«Политика — это такая игра, где играют людьми». Интервью с Олегом Сенцовым

Бывший украинский политзаключенный Олег Сенцов рассказал, кто может стать новым лицом украинских политзаключенных в России, почему он не пишет им письма в тюрьму, когда мы увидим крах Лукашенко и Путина, и зачем ему лицензия шкипера.

За пять с половиной лет, проведенных в незаконном плену Олегу Сенцову пришлось пережить пытки и голодовку. Суровые условия содержания и неожиданная популярность мало изменили характер Олега. Зато изменился образ жизни — хотя он пока не планирует идти в политику и продолжает заниматься творчеством, большую часть своего времени Олег теперь уделяет теме освобождения украинских политзаключенных, которые до сих пор остаются в плену у РФ и боевиков.

Почти полгода после своего освобождения Сенцов провел в заграничных путешествиях, посвященных теме украинских политзаключенных. Мы поговорили с Олегом после того, как пандемия и карантин, введенный по всему миру, приостановили эти путешествия. Это позволило ему побыть дома с семьей и больше внимания уделить собственному творчеству — написанию книг и подготовке к съемкам нового фильма.

Олег, показательный суд над Вами и Александром Кольченко сделал вас «лицами» украинских политзаключенных в РФ. После вашего освобождения у мира таких лиц перед глазами больше нет, несмотря на то, что до сих пор более сотни украинцев заключены в российских тюрьмах по политическим мотивам. Могли бы Вы назвать кого-то из них, кто для вас является образцом стойкости и мужества?

Каждый наш узник для меня является этим лицом. И я всегда говорю, что неправильно ставить кого-то на первое место и говорить, что он такой правильный. Чем я лучше того же Валика Выговского?

Он был в одном лагере с Ромой Сущенко. И Рому Сущенко забирают на этап для обмена, а его — нет. Вы представляете, каково это ему? А каково другим, которые до сих пор сидят? Как Шуру, Дудке? Как Куку? Как нашим всем крымским татарам, которые сидят, а Путин в них вцепился и не отдает? Каково им? Это всегда мужество. Братья Абдулаевы, которых держат в ШИЗО Уфы. Это очень плохое место. Потому что в России одна тюрьма на другую не похожа, и есть ужасные тюрьмы... Я просто был в Лободках и знаю, что это такое. Уфа — не лучше. И я знаю, как к ним там относятся.

И наш долг — говорить про них, чтобы к ним всем было приковано внимание. Потому что это внимание — как свет в комнате с тараканами. Они начинают разбегаться в разные стороны, потому что боятся света.

Вы поддерживаете связь с нашими политзаключенными в РФ?

Я напрямую ни с кем связь не поддерживаю. Вы должны понимать, что это может принести для них проблемы там. Я больше с семьями общаюсь, через адвокатов, правозащитников. Косвенная связь. Я письма какие-то посылал, а они просто не доходили. Тогда я понял, что они могут не доходить и что у человека будут проблемы из-за этого. Потому что там (в России — ред.) они совсем по-другому смотрят на все. Эти охранники, эти «опера» — это больные люди.

Сейчас между Украиной и Россией опять планируется обмен пленных. На какие конкретные шаги может или должна пойти украинская власть во время этих переговоров для освобождения наших политических заключенных?

Нам очень легко говорить об этом из этой студии. Но это очень трудно делать другим за столом переговоров с Путиным. Потому что России не нужны наши граждане. Им не нужны свои граждане. Путину, кроме его амбиций, ничего не интересно. Он обменял нас не потому, что ему так был нужен Цемах или другие люди. А так как ему просто надо было избавиться от нас как от проблемы. Он тогда самых медийных освободил. Плюс он хотел Европе показать — Макрону и другим — что с ним можно общаться. Хотел снова наладить отношения, снять санкции. И Зеленскому показать — чтобы его к себе приблизить и чтобы потом делать другие вещи. Он хочет видеть Украину на коленях, видеть ее в своем кармане. Вот его цель. А это [освобождение пленных] — такие шаги к этой цели.

И надо это понимать и при других обменах. То есть он на это идет, чтобы казаться гуманным и получить что-то взамен. Это такая игра. И, к сожалению, эти люди — и я в том числе — пешки в этой игре. Это звучит неприятно, но это так. Политика — это такая игра, где играют людьми. И надо быть очень хорошим шахматистом, чтобы не отдавать своих, а забирать.

Другая проблема — более техническая — в том, что не согласованы списки на обмен. То есть мы подаем одни списки в Россию, а Путин говорит: «Крымских татар — нет. Это — Хизб ут-Тахрир, это вас не касается, это российские граждане. Не отдадим».

Как он и меня не хотел отдавать. Говорил, что я — российский гражданин. Хотя у меня не было российского паспорта. А у этих людей есть паспорта, потому что без них жить в Крыму в оккупации столько лет невозможно. И на Донбассе тоже: приводится список людей, а они говорят: «У нас таких людей нет». Потом раз — они всплывают. И это тоже проблема — эти несогласованные списки. Это больше техническая проблема, но у Путина нет политической воли для ее решения. Потому что он на этом крючке держит нас. К тому же об их пленных в России ничего не говорят. Ничего. Говорили только о Вышинском — и все. О других молчат, «их там нет». А здесь [в Украине] — говорят. Потому что для нас они — ценны, для него — нет. Этот обмен его ничем не привлекает. И поэтому настолько сложны переговоры.

А почему он не хочет отдавать крымских татар? Потому что ими Путин может своих граждан запугивать как «исламской угрозой»?

Действительно, в России существует проблема исламизма. Есть фундаментальный исламизм, в который вовлечено много людей. У нас его нет, у нас нет терактов, поэтому нет какой-то вражды к мусульманам. А вот там она есть, и очень сильная.

Но эта организация, которую я упомянул (Хизб ут-Тахрир), у них тоже определена как террористическая. Хотя ни одного террористического акта с участием ее членов никогда не было. Они просто на упреждение работают, чтобы продавить всех, кто может быть против режима.

С другой стороны, это крымские татары. Это более лояльное к Украине сообщество, и его надо давить, чтобы оно знало, что «вы все — мои рабы, и вы не можете рассчитывать на защиту Украины». Вот в чем проблема. Он не хочет отдавать крымских татар из-за этого. Чтобы они все понимали, что «вы все должны смотреть на Путина, а не на Украину».

Когда вы были в российской тюрьме, в вашу поддержку на улице выходили люди по всему миру. В том числе и в России. Но там подобные митинги, даже одиночные, редко проходят без последствий для их участников. Расскажите, пожалуйста, кто выходил на митинги в вашу поддержку в России и как потом сложилась судьба этих людей?

Самый известный — это Костя Котов, который выходил за меня и до сих пор находится за решеткой. Это дело получило очень широкий резонанс, и он скоро будет на свободе. Но не так быстро, как нам бы хотелось. Он ходил в футболке с моим изображением и потом в суде был с моим изображением. А я дома сфотографировался в футболке с его фотографией. Поэтому такой фидбэк был очень классный.

Как он рассказывал, на примере моей борьбы он тоже включился в эту борьбу. Это очень здорово, потому что я всегда говорю о том, что у нас должен быть хороший контакт с той частью россиян, которая адекватна, которая считает Путина врагом и знает, что аннексия Крыма Россией была незаконной, что войну на Донбассе ведет Россия. Вот эти россяине — это наши друзья, мы должны с ними общаться и налаживать контакт.

Потому что просто отрезать и говорить, что пусть будет что будет... Россия никуда не денется. Она не уедет в Северный океан и не утонет там. Она будет всегда рядом. И надо как-то ломать хребет путинскому режиму, чтобы потом наладить отношения с другим государством, с другим правительством, чтобы вернуть наши все территории.

В июле вы проходили практику для получения лицензии шкипера. Планируете ли кругосветное путешествие на паруснике?

Да, это такая цель моя была, мечта детства. Я об этом много читал, узнавал, но не успел реализовать. Потому что это дорого стоит.

Я однажды ездил на яхтинг, это было еще в 2012 году. С киношниками пересекся — и меня взяли на регату почти бесплатно. Я там чему-то научился — и все, но эта мечта у меня осталась. И сейчас я нашел друзей, которые проводят такую школу. Я прошел обучение: сначала теоретический курс, затем практический. Сдал все экзамены на «отлично» и сейчас жду лицензию шкипера, чтобы ходить — и я буду ходить.

Если ты шкипер, ты не платишь за аренду яхты и другие расходы. Ты делаешь все бесплатно. Некоторые получают деньги за это, но я не хочу их брать. Хочу просто находить команды людей, которые готовы активно отдыхать на яхте и которым нужен шкипер. Потому что поездка вообще стоит почти тысячу евро на человека, это не так дешево. А если ты шкипер, ты едешь бесплатно.

Я хочу учиться. У меня первая ступень — это inshore шкипер, 40 миль от берега. Потом другая ступень — offshore шкипер. Затем идет ступень master — и с ней ты можешь переплывать Атлантику. Поэтому я хочу постепенно расти и пересечь Атлантику. И вокруг света — это вполне возможно, я не вижу никаких препятствий для этого.

Почему вы согласились принять участие в проекте об украинских политзаключенных #PrisonersVoice? Почему такие проекты важны?

Для меня важны любые проекты — маленькие, средние, большие — если они говорят о наших пленных. Я говорил, что буду работать в этом направлении всегда. Если есть возможность об этом говорить и принимать участие — я всегда участвую. Потому что это важно — создавать такой фон, чтобы мы никогда об этом не забывали внутри страны, а также напоминали об этом нашим западным партнерам.

Приложение дополненной реальности #PrisonersVoice создается в рамках проекта, который реализует ОО «Интерньюз-Украина» при поддержке Украинского культурного фонда и в сотрудничестве с Центром гражданских свобод и другими партнерами. Проект является частью глобальной акции #PrisonersVoice, которая должна привлечь внимание мирового сообщества к украинским политзаключенным, которые находились или до сих пор находятся в российских тюрьмах. С помощью AR-технологии зрители смогут глубже почувствовать эмоциональные переживания тех жизненных ситуаций, в которых оказывались самые известные в мире украинские политические пленные — от обстоятельств ареста до жизни в колонии.

Автор: Татьяна Матычак