Самолет, которого не было, или почему непосредственный полет «Мрии» над Венецией не имеет значения

Самолет Мрия пролетает над садами Джардини, но не отбрасывает тени. Неизвестно, что будет в Джардини в этот день, и никто, к счастью, этого не знает. Солнце встает над садами Джардини. И усталый охранник стоит посреди Джардини. Куратор Венецианской биеннале говорит близкому человеку, что он нисколько не устал.

Когда нам говорят, что нужно мечтать, мы согласны. Но слишком часто нам говорят, что мечтать — это также дорого, нерационально, не ко времени. Какое все же место реальной, смелой мечты в этом новом мире? Или все и должно быть в дальнейшем подчинено «сочетанию покорности перед необходимым и негативной волей»? (А. Бадью). Может ли мечтать (о тени над садами Джардини) страна, которая находится в глубоком экономическом кризисе и еще и открытом военном конфликте? Позволит ли эта страна себе подумать о расходах в 300 тыс. евро ради двухминутной тени над садами Джардини? Где остановят мечту или где она остановится сама? И если порог политики или экономики еще можно преодолеть, то преодолеет ли проект порог этики экологического кризиса? Где и на каком этапе мечта о «Мрии» и ее тень разобьются о привычный бюрократизм, прагматизм, рациональное использование ресурсов и этику 21 века?

Но при чем здесь Биеннале? Почему именно этот полет? Возможно стоит определить, что же является мечтой в данном случае? Сады Джардини? Биеннале как праздник западного рыночного искусства? Или все же есть нечто большее помимо того, что имеет место такая банальная, смешная, но чувствительная вовлеченность в мировое профессиональное сообщество со своими недостатками и преимуществами? Мы задаемся вопросом, действительно ли Биеннале была мечтой для художника в стране советов (Советском союзе)? Возможно это только сейчас нам, потомкам, кажется, что исключенность из сообщества коллег на западе переживалась по-разному, порой травматично, иногда — наоборот, но похоже, что именно эти времена изоляции и создали своеобразное лицо культуры, в которой мы выросли. Эти разные поколения учителей и учеников, конформистов и аутсайдеров, создали определенное очень своеобразное сообщество в Украине, сообщество, которое само себя еще не может определить и диалог в котором пока фрагментарный и прерывистый, ведь всегда он начинается с разных верований в различные мифы, но все же другой, хотя и разветвленной, мифологии.

Почти два месяца назад мы объявили open call для всех желающих без исключений и отборов стать участниками украинского павильона на 58-й Венецианской биеннале. Мы обратились к украинским художникам / художницам как к единому, хотя и «мнимому» сообществу, и в то же время к каждому, кто чувствует себя на обочине этого процесса или наоборот. Невзирая на технику, идеи, образование и возраст, мы пригласили их принять участие в проекте. Возможно, это была попытка еще раз «представить эту самую общественность», где «Все» художники — это демонстрация присутствия, митинг, марш в направлении Венеции. Мы используем риторику уровня мэра города небольшого городка: «все художники», «Мрия (Мечта)», «Полет». Набор символов, которые можно было бы встретить на выцветших афишах девяностых постсоветской молодой республики, в описании какого-то регионального фестиваля. В этом смысле мы встречаем Венецианскую биеннале со сном провинциальной Украины. Наш проект в этом плане — это гибель профессионализма, победа «темных» в смысле невежественных, победа интуиции и полусна, который остается без трактовка из сонника, а также уже и не совсем понятно, кому этот сон приснился. Мы выступаем с призывом к собравшимся, заверяем их, что они бросят тень на Джардини просто заполнив анкету, став участниками Венецианской биеннале и тем самым ускорив ее собственную инфляцию. По словам Иосифа Бродского, каждая эпоха, каждый период, каждое, если угодно, столетие определяет главного поэта, друга на целую эпоху, потому что так легче, так проще. Мы против этого, мы за каждую историю, и этот жест еще раз ставит вопрос к биеннале и его политике инклюзивности / эксклюзивности.

В 1993 году, после 70 лет Советского союза и после двух лет независимости Украины, в центре современного искусства Замок Уяздовский в Варшаве впервые были представлены украинские художники не социалистической доктрины, а «современные художники», участники Паркоммуны, южной новой волны, украинского трансавангарда, художники с Запада и Востока страны. Выставка, которую курировал Юрий Онух, называлась «Степи Европы», и хотя в интернете остались только остатки самих работ, название удостоилось пророческой судьбы и стало еще одним термином в локальной мифологии.

В 2018 году МоМА выдает исследовательскую книгу (Art and Theory of Post-1989 Central and Eastern Europe: A Critical Anthology. Janevski, Ana, et al, 2018) о критическом арт-дискурсе в постсоветском пространстве Центрально-Восточной Европы. Внимательный читатель, листая последние страницы этой книги, может встретить карты городов, которые посетили члены исследовательской группы и кураторы института. Среди обозначенных столиц восточно-центральных европейских стран (и не только столиц), слепым белым пятном можно увидеть территории Украины. Те же степи Европы, и через 25 лет все еще заметены снегом, а также столица, скрытая под толстым его слоем. Этот пример исключения мировой авторитетной институцией Украинского искусства, казалось, из его собственного контекста, не был первым. И, конечно, возникает вопрос — почему нам так важна наша легитимизация со стороны институционально развитых стран? Или, если грубо сказать, со стороны влиятельного профессионального сообщества и глобального рынка? Мы, как художественный коллектив и кураторы этого павильона, используем мифологию именно потому, что это самое верное и самое проверенное, что у нас есть. За 25 лет независимости культура так и продолжает существовать внутри собственной удобной и закрытой парадигмы, породив при этом критически мало точек «входа» для тех, кто был готов войти извне. Степи Европы начинают оттаивать от снега, но этот процесс, конечно как и все важное, через неожиданные открытия и боль, и принятие самого себя. Из-за промахов художников и поражения сообществ. Через создание мечты и созерцание ее горения. Тем не менее, в знак напоминания о тех исключенных, наполовину проявленных, а также тех, кто и мечтать не мог, мы решили бросить тень на биеннале в Венеции — для напоминания обо всех других тенях, которые лежат на ней, на глобальном рынке и на всей системе колониализма современного искусства.

Павильон стал результатом как очевидных, так и тайных действий основных участников ситуации. Результат сложных отношений, конфронтаций и коалиций будет отображаться как «станция» для передачи мифа — мифа о полете мечты над Джардини. Персональные конференции рассказчиков проходят одновременно, смешиваются, накладываются друг на друга и образуют звуковой палимпсест, и единственное, что их объединяет — это периодическое, одновременное чтение основного мифа о пролете над садами. Перформеры в павильоне, как авторизованные ретрансляторы истории, знают о выставке больше всего, сохранят новый раздел мифа. В результате объявленного открытого набора участников была создана телефонная книга, содержащая имена и контактные данные 1143 художников и художественных коллективов. Листая ее страницы, внимательный зритель будет выстраивать свое отношение к данной информации: возможно, художники будут ему неизвестны, возможно, он найдет среди них знакомые фамилии или даже друзей. Или, возможно, достаточно просто признать их существование. Как правильно сказал Вальдемар Татарчук: «Павильон стал тенью тени».

/ Материал опубликован с согласия Open Group

Мнение редакции Громадского может не совпадать с мнением автора.