужно было сеять колхозное поле своим зерном. Вот и сеяли. Они из хаты в хату — все забрали до зернышка. Кто-то давал добровольно, но у большинства были обыски. А техники ведь не было, пахать нечем. Так приказали людям коровы запрягать. Моя мама тогда с соседкой пахали, а скот какой, когда он только солому ел? Мама и тетя впрягались по бокам и так тогда пахали колхозное поле.
Мама наша говорила: "Буду землю грызть, а ни один мой ребенок не пойдет в колхоз!" Трое из нас получили высшее образование, а двое — неполное высшее».
«Ты мне эту землю давал?»
«Утром 24 февраля пришла младшая внучка и говорит: "Бабушка, началась война". Я говорю: "Она давно уже идет, еще с 14-го года". — "Да что тебе есть: война началась настоящая!" Я окаменела: как это может быть, чтобы снова бомбили наши города?» — вспоминает Ольга первый день полномасштабной войны.
Сейчас в доме женщины постоянно включен телевизор: старушка слушает новости и радио. Говорит, слушает весь день и плачет.
«Я не могу себе представить теперь, как они специально бьют по людям, по городам, по домам. Как может один человек миллионам рассказывать, что ты вот так должен делать, как я говорю, а не так, как ты хочешь. Я здесь живу, а он здесь на меня бросает бомбу: за что? Ты мне землю давал? Ты меня кормил? Я у тебя что-нибудь прошу? А ты там сидишь и командуешь: уничтожить», — женщина не сдерживает эмоций.
Несмотря ни на что, она не теряет веры в победу. Говорит, что ждет ее еще больше, чем тогда, в детстве.
«Мы с братьями и сестрами смогли вырасти украинцами, несмотря на рабский порядок в колхозах, несмотря на войну, даже несмотря на все промывки мозгов, которые коммунисты устраивали десятилетиями. Эта вера в Украину осталась и сейчас дает силы понять — кто действительно враг, и поддерживать тех, кто с ним борется».
Этот текст является частью спецпроекта «Дети войны», в котором мы рассказываем истории украинцев, которые стали свидетелями Второй мировой войны или ее последствий в детстве, а теперь переживают еще одну трагедию уже в пожилом возрасте.
Публикация создана в рамках проекта, финансируемого Министерством иностранных дел Германии для поддержки украинской независимой журналистики.
Автор: Татьяна Когутич
- Поделиться: