Семь книг, которые нельзя пропустить на нынешнем «Книжном арсенале»

Помните крошечную расшитую бисером сумочку Гермионы Грейнджер, которая внутри была бездонной? Вот и я такую ​​хочу. Однако пока мы не научились накладывать заклятия, чтобы безгранично расширять свои вещи, придется все же выбирать, что купить на «Книжном арсенале». А вот список от hromadske:

«Словарь войны» (составитель Остап Сливинский, Vivat)

Когда происходит катастрофа, мы теряем не только друзей, родных, дома, но и литературу. Вымышленные сюжеты кажутся лишними на фоне реальности, которую нельзя было представить, а слова слабыми, чтобы отразить травматический опыт. Язык делается шершавым, некомфортным, обнаженным. Метафоры отпадают как слишком ненадежное убежище от реальности, а эпитеты как лишнее украшение руин.

 «Словарь войны» — это сборник коротких текстов, каждый из которых раскрывает новое значение некогда привычного слова. Составитель издания Остап Сливинский рассказал hromadske, как возникла идея книги: «“Словарь” родился из безысходности, точнее, из бессилия, когда в течение первых недель полномасштабного вторжения я никак не мог найти слов, чтобы как-то назвать реальность, которая была вокруг. И однажды понял, что эта реальность сама приходит с определенными словами, просто нужно уметь их услышать. И я стал слушать, что говорят люди вокруг. Так из многих часов слушания и разговоров выкристаллизовались эти несколько десятков коротких историй о силе, стойкости, надежде, заботе, страхе, растерянности, вере, несокрушимости. Меня как фигуры вообще нет в этой книге, я — только слушающее ухо».

«Словарь войны» — книга о возвращении себе языка через базовые понятия. «Свобода», «сладкое», «письмо» из уст тех, кто переживает войну, звучат впервые в истории. Крохотные образки, разворачивающиеся на несколько абзацев или страницу, очень личные признания, рассказы шепотом, а не вслух. Несмотря на кажущуюся легкость письма, эти образы стали устойчивыми: если свобода — то непреходящая, постоянная, несерийная. Если письмо — то от любимого, слово, преодолевающее расстояние. В рисунках иллюстраторки Екатерины Гордиенко развивается еще одна история — визуальная. Изображения выдержаны в базовых цветах: черном, желтом и сером. «Чтобы нарисовать иллюстрацию, историю надо пропустить через себя. Придумывая идеи, я часто плакала. В цветовой палитре предложила использовать черный и серый, идеально передающие настроение войны, и желтый как цвет солнца, тепла и добра. Что-то желтое, хотя бы лучик, должно быть в каждой картинке. Этим я хотела показать, что даже в самой ужасной ситуации есть надежда», — рассказывает Екатерина.

«Словарь войны» уже переведен на полтора десятка языков, и процесс продолжается. «Из обычной документальной книги выросла настоящая социальная инициатива, к тому же международная. Я словно потерял контроль над “Словарем”, он живет своей полнокровной жизнью, и это прекрасно. Вокруг книги образовалось то, что Ольга Токарчук называет “сообществом повествования”. Теперь я знаю, что это значит», — говорит Сливинский.

«Жить нельзя умереть» (Александр Осадко, ВСЛ)

Сборник рассказов Александра Осадко — не новинка, эта книга — из длящихся во времени. А учитывая тот трагический факт, что Александр не сможет написать следующую, остается перечитывать эту.

Александр (позывной «Танго») погиб на Донбассе прошлым летом, защищая Украину. Его герои архетипичны, витальны, а значит, они будут жить. Разворачивая издание, невольно ждешь сложных, болезненных свидетельств о жизни «на нуле», а перед тобой ряд смешных, щемящих, светлых рассказов о бытовой магии, дружбе и жизни в селе. Здесь даже чудовища родные, а главным врагом оказывается колорадский жук. Анна Осадко, жена Александра, говорит: «Сашины рассказы мудры и остроумны одновременно, философско-сковородинские и озорно-детские, простые, как борщ — и важные, как хлеб». И действительно, Осадко смотрит на мир по-детски ясно, но в этом взгляде нет никакой инфантильности или упрощенности, скорее радостное ожидание чуда. Такие рассказы могли бы писать наши классики XIX века, если бы проснулись в Украине в 2022 году и пережили первый шок от увиденного. Если проводить параллели, пространство здесь полно света, как в «Ночных купаниях в августе» Сергея Осоки, а приключения все же ближе к «Тореадорам из Васюковки» Нестайко. Семь текстов, как семь цветов радуги, в ясности и простоте — их сила.

«Позывной для Иова» (Александр Михед, ВСЛ)

Александр Михед говорит, что это его лучшая книга, которая никогда не должна была появиться. «Позывной для Иова» — болезненный рассказ о первых 13 месяцах войны. Разрушение дома в Гостомеле, жизнь родителей в оккупированной Буче, сто дней в казарме, потери, шум, бешенство, гнев, ярость, поиски своих и своего.

История ветхозаветного Иова — это притча о потере, вплоть до уничижения человека, уменьшения до простой телесности. Когда отпадает лишнее, оказывается, что не так уж много нужно для жизни. Родные рядом, домашнее животное, телефон, чтобы записывать мысли. Даже бумажные книги оказываются атавизмом, ведь библиотеки уничтожены. Но хуже того, что культурное наследие тоже постоянно обнуляется, если не работать над его возвращением: художников убивают (и сегодня), их тексты запрещают (совсем рядом), города сравнивают с землей (прямо сейчас). Помнить даже самое плохое, фиксировать самое страшное, как резню в Буче и бомбы в Мариуполе, — наша обязанность перед следующим поколением.

В «Позывном для Иова» четыре разговора: с защитником Донецкого аэропорта Евгением Терещенко, который снова идет на войну; с художницей Ларой Яковленко, вынужденной уехать от войны за границу; с журналистом Евгением Спириным, который принимал участие в эксгумации захоронений в Буче и написал об этом ряд репортажей; а еще с находившейся в оккупации мамой писателя литературоведом Татьяной Михед. Еще одним измерением текста стали иллюстрации художника Мити Фенечкина на основе фотодневника и скринов новостей, которые Михед делал с начала полномасштабной войны.

«Позывной для Иова» вас точно будет триггерить, он написан остро и выпукло, четко, без умолчаний. Но разделенная боль, как известно, утихает быстрее. Да и куда нам теперь от нее деться?

 «Эрос и Психея. Любовь и культура в Европе» (Владимир Ермоленко, ВСЛ)

Свою новую книгу интеллектуальной эссеистики Владимир Ермоленко посвятил эросу в культуре и культуре эроса. Комментируя выбор темы, философ отмечает, что стремился показать один из нервов культуры, вокруг которого культура вращается. Эрос здесь — попытка найти баланс между близким и дальним «стремлением быть близким, не превращая это в банальность, инертность, ведомость» и одновременным «стремлением к далекому, к путешествию», рассказывает автор hromadske. Как и остальные философские темы, эта укоренена в самое бытие человека в мире: «Вопрос эроса на самом деле вопрос о нашей конечности». Эросу свойственно напряжение, ведь он сочетается с чувством недостатка, драмой стремления, потребностью «порождения в красоте», часто невозможной. Это не всегда счастливое чувство, но оно продуктивно, потому что, как сказано в книге, «ведет к рождению нового бытия».

«Царевна» (Ольга Кобылянская, Pabulum)

В повести Ольги Кобылянской «Царевна» говорится не об эросе и танатосе, а об интеллектуальном партнерстве и глубоком уважении, из которых произрастает настоящая любовь. Главная героиня — юная эмансипантка Наталка Верковичивна мечтает стать успешной писательницей. Несмотря на заповеди старшего поколения, что реализоваться женщина может разве что в браке, она отвергает ухаживания мужчин одного за другим. И только в конце, воплотив в жизнь свои карьерные амбиции, Наталья выходит замуж за Ивана. Он будет поддерживать деятельность жены и всячески ей будет помогать. Однако даже такой брак звучит как вынужденный компромисс автора в угоду читателям.

Переворачивая привычную схему «юная красавица + умный мужчина = свадебный торт», Кобылянская предлагает другую идею: хэппи-энд — это реализованная женщина, будь она одна или в паре. Как будет иронизировать Леся Украинка, Кобылянской от критиков доставалось за то, что она «хоть и писательница, могла на “что-нибудь такое” отважиться». Одна из особо чувствительных рецензий на тексты Кобылянской появилась в газете «Дело». Журналист, охваченный «праведным» гневом, констатирует: «Таких типов, как в “Меланхолическом вальсе”, у нас не было и не будет, потому что мы, мужчины, этого никогда не допустимо. Ох, sweet summer child.

Сюжет «Царевны» читателям, скорее всего, известен, так что подробно на нем останавливаться нет смысла. Интереснее другое: почему для серии классики от Pabulum'а выбрано именно это произведение? По словам автора предисловия к изданию Ростислава Семкива, Ольга Кобылянская входит в канон украинской литературы, то есть ее тексты содержат глубокие смыслы, и знакомство с ними крайне необходимо всем, кто хочет знать национальную литературу. «“Царевна” — это история о вызревании писательского таланта, борьбе против репрессивного семейного уклада и — шире — патриархального социума», — объясняет hromadske Ростислав Семкив.

«Путешествие людей книги» (Ольга Токарчук, перевод Виктора Дмитрука, «Темпора»)

На постоялом дворе собирается странная компания: романтическая куртизанка Вероника, мистик-аристократ Маркиз, практический делец де Берль, юноша Гош, лучше понимающий лошадей, чем людей, и британский джентльмен Берлинг, оказавшийся в этом месте случайно. После ряда общих приключений Маркиз, Гош и Вероника уже втроем направляются в далекие края по Книге, в которой умещается вся человеческая мудрость. Это задание Маркизу дало загадочное общество Людей Книги, однако мужчиной двигает не столько долг перед братьями, сколько естественное любопытство человека, для которого познание — смысл жизни. Еще один импульс — любовь, которая медленно расцветает, как деликатный цветок земляники (иногда Токарчук возвращается в своих романах к растительному коду). Долгий путь через горы, охваченные болезнями города и населенные волшебными существами долины, закончится прямо на пороге великого открытия.

Как это часто бывает, центром романа Токарчук оказывается книга, влияющая на живых и мертвых (особенно на мертвых!). Читатель так и не узнает, что в ней сказано, ведь текст сам себя оберегает, допуская поближе лишь тех, кто потом не выскажет тайны миру.

«Гамнет» (Мэгги О'Фаррелл, перевод Евгении Канчуры, Vivat)

За кулисами самых известных рассказов происходит подлинная история. Пока мы смотрим на освещенную сцену, где в очередной раз уставший жизнью молодой человек размышляет, быть или все же нет, где-то на опушке травница Агнесс оплакивает умершего сына Гамнета. Увидев в афише вариант его имени, она чувствует, что он погиб во второй раз. Агнес, женщина с соколом на руке, — это действительно Энн Хэтэуэй, жена Шекспира. Ее муж так и останется в тексте безымянным. «Отец Гамнета», «учитель латыни», «старший сын перчатника» — самый известный драматург в истории здесь анонимен, и это кажется справедливой компенсацией за предыдущую незаметность женщин рядом с ним. В то же время в романе немало шекспировского: игр, переодевания, путаницы, драматического напряжения. Даже чуму здесь находят в коробке со стеклянными бусинками, и открывает ту коробку сестра Гамнета Джудит — ну, чем не ящик Пандоры. Шекспир становится фоном, духом текста, растворяется в украшениях.

События в романе начинаются в 80-х годах XVI века, когда молодой учитель влюбляется в девушку с золотистыми глазами. Потом он будет работать в театре, а она — выращивать сад и выпрашивать у судьбы для жителей города еще немного лет жизни. Это была бы типичная счастливая история, но разве из них возникают литературные шедевры? Так что для собственного сына Агнес судьбы не допросилась. В 1596 году Гамнет Шекспир умирает от чумы в возрасте одиннадцати лет. После себя он оставляет воспоминания и выколотую точку, которая станет центром сюжета. Здесь возникают логические параллели с другим блестящим историческим романом— «Линкольном в бардо» Джорджа Сондерса о смерти сына американского президента. В обоих случаях уход ребенка является разломом, кризисом, который нельзя пережить в молчании, о нем стоит говорить или хотя бы писать. Как и Сондерс, О'Фаррелл не боится сложных эпизодов, и одним из самых щемящих является сцена того, как Агнесс омывает тело своего ребенка. Никакого безэмоционального «уберите трупы», воплощенная человечность, живая боль.

Это история об эпохе триумфа Просвещения, когда рациональное мировоззрение в европейской культуре станет доминантным. Магическое мышление является органической частью жизни семьи Шекспиров. Их жилье расположено прямо у леса, непроглядного, густо-зеленого «прошитого ежевикой», где тропы путаются и заводят в чащу. Но Агнесс не боится злых духов, она сама является очеловеченным духом этого леса, женщиной на грани природы и цивилизации. Главная героиня живая, и уже этим прекрасна.

«Гамнет» получил премию Национального круга книжных критиков, стал лучшим романом года по версии The Guardian и собрал сотни восторженных отзывов и комплиментарных рецензий.

Автор: Богдана Романцова