Освобожденный из плена ученый — о пытках в подвалах МГБ, наследниках НКВД, ФСБ и российских военных на Донбассе

10 января 2018 12:43

Игорь Козловский— выдающийся украинский ученый, которые два года находился вплену «ДНР». Он— один изсамых авторитетных религиоведов напостсоветском пространстве, автор более 50книг. Коренной житель Донецка Козловский никогда нескрывал своей позиции поподдержке соборности Украины.

Наталья Гуменюк

Профессора арестовали унего дома вянваре 2015года. Козловский нехотел уезжать, потому что ухаживал заприкованным кпостели сыном.
Задва года заключения ученого, которому немомент ареста исполнилось 62года, нераз пытали, его семье поступали угрозы.
Будучи одним изведущих специалистов подуховным практикам, зарешеткой Козловский стал опорой для многих пленных. Громадское общалось сученым летом 2014, когда российско-украинский конфликт наДонбассе только набирал обороты, ипосле того, как город был оккупирован. Винтервью после обмена заложниками мыузнали осих пор неизвестных деталях тяжелых ижестоких условий пребывания вплену, атакже отом, как можно помочь оставшимся взаключении икак поддержать тех, кто был освобожден ивернулся домой.

Люди, окоторых ничего неизвестно, находятся там без всякой поддержки имогут просто исчезнуть

Исегодня есть люди, которые остаются вплену, аихсемьи хотят понять, что известноли пленникам оподдержке, которую имоказывают здесь. Зналили вы, Игорь Анатольевич, отом, что происходит запределами вашей камеры?

Ядействительно счастлив наконец-то быть здесь. Самые яркие мои переживания— это встречи сродными, сблизкими. Яблагодарен всем, кто принимал участие вмоем освобождении: пусть это были какие-то маленькие усилия или большие, флешмобы, письма...
Как доходила эта информация доменя? Во-первых, существовала так называемая «тюремная почта». Если кому-то вруки попадала украинская газета икакое-то упоминание было обо мне иособытиях вУкраине связаны смоим освобождением, мне передавали. Передавали через этажи, через уборщиков. Яполучал информацию, хотя нам было запрещено пользоваться какими-то средствами. Ите, кто нас называл «политическими», держали нас втаком закрытом состоянии— «тюрьма втюрьме». Номыполучали эти известия, иэто была очень важная психологическая поддержка: отебе помнят, затебя борются; тыпонимал, что борьба эта долгая, тынабирался терпения. Ноэто была такая опора, благодаря которой можно было пережить эти часы иминуты, дни, месяцы, годы. Поэтому спасибо всем!

Религиовед, ученый Игорь Козловский, освобожденный из плена боевиков самопровозглашенной «ДНР», после приземления самолета с освобожденными украинцами в аэропорту «Борисполь», 28 декабря 2017 года Фото: Анастасия Власова / Громадское

Многие здесь боялись поднимать какой-то шум, чтобы ненавредить. Ваше имя прозвучало вМинске, достали вашу фотографию сукраинским флагом, значит, повысились ставки. Нонасколько такие действия вообще рискованны?

Содной стороны, да, это повышало твою цену итыстановился предметом торговли, поэтому изсписка могли выбрасывать, потом опять вписать. Асдругой стороны, это вкакой-то степени было фактором защиты. Раз тыценный, тывзоне внимания иукраинской, имеждународной общественности, значит, ктебе относятся более осторожно инебудут применять силовые методы, тызащищен этим вниманием, твоя жизнь оказывается вбольшей сохранности. Потому что люди, окоторых ничего неизвестно, находятся там без всякой поддержки имогут просто исчезнуть.

Знаетели выолюдях, которые там остались? Например, есть известные фамилии военных Коринькова иГлондаря (бойцов третьего полка спецназначения Александра Коринькова иСергея Глондаря держат вплену уже почти три года— ред.), есть еще Станислав Асеев— журналист иблогер. Что сними? Возможно естьте, оком неслышали. Многоли там таких?

Да, очень много. Мынезнаем, кто где находится достоверно, нозасудьбой Асеева мыследим, это один измоих студентов, как иФомичев (Владимир Фомичев работал вкиевской организации Центр UA). Нам удалось сформировать вумах исердцах нашей молодежи илюбовь кУкраине, ипозицию, имыследим заего судьбой. Когда мыбыли там, топытались получить информацию, где оннаходится. Сейчас онсодержится наИзоляции. Это завод «Изоляции», там, где уних есть что-то вроде тюрьмы, концлагеря, где сидят нетолько политические. Онтакже находится под МГБ (так называемой «Министерство госбезопасности»). Ноесть также идругие точки, есть подвалы МГБ, еще подвалы там, где было телевидение наулице Куйбышева, 61(Донецк), нутоесть подвалов много, необо всех мызнаем.

Как можно помочь еще тем, кто остался?

Во-первых, всегда существуют материальные проблемы: там нехватает еды, одежды, поэтому если есть возможность передавать через родственников, это хорошо. Конечно, нужна поддержка здесь ивсе усилия гражданского общества, пусть разной мировоззренческой позиции, пусть они будут разные вобществе, разные конфессиональные позиции иэто нормально. Потому что плюрализм мнений дает нам возможность выработать какую-то середину, какое-то равновесие, ноесть вещи, которые должны быть единые. Прежде всего, это свобода человека, это его права, это возможность человека иметь такую правовую защиту, поддержку.

Скем вам разрешали общаться извнешнего мира втечение этих двух лет?

Знаете, это уже наколонии были возможности свиданий, приезжали родственники, люди близкие. Текороткие звонки, которые удавалось сделать тайно отадминистрации, потому что запрещено было звонить.

Психологически тебе становилось легче насердце, тыслышал голос родного человека— имог быть более спокойным, потому что волнуешься больше незасебя, хотя конечно ждешь своего освобождения, новолнуешься засвоих близких.

Потому что тыпонимаешь, вкаких условиях как тебе жить. Аони этого незнают доконца. Конечно, говорили: «Все нормально, все хорошо, небеспокойтесь, все буде добре». Это как мантра такая— «все буде добре»— иговорил всем, себе, иим, иблагодаря этому тымог жить дальше.

Вподвале МГБ— самые тяжелые истрашные условия

Вкаких условиях взаключении быливы?

Вразных... Потому что ясначала был вподвале МГБ, это были самые тяжелые, страшные условия. Потом стало немного легче, первый приятный сезон, когда (посадили) внебольшие камеры. Потом, когда спустили уже туда вниз на10-й пост, аэто раньше был пост для приговоренных ксмертной казни впериод Советского Союза, асейчас там восновном «пожизненники» либоте, кого «урабатывает».
Там восновном были политические секты, кого неназывали политическими, так сказать обменный фонд. Это были очень сложные условия: маленькие камеры, практически нет места для передвижений, тыможешь либо сидеть, либо лежать, вполу— дырка, которая называется туалет иизкоторой, собственно, все поднимается снизу; тоесть это очень сложно. Вколонии уже полегче, потому что там ипространства больше иобщения больше, можно дышать, видеть небо нетолько через решетку, аитак, напрямую. Это потрясает. Небо, знаете, напоминает тебе очем-то таком базовом, незыблемом.

Религиовед, ученый Игорь Козловский, освобожденный из плена боевиков самопровозглашенной «ДНР», во время интервью в студии Громадского, 5 января 2018 года Фото: Дмитрий Русанов / Громадское

Ачем вас кормили?

Обычно дают баланду, как они ееназывают. Наподвале, там, внизу МГБ, раз вдень кормили, потом— три раза вдень, ноястарался есть пищу, которую передавали родные ивСИЗО, ипотом уже ивколонию.

Сколько вас было, кого они считают политическими?

Нутех, кто несогласен сихгенеральной линией «русского мира», линией «ДНР», «ЛНР» ит.д. Тоесть все несогласные.
Естьли разница втом, как относились квоенным икгражданским?
Уних была камерная система, достаточно жестко кним (квоенным— ред.) вообще. Ядумаю, что какой-то глобальной разницы небыло, иони, имыдля них представляли какую-то опасность иотносились кнам, нескажу, что подчеркнуто враждебно, нонасторожено.

Религиовед, ученый Игорь Козловский (справа), освобожденный из плена боевиков самопровозглашенной «ДНР» и журналистка Громадского Наталья Гуменюк во время интервью в студии Громадского, 5 января 2018 годаФото: Дмитрий Русанов / Громадское

Кто были эти люди, надзиратели, скоторыми вы пересекались? Высними общались?

Если мыговорим уже необМГБ, там, где служат «верой иправдой», атех, кто работает наСИЗО или наколонии, вбольшинстве своем это просто люди, которые работают, потому что имнегде работать. Некоторые работают, потому что они были там всегда исказать, что они занимают какую-то жесткую линию, политическую, наверное, нет.

Это люди, укоторых есть свои потребности выживания. Вомногом они ностальгируют потем временам, когда была, как они говорят, Украина, потому как есть вопросы материального характера.

Ихконечно беспокоит вопрос амнистии, вот когда они гипотетически прогнозируют, что, предположим, войдет Украина, ачто сними будет? Начиная ссамых простых моментов. Войдетли ихработа вихпенсионный возраст, аможет ихпривлекут кответственности зато, что они просто продолжали работать? Отношения, среди тех, кого выназвали надзирающими— там много самых обычных людей, укоторых нет какой-то враждебности поотношению ктебе.

Процветает придуманный патриотизм

Выдончанин, они— тоже. Вынеговорили, что вы— местный, анеприехали откуда-то?

Они удивлялись, что ядончанин. Они думали, что из-за предела, пусть неизПравобережья, ногде-то изКиева. Номногие немогли понять, как это. Процветаетто, что мыназываем придуманным патриотизмом, местечковым.

Аэти люди вМГБ, кто они?

Они служат. Уних нет пути назад. Они служат верой иправдой, они задействованы вэтой репрессивной машине инебудут отступать назад, будут доконца отстаивать изапугивать основное население, что придет Украина ибудут проблемы. Тоесть здесь будут сложности. Есть многие вМГБ сейчас, которые раньше были вСБУ.

Есть люди, которыхкурируетФСБ. Есть люди, которые перешли измилиции туда работать, грубо говоря, предали присягу иперешли служить внекое образование. Они понимают, что находятся под угрозой. Они почти все есть насайте «Миротворца» (украинский сайт, созданный в2014 году поинициативе Антона Геращенко, втовремя— внештатного советника министра внутренних дел Украины; цель ресурса— сбор данных олицах, подозреваемых всепаратистской деятельности— ред.), которого они больше всего боятся. Есть проблема уэтих людей, иони ищут варианты: либо уходить вРоссию вслучае чего, либо формировать партизанские отряды. Они боятся Украины.

Высказали, что чувствуется присутствие ФСБ. Вчем это проявляется?

Во-первых, ФСБ курирует МГБ. Это практически секрет полишинеля, тоесть все обэтом знают. Даже местная администрация «ДНР» неочень может повлиять наМГБ, потому как оно выходит сразу нароссийские спецслужбы, это чувствуется. Когда тызаходишь влюбой кабинет, там обязательно висят портреты Сталина, Путина, апотом— Захарченка.

Вы, конечно, эти два года были взаключении, нознаетели, как заэти два года менялась ситуация вДонецке?

Настроение меняется, конечно. Ямог обэтом узнать отобычных заключенных, которые поуголовным делам попадали, апотом— вколонию. Они недавно были наволе.

Улюдей такое настроение бесперспективности. Все говорят отом, что регион нежизнеспособный. Останавливаются заводы, большая часть шахт неработает.

Люди перебиваются случайными заработками, уже все, что можно украсть— украли, что можно распилить— металл, снять медь— поснимали. Адальше что? Как дальше жить? Те, укого есть постоянная работа, еще держатся. Есть районы, где улюдей были рабочие профессии. Они работали назаводах, шахтах, вкаких-то учреждениях. Что делать? Выезжать. Восновном вРоссию. Если есть родственники, тоони агитируют уезжать вРоссию. Либо вУкраину, но, конечно, сопределенной опаской. Тамже распространяются слухи, какже вас встретят, кому вытам нужны, там донецких нелюбят, выбудете изгоями. Они вэто верят ипередают друг другу такие истории. Такие случаи правда есть, нолюди разные итоже могут быть раздраженными. Ихможно понять, нокогда человек приезжает изобездоленного региона сюда ивстречает агрессию, тоонвыносит соответствующее суждение.

Каждого пытают состервенением икричат: «Мыесть русский мир»

Игорь Анатольевич, мызнаем, что вас пытали, иэто очень сложные воспоминания. Эти люди предъявили абсурдные обвинения отом, что увас нашли гранату, авы— ученый. Когда они говорили это, действительно предъявляли именно тепретензии или это был странный спектакль?

Это можно назвать спектаклем, который неоднократно разыгрывался, когда тебе приставляют дуло пистолета иговорят, что будут играть врусскую рулетку икрутят барабан или, когда расстреливают, атаких очень много. Кого-то пытали электричеством. Это, конечно, жутко. Они понимали, что просто нужно выбить признания. Это называется дознания. Примитивно инепрофессионально. Уних есть задание: человеку нужно навязать обвинения идальше они передают следователю, апотом— всуд ит.д. Они должны сделать это быстро, уних дела. Они каждого пытают состервенением, при этом кричат: «Мыесть русский мир, который пришел сюда». Яихневидел, потому что уменя наголове был мешок, ноуменя все время мелькали босховские образы. Эти странные персонажи, маски чумные. Вот такое было ощущение вголове.

Выговорили, что эти пытки остались современ НКВД.

Да, они так иговорили: «Выже понимаете, что мы— наследники, что мы— прямые наследники НКВД, МГБ, КГБ», анекакого-то вялого СБУ. Такие крики были, когда нас пытали. «Вызнаете, что выневыйдете отсюда живым ит.д.»

Каких-то людей удавалось сломать?

Нельзя ихвинить. Укаждого человека есть некий предел прочности. Япотому иговорил: уменя такой характер— чем больше давишь, тем больше сопротивление. Один изних мне отвечает, что это только повашему случаю так, абольшинство людей достаточно быстро ломается. Японимаю, это люди. Мыфизические существа, мысущества психосоматические, инаша психика имеет предел. Болевой предел, психологический предел, предел ужаса, того что будет дальше. Когда мне сказали, что завтра продолжим, меня вернули вмешке вподвал, ияподумал, боюсьли яумереть. Нет, оказывается, небоюсь. Оказывается, что уменя нет этого страха. Явпервые узнал осебе это— что самое страшное для меня,— этото, что будут страдать мои родные иблизкие.

Вам угрожали, когда задержали?

Были икогда задержали, икогда пытали. Всегда существовала угроза, что будет воздействие намоих родных иблизких. Они используют наши слабые места, это наши близкие. Есть один (пленный— ред.), онеще там, небуду говорить, как его зовут, онхорошо держится, унего нет никого. Ему легче держатся, нет слабого места. Это все знают, это механизм, который отработан еще современ НКВД.

Чтовы, возможно, скажете другим людям? Выже незабудете это.

Очень важно иметь эту внутреннюю опору. Ты, как человек, являешься ценностью для своих родных иблизких, тебя должна поддерживать ихлюбовь. Желание встретится сними должно поддерживать. Нужно понимать, что увсего есть конец. Иуэтой истории есть конец. Если выверующий,— уповайте наГоспода. Если выневерующий, тоуповайте налюбовь своих близких. Держитесь заэто, это ниточки, которые помогают вам прожить достойно этот период. Онзавершится, завершится вашим освобождением. Вывернетесь.

Выговорили, что многие квам обращались там, выобщались слюдьми взаключении. Вызанимались йогой, молились.

Да, мне помогали дыхательные упражнения. Это гимнастика, которую яделал. Яподдерживал себя физически, советовал, помогал, рекомендовал. Втех условиях нельзя замыкаться, нельзя оставаться только ссобой, человеческое общение важно.Некоторые осужденные вколонии просили сомной встречи, потому как имбыло необходимо услышать именно мое слово. Они рассказывали свои истории, они плакали, тыихвыслушивал.

Атам были эти «свои»? Теже «ДНРовцы», которые сидели вместе? Зачто ихпосадили?

Они это прямо говорят, что ихзачищают. Это восновномте, кто начинал в2014-2015годах. Некоторые изних сожалеют, что брали вруки оружие: все пошли, ияпошел. Или, предположим, там бесплатно раздавали наркотики ит.д. Большинство изних оказалось забортом этих всех процессов, кто-то пошел воровать, кто-то начал жить обычной жизнью, ноони были зачищены. Некоторых подставили. Они рассказывали разные истории, они говорили, как они участвовали вИловайске, вДебальцево. Они говорили отом, что восновном эта была российская армия, аони были назачистке. Было много откровений.

Освобождать нужно всех, даже если ваше мнение несовпадает

Скажите, мыхотим понять какой-то порядок цифр, людей, которые потенциально моглибы вернуть политических заключенных, украинских военных. Это десятки людей? Унас нет списков, это очень сложная работа.

Мынезнаем, кто вэтих списках. Янезнаю, знаетли украинская сторона отех или иных людях. Ихмного. Каждый человек— это ценность. Есть разные случаи, просто интересно увидеть списки, чтобы сказать «вот этого человека знаю, это— действительно патриот. Этого тоже знаю, ноонникакой непатриот, малоли как онпопал вэти списки».

Религиовед, ученый Игорь Козловский (справа), освобожденный из плена боевиков самопровозглашенной «ДНР» и журналистка Громадского Наталья Гуменюк во время интервью в студии Громадского, 5 января 2018 года Фото: Дмитрий Русанов / Громадское

Авэтом случае это важно для освобождения людей?

Для освобождения людей— нет. Нужно освобождать всех, несомненно. Совпадает онстобой вомнении или нет, имеетли онблизкую позицию, либо наоборот далекую. Человеческая жизнь— это ценность. Это самая важная ценность. Правильно делает украинская сторона, что освобождает всех. Дальше уже нужно смотреть. Имеетли этот человек какую-то позицию против Украины. Это незначит, что его нужно репрессировать, ното, что онтребует определенного контроля сточки зрения определенных спецслужб,— это правда.

Игорь Анатольевич, мыговорили свами последний раз увас дома вДонецке вдекабре 2014года. Это было еще доДебальцево, когда было принято решение отом, что небудут платить пенсии. Выговорили, что неуезжаете изДонецка, потому что увас больной сын, иэто невероятно сложно. Насколько тогда выдействительно могли уехать?

Задним числом очень сложно говорить, конечно, нужно было уезжать. Япланировал наапрель 2016 года постепенно готовил почву. Номеня взяли вянваре 2016года. Янеуспел. Можноли предъявить себе претензии? Конечно. Янерассчитал, непросчитал того внимания кмоей персоне состороны тех служб, которые там есть.

Многие говорят, что все немогут уехать. Просто объясните. Здесь часто спрашивают, апочему люди неуехали.

Нупредставьте себе: родители— старики, они нехотят ехать. Некоторые настолько сжились, что хотят там умереть сродными иблизкими. Потом, куда ехать? Ладно мне седьмой десяток, ноячеловек подвижный. Очень многие люди находятся втом состоянии, что уних нет никаких перспектив. Куда они бросят все нажитое, дом. Приедут сюда, аздесь кому они нужны, говорят они. Нуладно, намесяц, нагод, ажизнь дальше? Что делать? Где жить? Этоже очень важные вопросы.

Вышли избольницы икуда идти? Говорят, есть программа, нонас сней непознакомили

Скажите, какая нужна помощь? Выобщались слюдьми, которых освободили сейчас. Да, встречали. Была достойная встреча, ночто дальше?
Это действительно была достойная встреча, яблагодарен. Спасибо стране, спасибо всем, кто так встречал, носхлынула эта волна, имынаберегу. Песчаный берег, пустота, воссоединяются семьи.

Как дальше быть? Работы нет, жилья нет, денег нет, даже простых вещей нет. Унекоторых нет даже одежды. Они ходят вбольничной одежде. Что дальше?

Некоторые даже задерживаются вбольнице даже дольше чуть дольше, чтобы поесть иосвободится оттого состояние, вкотором они находились.
После этих камер это просто фантастика: внимание, уважение, приходят волонтеры. Мыбыли вФеофании, пришли ссыном, были волонтеры, спрашивают, беспокоятся. Ноони ведь несделают все, они могут вещи принести. Нувышли избольницы икуда идти? Да, говорят существует какая-то программа, нонас сней так инепознакомили сэтой программой.

Пока мынезнаем окакой-то организованной ицентрализованной помощи.

Ядумаю, что она где-то существует, говорили, что-то обещали. Ноопятьже, ползают слухи, что невсем. Некоторые говорят, что помощь будет только военным, ачто делать гражданским? То, что эти слухи неопровергают, неговорят,— вносит тревожную нотку. Янезнаю, доехалили некоторые. Перед Новым годом кто-то поехал вФеофанию, кто-то взял таймаут, чтобы побыть дома. Некоторые собрались вМариуполь иговорят, что делать, нет денег. Начем япоеду? Вот ясейчас выйду избольницы, акак ядоберусь доМариуполя? Пешком, чтоли? Это очень важно. Есть забота государства. Это должно быть более действенно.

Человеку нужна крыша над головой, питание, период адаптации, чтобы найти свое место всоциуме, найти работу. Они выстояли, они вернулись спотерями, сневероятно большими потерями психологическими, физическими, материальными, душевными, ноони нуждаются.

Японимаю, что унекоторых людей остались родственники, иони говорят осторожно, отом, что они пережили. Понятное дело, что журналисты ивсе остальные хотят узнать, что там было.

Есть вещи, проблемы, окоторых нельзя говорить публично, ведь там остались родные иблизкие. Нельзя выливать эту информацию насоциум, люди услышали— ипошли дальше, аим (освобожденным— ред.) сэтим оставаться. Информация может использоваться невтех целях. Она может оказаться разрушительной для родных идля близких. Есть вещи, которые касаются даже тех переживаний, издевательств, есть вещи запредельные, окоторых социум недолжен знать. Это может негативно сказаться насамой личности итакие случаи есть. Очень много вопросов нужно оставить заскобками.

Что выбудете делать дальше? Будете писать книгу?

Да, несомненно. Ябуду писать иобэтом писать, инетолько. Уменя много планов. Ябуду заниматься творческой, научной работой, преподавательской работой, общаться сосвоими учениками— ихмного, они меня ждали, переживали.

Что выбольше всего хотели сделать исказать?

Как можно чаще говорить слова любви. Мычасто забываем вбыстро текущем жизненном потоке признаваться влюбви. Очень важно говорить обэтом.

Бороться затех, кто находится под пропагандой «русского мира»

Игорь Анатольевич, вопрос возвращения Донбасса. Что сэтим делать? Выговорили, что часть возможно недумает обэтом, часть— пусть остается таким, как есть. Застрял Минский процесс, никто непонимает, куда-то движемся или нет. Нужно идти накакие-то уступки икомпромиссы или нет? Как высмотрите нато, как заканчивать войну? Как возвращать Донбасс? Что можно делать наданном этапе?

Чем дальше продолжается, тем дольше этот процесс будет длиться. То, что Украина никогда инипри каких условиях недолжна отказываться отсвоих территорий, тоэто однозначно. Былбы ужасный прецедент. Нивкоем случае. Это наша земля, однозначно. Безоговорочно. Чтобы там нехотели, неговорили.
Это нетолько территория, это еще илюди, наши граждане сукраинскими паспортами, которые являются гражданами Украины сосвоей точкой зрения, сосвоим мировоззрением.

Да, они находятся под определенной идеологический пропагандой так называемого «русского мира». Заних тоже нужно бороться, это люди. Чем дальше, тем сложнее, мыпотеряли уже много времени.

То, что выговорили, что Минский процесс затягивается, непонятно. Там это тоже используют, чтобы еще больше укореняться, это как раковая опухоль, идут метастазы все больше ибольше. Мне уже говорили, что здесь есть одни, которые выступают засиловой вариант решения проблемы, другие— замирный диалоговый. Истина, наверное, как всегда посредине.

Необходимы иодни, идругие усилия. Нам необходимо укреплять иделать мощной украинскую армию. Она должна быть оборонительной. Мынесобираемся нинакого нападать, носюда нужно действительно вкладывать большие усилия. Сдругой стороны, нам необходимо силовое давление. Мыдолжны стоять четко насвоих рубежах ивосстанавливатьих. Также необходимо, чтобы наконец-то созрело мощное здоровое гражданское общество, как яуже говорил сразными позициями внутри, новцелом направлены наодну цель— соборность иединство Украины.

Мызнаем, что для того, чтобы Украина развивалась ипроцветала, должно быть гражданское общество.
Это тообщество, которое контролирует политическое общество инаоборот. Оно наблюдает, что делает власть, правильноли делает. Контролировать ивкакой-то степени может даже направлять усилия.

Мыделегировали свои полномочия этим органам, аесли делегировали— должны спрашивать уэтих органов. Еще, наверное, нехватает достаточной зрелости уэтого общества, поэтому есть полярные тенденции. Зачем необходимо нам гражданское общество вданном вопросе? Для того, чтобы устанавливать связи слюдьми потусторону разделения. Там уочень многих иродственные, идружественные связи сохраняются. Есть просто знакомства, инеобходимо сними общаться, необходимо доносить свою точку зрения, нервать сгоряча.

Мать одного изпленных, скоторой мыобщались, перед его освобождениемговорила, что хочет просить прощения зато, что страна недостигла того, очем мечтал еесын, когда воевал под Дебальцево. Здесь досих пор есть коррупция, есть проблемы. Вытам были вплену, амытут несмогли. Мынесделали того, что хотели три года назад. Очень многие люди боятся, что люди, которые вернутся изплена, разочаруются. Многие здесь разочаровываются.

Явсегда говорю своим ученикам: чтобы неразочаровываться, ненужно очаровываться. Янебуду разочаровываться потой простой причине, что ялюблю людей такими, каковы они есть. Ялюблю страну, такой какова она есть. Яхочу, чтобы она жила лучше, ноэто зависит нетолько отдругих, ноиотменя втом числе.

Да, вУкраине есть коррупция, давУкраине есть еще очень много проблем, номывыбрали правильное движение вмировое сообщество. Вдуховных практиках есть такое понятие, что путь иесть плод. Наш путь иесть наш плод. Что такое просветление?

Просветление— это процесс. Это когда тыидешь, авконце тоннеля становится все больше ибольше света. Мы— еще втоннеле, номыидем ксвету исразу требовать, чтобы здесь все засветилось изасверкало— это слишком большое требование. Нонужноли это требовать? Да, нужно. Нужноли поднимать эти вопросы? Да, нужно. Для этого инужно здоровое гражданское общество.

Скажите, когда вам сказали, что вас освободят, выповерили?

Это было 25-го. Мывидели там Кирилла, Путина, Медвечука.

Мынезнали, кто всписках. Это был самый важный вопрос,— аестьли тывэтих списках? Тревожно. Тынадеешься, тыпытаешься узнать, ноэто сложно. Вечером 25-го декабря вдруг вколонии вызывают уже ушедших домой оперативников, потом— политчасть, главного врача медслужбы. Они начинают меня осматривать, впервые мерять давление завсе время вколонии. Судивлением узнали, что уменя повышенное давление. «Ачего вынеобращались?» Аоткуда язнаю, какое уменя давление. Выже должны все время осматривать. Пишите, что невынеимеете никаких претензий.
«Вы, наверное, уже догадываетесь»,— они мне говорят. «Ввашей жизни предстоят перемены»,— нопрямо неговорят. Дежурные поздравляют, говорят, что завтра утром везут наСИЗО. НаСИЗО мыночуем сВолодей Фомичевым иеще одним. Утром 27-го нас погружают вавтозаки, мыедем в97колонию. Забираем военнопленных, потом— доМакеевки. Мыдаже незнали, куда едем. Возможно, мыедем наМариуполь. Нет, кажется, что мыедем наМайорск.
Три автозака, они заполнены допредела, сидим друг надруге. Так мыпросидели часов шесть, вочень сложных условиях. Наконец-то мыприбыли, мыждем-ждем. Никого нет, потом едут состороны Украины наши автобусы. Втот момент, когда прорывается Ирина Геращенко, мыпонимаем, что свершилось. Тогда уже все начали кричать «Слава Украине!». Уменя все время возникает образ, что отошли воды имырождаемся. Недавно президент (Петр Порошенко— ред.) говорил, что это ваше второе рождение. Да, вкакой-то степени— это второе рождение. Итогда начался путь домой.