«Никогда не задавай ветеранам таких вопросов». Жизнь после фронта по опыту морского пехотинца Ивана Гаврилко
«Я, бывает, сплю по несколько часов в сутки. Во снах могу слышать запахи. Запахи крови, пыли, гнилой человеческой плоти. Ну, я это слышал. Звуки, цвета. Хотя говорят, что сны цветные только у шизофреников», –— рассказывает Иван Гаврилко, трижды раненный за время полномасштабной войны боец морской пехоты.
Ивана, по специальности геолога, мобилизовали еще в 2014 году. Через год вернулся к детям и жене, но психологические проблемы, вызванные войной, прорабатывал на «гражданке» еще много лет. И это несмотря на то, что не участвовал в тяжелых боях.
За месяц до 24 февраля 2022 года Гаврилко подписал контракт резервиста с 503-м батальоном морской пехоты — подстраховался, чтобы в случае полномасштабной войны его мобилизовали не куда-нибудь, а в то подразделение, в какое хотел.
Мы встретились с Иваном в его львовской квартире, чтобы поговорить о флешбеках с войны, «состоянии улитки», депрессии и посттравматическом синдроме. О том, что, как правило, остается за кадром героических отчетов нашей борьбы. И что может ждать всех военных и их близких по возвращении домой.
«Я хочу домой»
Однажды Иван опубликовал на своей странице в Facebook социальный ролик о ветеране американской армии. На видео — счастливая семья на прогулке, в машине, дома. Жена и дети — улыбаются, только мужчина сидит сбоку, в бронежилете и маске. Ему постоянно видятся взрывы. Этим роликом хотели показать, что возвращение к мирной жизни требует времени и поддержки.
«Знакомо», — коротко тогда добавил к опубликованному видео Иван.
В конце ролика военный уже без формы, счастлив со своей семьей. И появляется лозунг: «Преврати трудности своего прошлого в сильные стороны будущего».
Сам Иван о своем будущем, а также о будущем сотен тысяч военных говорит неуверенно.
«Закончится тем, что рано или поздно будут говорить: “Мы тебя туда не посылали”. Я это уже проходил», — рассуждает Гаврилко.
Когда-то ему это сказал ему его начальник. Тогда после демобилизации Гаврилко попросил дополнительный двухнедельный отпуск, который закон гарантирует всем участникам боевых действий. Но в ответ услышал, что срывает работу отдела, а руководство его на войну не отправляло, чтобы сейчас давать за это отпуска.
«Я впервые хотел тому человеку влепить, когда сразу после возвращения на работу с фронта меня спросили, почему я такой глупый, что не смог откупиться от повестки и пошел туда», — вспоминает мужчина.
Сейчас Иван работает в частной компании. Он до сих пор действующий военнослужащий, но, несмотря на это, наведывается в офис. Из-за ранения ноги ходит с тростью. Ее держит в левой руке, потому что правая еще хорошо не работает — разбита лучевая кость, которая уже навсегда соединена металлической пластиной.
В ближайшие недели военно-врачебная комиссия наконец-то должна решить, демобилизовать ли Ивана, или вернуть обратно в армию. Уже дважды после более легких ранений его возвращали на передовую.
«Я хочу домой. Я хочу дальше жить гражданской жизнью», — говорит о своих ожиданиях заключения ВВК Гаврилко.
«Когда возвращаешься в пустой дом…»
В его кухне на холодильнике висит подробно расписанная табличка с обязанностями и зоной ответственности каждого члена семьи, в том числе детей.
Но сейчас Гаврилко живет один. Жена с сыновьями после начала полномасштабного вторжения уехали за границу — пугались тревог. Да еще воинская часть около дома, а это дополнительный источник риска.
Будь семья здесь, возможно, рутинный уход за детьми помогал бы ему отвлекаться от навязчивых мыслей.
«С одной стороны, меньше нужно делать, когда дома никого нет. С другой, ты приходишь из офиса в пустой дом, и это немного скребет по сердцу, угнетает. Потому что привык, что здесь шум и гам, собака лает, кот мяукает. Они друг за другом бегают. А тут возвращаешься в пустой дом, и порой так грустно. Я до сих пор, бывает, на автомате покупаю продукты на всю семью», — рассказывает мужчина.
«Я назвал бы это состоянием улитки»
У Ивана много друзей, особенно из пластунской среды, которые готовы ежедневно приходить в гости. Но он не всегда готов принимать их.
«Я бы назвал это состоянием улитки. Что-то находит, и ты такой: все фигово, дети далеко, жена далеко, в стране война, задница — и начинаешь себя жалеть. Никого не хочешь видеть и слышать. Такое бывает. Иногда просто хочется поплакать», — признается Иван.
Пока мы с ним общаемся, заходит сосед, живущий на том же этаже. Он наведывается часто и много шутит.
«У меня исключительно прагматичный интерес. Я рыбак, а Иван после первого ранения своим плечом чувствовал перепады давления. Это когда рыба не клюет. Я его прозвал барометром. Звоню: если рука ноет, значит, нечего ехать на рыбалку», — смеется сосед.
Потом иронически добавляет, что после следующих ранений «барометр окончательно сломался»: «Теперь у него постоянно что-то болит».
«Да, нога у меня болит 24 на 7», — признается Иван. Он постоянно пьет парацетамол от боли.
«Парень, который со мной выходил из окружения, сейчас в психбольнице»
На теле Ивана по ранениям можно проводить экскурсию по географии боев. На левом плече — синяк и впадина в мышцах. Это первое ранение, полученное 10 марта 2022-го в селе Евгеновка Николаевской области, когда его подразделение шло деблокировать Мариуполь.
«Мы уже выходили из окружения из села, через два дома уже стояли позиции россиян. Началось наступление танков, мне досталось. Один парень, который со мной выходил, сейчас, к сожалению, в психбольнице. Он не был ранен, но не выдержал того всего, ему очень тяжело было, слишком много событий. А ему 23 года, это же ребенок», — рассказывает Гаврилко.
событий. А ему 23 года, это же ребенок», — рассказывает Гаврилко.
То, что Иван ранен, он понял только через несколько часов, потому что из-за экстремального выхода и слоев одежды не заметил, что на плече рана.
«Я чувствовал, что у меня что-то болит. Но массивного кровотечения не было. Как мне рассказывали, уже чуть позже меня начало трясти. Упаковали в машину и вывезли как контуженого. Уже в больнице увидели, что там такая огромная дыра — можно было чуть ли не руку засунуть», — вспоминает Иван.
Прооперировали Гаврилко в Виннице. Там заставили сбрить бороду (чтобы не мешала кислородной маске).
«Это был момент легкого унижения. В нашем батальоне бороды носят почти все. Морская пехота — это агрессивные мужчины, маскулинность. Морской пехотинец, во-первых, должен быть красив, во-вторых, всегда знать, где он. Если он не знает, где находится, то все равно должен быть красив», — смеется Иван.
«Я думал, что уже умер»
Второе ранение произошло летом у Авдеевки, когда мина залетела в окоп. Перед этим Иван с побратимами штурмовали вражеские позиции. Тогда отодвинули врага на 200 метров.
«Я не исключаю, что это был friendly fire. Минометный обстрел, попали в хребет, в задницу несколько осколков. Тогда казалось, что мне все. Вокруг пыль, темно. Я думал, что, наверное, уже умер. Ничего не видишь, глаза залеплены», — вспоминает мужчина.
В конце концов придя в себя, Гаврилко, который тогда в подразделении был санитаром, начал спасать побратима, истекавшего кровью рядом.
«Он получил очень сильное ранение в ногу. Я его бинтовал, он матерился, кричал, ругался, что слишком сильно наложил турникет. Но в тот момент мне показалось, что у него пробита артерия. У меня голова квадратная после контузии, а тут видишь кровь и сильное кровотечение. Я ведь не медик, а санитар. Еще один боец рядом получил разрыв артерии на руке. Его другой парень бинтовал. Потом мы еще два километра шли к точке эвакуации», — рассказывает Гаврилко.
«Я психанул, бросил турникет и стал молиться»
Третий раз его ранили через две недели, когда после лечения вернулся на фронт. Произошло это в октябре между Водяным и Опытным возле Донецкого аэропорта
«Мы шли штурмовать вражеские позиции. Они накрыли артиллерией весь квадрат вместе со своими. Ребята все попадали, а я где-то задержался буквально на секунду — возможно, потому, что слишком мало был на фронте после второго ранения. У меня были перебиты лучевая кость, подколенная артерия на ноге и вена. Я отполз в ямку. Как у санитара у меня был вагон турникетов. Впрочем, хотя мы и тренировались множество раз накладывать их левой рукой, у меня ничего не получалось. У меня уже в глазах белело. Я психанул, бросил турникет и стал молиться. Я читал “Отче наш”, пел эту молитву. А потом пришел мой коллега и говорит: “Что ты тут валяешься, вставай, пошли отсюда”. Я говорю: не могу, у меня — вот. Над нами еще висел дрон и бросал бомбочки. Он его отстреливал», — рассказывает пехотинец.
После операций в Украине Иван лечился во Франции. Там ему при этом поставили диагноз — посттравматический синдром. Домой вернулся в феврале.
Путь к антидепрессантам и арт-терапии
«Я не помню, чтобы в украинском госпитале ко мне кто-то подходил и спрашивал, нуждаюсь ли я в помощи психолога. Ну, бывали ребята явно депрессивные, к ним приходили психологи. Возможно, меня тоже спрашивали, но этого эпизода я не помню», — говорит Гаврилко.
Со стороны Иван в своем образе харизматичного бирюка имеет вид положительного и морально несокрушимого мужчины.
«В морской пехоте культивируется образ сильных ребят, которые ничего не боятся. Хотя на самом деле не боятся только идиоты», — говорит военный.
В 2017-м, кроме психолога, Иван обратился также к психиатру. Тогда ему в первый раз диагностировали ПТСР и прописали антидепрессанты.
«Те, что я принимаю, считаются легкими. Сейчас употребляю по таблетке в день. А в Авдеевке принимал по четыре штуки, потому что были навязчивые мысли, моменты панических атак. А так — съел таблетки с утра, чтобы потом не бегать днем по окопам и не кричать, что нам всем задница», — самоиронично говорит Иван.
Вместе с медикаментами попробовал иппотерапию — лечение на основе взаимодействия человека с лошадьми И быстро ощутил положительный результат.
Но больше всего его затянула арт-терапия. Он стал рисовать акриловыми красками. Хотя раньше страсти к рисованию не было.
«Это посоветовала психотерапевт. Просто рисовать что угодно. Я таким образом выбрасываю эти эмоции на бумагу».
После первого ранения Иван вернулся на фронт с набором для рисования. В доме, где они жили у Авдеевки, рисовал картины на фанере, которой были забиты окна. Их не удалось вырезать и забрать с собой, потому что в дом прилетело.
После возвращения из Франции Иван уже знал, как помочь своей психике — опыт полномасштабного вторжения не прошел даром. Сейчас у него есть психотерапевт, он лечится и пьет антидепрессанты.
«Когда я демобилизовался в 2015-м, поначалу не знал, что со мной происходит. Потом очень стеснялся обратиться к психологу из-за стереотипов в обществе. Думал, что подожду, потерплю и оно пройдет. Но не проходит, потому что это как перелом руки. Если ты его запустишь, то срастется криво или загноится, поэтому эти вещи нужно прорабатывать», — делится опытом мужчина.
Иван говорит, что бывали моменты, когда хотелось обратно на войну. Верил, что это поможет его психологическому состоянию.
«Хотя и понимал, что это полная фигня в тот момент, потому что там хватало тех ребят, которые были. Но там такое чувство постоянной поддержки, дружеского плеча. Ощущение, что ты всегда нужен, тебя никто не бросит, ты солидный человек. А тут я хоть и был государственным служащим, но чувствовал постоянное давление руководства», — признается Гаврилко.
Как не навредить желанием помочь и о чем не спрашивать у ветеранов
Свои картины он собирает в стопку. А на стенах висят пейзажи любимого художника — Богдана Салия. А еще у Гаврилко есть небольшая коллекция холодного оружия.
«А вот с этим ножом я последний раз… Точнее, это не нож, это стилет, им сала не нарежешь…»
«Кого ты резал им?» — перебиваю Ивана. Он поднимает глаза и взглядом дает понять, что сморозила ерунду, даже если в шутку.
«Никого. Никогда не ставь ветеранам таких вопросов. Какие еще вопросы раздражают? Кого ты резал? Сколько ты убил? Что ты чувствовал, когда стрелял во врага? Что ощущал? Отдачу ощущал! Больше всего бесит вопрос “Как там?” и “Сколько ты москалей завалил?” Ты их там не воспринимаешь как людей. Это цель, это угроза, которая бросается, как бешеное животное, и его нужно ликвидировать. Никто на фронте не очеловечивает врага, потому что начнет колебаться и будет убит», — объясняет Гаврилко.
Также Иван просит не жалеть воинов и не сюсюкаться с ними. Признается, что ему неудобно, когда женщина уступает место в трамвае. В ответ обманывает, что ему больно сидеть и отказывается. Впрочем, когда нога совсем сильно болит, все-таки садится.
«Лучший вариант общения с ветеранами — это на равных. У меня шурин после тяжелого ранения. Его уже списали. С ним никто не может говорить, а я могу. Вытаскиваю его из дома, вместе решаем какие-то бытовые дела, двигаем. Я переживаю за то, чтобы он не стал злоупотреблять алкоголем. Если ему очень хочется, то предлагаю уже сесть вместе и выпить вина».
Гаврилко уверен, что Украине не помешал бы американский опыт, чтобы военных после фронта отправляли на карантин и за ними наблюдали психологи. Хотя уверен, что государство после окончания войны просто не сможет помочь всем. Ветеранов будет слишком много.
Иван зажигает свечу. Всегда так делает, когда садится рисовать. Его коллекция работ становится все больше.
«Это я рисую по фотографии моей знакомой, которая сейчас живет в Японии. Это Тории, синтоистские символические врата на пути из мира живых в мир мертвых».
Последнюю свою картину Иван нарисовал уже после нашей встречи. На фоне деревенских пейзажей — кровавые следы. Название работы «Флешбек. Евгеновка, март 2022».
Главный редактор hromadske Кристина Коцира каждые две недели будет делиться лучшими материалами
Подписаться- Поделиться: