Освобожденная из плена учительница Виктория Андруша: «Меня травили и угрожали побрить налысо»

25 марта 25-летнюю учительницу математики и информатики Викторию Андрушу россияне похитили из дома, из Старого Быково в Черниговской области. В ее телефоне оккупанты нашли сообщения из чат-ботов о передвижении российской техники.

Долгое время Викторию держали в Курском СИЗО, к ней не пускали адвокатов и не подтверждали, что она действительно там.

29 сентября Викторию и еще двух гражданских женщин освободили. 14 октября вместе с правозащитниками Центра гражданских свобод Виктория вышла на пресс-конференцию. Дальше — ее прямая речь о более чем полугоде российского плена.

* * *

Практически все время я находилась в Курском СИЗО. Потом меня перевели в женскую колонию, а перед освобождением — в еще один изолятор. Ни разу мне не говорили, куда меня везут.

В СИЗО военные и гражданские находились вместе. Ко всем относились одинаково. Все, кто прибывал в изолятор, должны были пройти «приемку», там отмечали, что мы бандеровцы, националисты. Для них было неважно, что мы делали и где были. Мы из Украины, мы во всем виноваты.

Я тоже относилась к ним соответственно. Первые два месяца сотрудники изолятора меня называли «каменной». Говорили, что я убивала взглядом.

У меня был статус «наводчицы», поэтому ко мне было много ненависти. Это читалось во всем. Они думали, что я завербована и имею какую-то ценную секретную информацию. Не раз меня допрашивали. Они не верили, что я учительница и работаю в школе.

россияне мне дали статью «шпионаж», дело расследовали месяц. А потом, в конце мая, сказали, что мои действия не нанесли вреда россии и что меня освободят. Ждать пришлось до конца сентября.

* * *

Каждый раз, когда мы прибывали на новое место, нас осматривали медсестры. Только женщины, мужчин там не было. Проверяли волосы, раздевали догола. В каждом месте нам либо выдавали новую одежду, либо проверяли нашу. Смотрели каждый карман, не зашили ли вдруг ничего внутрь.

В СИЗО все должны были пройти «санитарную обработку». Во время нее мужчин стригли налысо и очень часто этим же угрожали девушкам. Мне тоже. Но потом один работник кому-то позвонил по телефону и сказал, что мне оставят волосы. Еще целый месяц меня травили, угрожали, что все-таки его обрежут.

* * *

Задача каждого в СИЗО — выжить. Ты следуешь их режиму и стараешься поступать так, чтобы не провоцировать их даже на разговоры.

Физическое воздействие было почти на всех. Сотрудники изолятора жестоко реагировали на любые жалобы, что тебе чего-нибудь не хватает. К мужчинам в таких случаях применяли силу. А потом еще могли спросить, нужен ли кому-то врач. Если кто-то говорил «да», то ответ был: «Сейчас мы тебя подлечим».

* * *

В Курском СИЗО нас переводили из одной камеры в другую. Сначала я была в камере для шести человек, где нас сидело двое. Там на стене было выцарапано слово «морг».

Потом нас перевели в карцер, переоборудованный в камеру. Рядом была комната с трубами водоснабжения и крысами, даже сотрудники их боялись.

Каждый день у нас было по две проверки — утром и вечером. Сотрудники изолятора не трогали нас, пленников, даже пальцем. Все делал спецназ, мужчины в балаклавах.

Пленным запрещали общаться между собой. Или мы должны говорить тихо, чтобы нас не было слышно. Сотрудники могли стоять у дверей, слушать, а затем передавали следователям наши разговоры.

Передвигаться по СИЗО можно было только наклоненным под углом 90 градусов, с руками за спиной и раскрытыми ладонями.

Сначала кормили ужасно — их щами. Потом у них, наверное, сменились повара и у еды появился вкус. На ужин давали капусту и рыбу. На обед — горячую еду: первое, второе, мясо. А утром — молочную кашу и теплый чай, компот.

* * *

Мы все должны были соблюдать режим. Обязательно петь гимн (россии, — ред.) утром после подъема. Если кому-то из сотрудников изолятора не нравилось, или если вы сбились, они говорили: «Еще раз», и вы поете, пока они не скажут: «Хватит». У нас также был список военных пророссийских песен, которые нужно было петь.

Если кого нового привозили в СИЗО, нас также просили спеть песню «Мы — русские». Мужчины должны были слушать, как мы поем, и так ее учить.

А в женской колонии девушки должны петь песни и шагать, как военные. Обращение к работникам только: «Гражданин начальник», «Да точно», «Никак нет» — независимо от того, гражданский или военный.

* * *

После полугода в Курском СИЗО нас начали перевозить. Тогда появились подозрения об освобождении, но прямо нам ничего не говорили. В последнем СИЗО, когда мы спросили, где мы находимся, ответили, что в Брянской области. Я понимала, что это близко к границе с Беларусью и Украиной.

Также один следователь подтвердил, что мы поедем домой, но неизвестно когда именно. Мы ждали. Я даже девушкам говорила, что мы надолго не задержимся.

И действительно, когда настало утро и нам сказали вставать, собирать вещи, было два варианта: либо опять куда-то перевозят, либо будут освобождать.

К тому же один из работников, спецназовец, показал нам знаками, что мы едем домой. Хотя сотрудники СИЗО, наоборот, говорили, что нас везут в тайгу, в Сибирь или в Тагил.

Когда нас посадили в военный автобус, то не завязали глаза и завели еще нескольких мужчин, мы уже были уверены, что нас везут на обмен. Потом сказали: «Снимайте им наручники, они едут дальше сами».

Нас пересадили в их автомобили и привезли на территорию Украины. Мы, девушки, были в приподнятом настроении. А один солдат не верил, что это правда. Я ему еще говорила: «Читай: Украина. Все мы дома». Хотя первые сутки, пока мы были в больнице, казалось, что это сон и мы снова проснемся в СИЗО.