Сто лет дороги. Путь армянской семьи из Османской Сирии в Украину

Один из самых известных эпизодов армянского сопротивления депортациям и убийствам в 1915 году — это оборона на горе Муса-Даг, что в нынешней турецкой области Хатай. Внук участника обороны Муса-Дага сегодня живет в Украине, в Черновицкой области. Светлана Ославская записала историю семьи, а вместе с ней историю сопротивления армян и бегства от геноцида по его словам.

2019 год. Опришены

Полчаса на автобусе из Черновцов — и я в поселке Опришены. Здесь говорят на румынском, румынская поп-музыка звучит в маршрутке, а через два села государственная граница. На краю этого румынско-украинского мира, под самым лесом, оказываюсь в армяно-украинском мире. Старый дом, сад, теплица. Здесь живут Сероб Агисян с женой Лидией.

Сероб докуривает сигарету и приглашает на кухню, где на стене висит коврик с крестом — хачкар, армянский крестокамень. Убирает со стола сыр и армянский хлеб матнакаш и кладет тяжелый, еще советский атлас мира. Вот — указательный палец перекрывает крошечную территорию между Сирией и Средиземным морем. Это область Муса-Дага, здесь родились его дед и отец. Сероба как старшего сына назвали в честь деда. О деде и говорим.

Весна 1915 года. Под Муса-Дагом

Серобу Агисяну-старшему 17 лет. Его отец — владелец небольшого судна, ходит по заливу между Кипром и побережьем. Молодой Сероб — непревзойденный охотник. Даже на пенсии он издалека будет попадать в спичку. И это будет через полвека, в другой стране. Пока он носит модные усы и заглядывается на девушек.

Семья живет в селе Йогунолук. Это армянское село под Муса-Дагом. Вместе в шести селах долины живут около пяти тысяч армян. Земля здесь есть у немногих, поэтому местные держат мелкий скот: коз, овец. Главный транспорт — ослы. В одной деревне разводят шелкопрядов, в другой женщины плетут кружева, о третьей знают, что там лучший мед. Сероб Агисян вырезает костяные гребешки — это ремесло называют «санрагурц». Каждую весну он продает их на ярмарке в Антиохии (теперь этот регион современной Турции называется Антакия).

Хотя Турция участвует в Первой мировой войне, в мусалерское село редко попадают новости из большого мира. Но в 1915 году появляются слухи, что османская власть разоружает армянских солдат. Что в Стамбуле, столице империи, арестовывают несколько профессоров, врачей, журналистов — интеллигенцию. Все они — армяне. То же происходит и в близких к Муса-Дагу городах.

Мусалерцы не верят, что беда придет к ним. Но поздней весной 1915 года в окрестностях Йогунолука появляются ободранные, голодные — кожа и кости — люди. Они рассказывают, о сбежавших из колонны армян, которых гнали в сирийскую пустыню. И вот в Йогунолук и другие армянские села тоже приходит приказ: за несколько дней собраться на выезд. С собой можно брать только ручную кладь, любые средства передвижения, включая ослов, запрещены.

Лето 1915 года. На Муса-Даге

В тот же вечер жители долины собираются на совет. Возникает спор. Одна группа доказывает, что христиане должны покориться злу, а не бунтовать — потому что так хочет Бог. Добровольно уйти в депортацию. Другая настаивает: нельзя сдаваться без боя, если уже и умереть, то не от голода в сирийской пустыне. Часть людей решают скрыться от власти, но большинство хочет обороняться до последнего. С ними и Сероб Агисян, ведь чего еще можно ожидать от одного из лучших стрелков.

Ночью несколько тысяч человек поднимаются на гору с запасами пищи и скотом. Мужчины роют траншеи, строят палатки, налаживают снабжение водой. Ручьев на Муса-Даге достаточно, но не так просто организовать жизнь многотысячного лагеря, в котором есть и беременные женщины, и старики. Среди мусалерцев есть инженеры.

Когда в долине появляется депортационный отряд, он почти не находит в селах людей. Бесится, понимая, что крестьяне скрылись на горе. Турки атакуют Муса-Даг, но партизаны хорошо знают местность. Вместе с туманом они спускаются с горы, обстреливают турецкие позиции. Когда туман поднимается выше, незамеченные, возвращаются.

Это длится неделю, две, пять. Войско под горой понимает, что взять этих людей можно только голодом. У мусалерцев действительно заканчивается еда. Крестьяне едят даже овец и коз, которых берегли на молоко для детей. Далее съедают ослов. На шестую неделю вместо мяса семьи получают только жилы и кости.

Кладбище делают здесь же на горе. Среди людей распространяется мысль: лучше уж в депортации, чем голодная смерть на Муса-Даге (знаем об этом благодаря писателю Верфелю, который написал об этой осаде роман, основанный на рассказах участников, под названием «40 дней Муса-Дага»).

Теперь у мусалерцев одна надежда — что французский или английский корабль подойдет к берегу и увидит их призыв о помощи. Женщины шьют полотно с большим крестом. На нем надпись: «Крестьяне в опасности. Помогите». Флаг вывешивают на крутом склоне горы со стороны моря. Но надежды мало: они неделями всматривались в море и не видели ни одного корабля.

В это время на Западе французские, английские и американские газеты выходят с передовыми статьями, посвященными трагедии армян в Османской империи. Но это мало помогает людям: во время погромов предыдущих лет — в 1896, 1909 — такие статьи тоже были.

И когда надежда почти исчезает, они видят на горизонте темное пятно. Корабль дает гудок — заметили флаг. На 53-й день французские корабли спасают из Муса-Дага более четырех тысяч человек. На лодке, вместе с односельчанами, Сероб Агисян перебирается на корабль. Где-то рядом есть и его будущая жена Нвард, которой сейчас 13 лет.

1918 год. Порт-Саид

Корабли привозят мусалерцев в египетский город Порт-Саид. Здесь женщины, дети и старики живут в лагере для беженцев. Мужчины идут в Французский легион. Сероб Агисян тоже записывается на военную службу.

В обмен на помощь в войне против Османской империи Франция обещает создание армянской автономии. Несколько мусалерцев воюют против Османской империи в Палестине.

За три года Сероб Агисян возвращается в Порт-Саид — и женится на Нвард. Ему едва исполнилось 20, она моложе его на три года.

Во французском легионе молодежь слышит о Марксе и коммунистических идеях. Это увлечение еще аукнется некоторым из них через 30 лет.

1924 — 1939 годы. Муса-Даг — Хайфа

Первая Мировая война заканчивается победой стран Антанты, а Османской империи больше не существует. У ее уменьшенной версии, Турции, теперь новая столица Анкара, где у власти Мустафа Кемаль. Военный, которого называют Отцом турок, хочет больше всего сделать бывших отсталых османских подданных современными, не хуже европейцев, людьми. Женщины должны снять платки, а мужчины — изменить фески на модные шляпы.

Мусалерцев это не касается: их регион перешел под юрисдикцию Франции. В середине 1920-х молодые супруги с семьей возвращаются домой.

Как они восстанавливали быт после того, как дома и хозяйство были разворованы — белое пятно. Но все идет не так плохо, и в 1924 году у Сероба и Нвард рождается сын Завен. Далее: еще четверо детей. 15 лет они мирно живут в Йогунолуци, а также посылают старшего сына учиться на Кипр.

У мусалерцев появляется новая традиция. Ежегодно, в сентябре, они собираются на Муса-Даге, вспоминают погибших и празднуют спасение. Готовят Харису — простое блюдо из баранины и пшеницы, которое варили и при обороне. В одном из армянских сел, в Вакифи (старое армянская название, сегодня — Вакифлы), строят новую церковь.

Но международная ситуация меняется. В 1939 году Франция передает территорию, где расположен Муса-Даг, Турции. Мусалерцы не согласны жить в этой стране. Один за другим армяне из шести сел под Муса-Дагом уезжают: в Алеппо и Дамаск, Бейрут и Палестину.

Серобу в это время уже 40 лет, он отец семейства. Он тоже уезжает и задерживается в Хайфе — тогда это Британский мандат в Палестине, государства Израиль еще не существует. Покупает на базаре киоск, где мастерит и продает те же костяные гребешки. За год-полтора достаточно денег, чтобы снять дом для семьи. Тогда жена с детьми приезжают к нему.

Так мусалерские села постепенно становятся безлюдными. Хотя не все выезжают. Где-то полторы сотни человек решили остаться дома. Вот как они живут сегодня.

2018 год. Последнее армянское село в Турции

Новая асфальтированная дорога ведет в Вакифлы и дальше в Йогунолук. Вдоль нее — так называемые «залы для завтрака». На выходные семьи приезжают сюда съесть традиционный турецкий завтрак. Из-за изобилия блюд на столе он немного напоминает сельскую свадьбу в Украине. А вот автобуса, который ездит в Вакифлы, постеснялося бы и глухое украинское село — такой он изношенный.

Выхожу возле сельской чайной с магазинчиком, где продают фруктовые вина, лавровое мыло и варенье — все это местные продукты. Через дорогу — мандариновый сад, фрукты плотным ковром лежат на траве. Это Вакифлы, одно из шести мусадагских сел. Здесь живут потомки тех, кто в 1939 году не захотел выезжать.

Всего 35 домов. В каждом — кто-то за границей. Село пенсионеров. Идеальное для тихого отпуска, с прекрасными видами на горы и море.

Вакифлы известны тем, что здесь можно вкусно поесть, купить органические продукты и посмотреть на армянское село. «Единственное армянское село в Турции» — так пишут в туристических путеводителях. Путеводители не пишут: последнее, хотя фактически так и есть.

Несколько лет назад здесь отремонтировали церковь, построили новый гостевой дом. Ежегодно в Вакифлах бывают не только туристы из Стамбула, но и журналисты, особенно в 2015-м, в годовщину Великого Преступления. Но местные не любят говорить о прошлом:

— Мы маленькое село, мы не вспоминаем. Оставляем это историкам, — так Берч Картун уходит от ответа. Почти 25 лет он глава — по турецки «мухтар» — этой общины. Мухтар может часами сидеть в чайной, смотреть комедии и новости вместе с другими мужчинами. Со стены над телевизором на них смотрит портрет Ататюрка.

Дедушка Мовзес Емрикян («Муса по-теперешнему», — объяснил мне) показывает на государственный флаг на окне:

— Мы должны думать и быть, как все под этим флагом. Его глаза загораются, когда спрашиваю, знают ли они такую фамилию: Агисян. Что-то напоминает, но не точно.

Жители Вакифлы носят на шее крестики, хотя не производят впечатления слишком религиозных, скорее — деловых. Раз в две недели здесь проводит службу священник из соседнего города Искандерун. И каждый год во время церковной службы в годовщину Геноцида священник читает молитву за погибших.

Окно хостела, где я ночую в Вакифлах, выходит на долину с мандариновыми садами. Горы Муса-Даг не видно за туманом. Спускаюсь в сад, выбираю в мокрой траве несколько крупнейших мандарин. Возвращаюсь в теплую комнату, долго смотрю на огонь и думаю, что если бы здесь был мой дом, я бы ни за что не хотела оставить эти места.

1939 — 1947. Хайфа — Ереван

Семья Сероба Агисяна живет в Хайфе бедно. Зарабатывает ремеслом, дети растут. В это время на другом конце света юрист Рафаэль Лемкин, который учился во Львовском университете, вводит в международном праве термин «геноцид». Он ссылается на два примера: истребление армян в Османской империи и Холокост. Пожалуй, Сероб Агисян читает об этом в газетах.

После 1945 года в Палестине появляются агитаторы из СССР: советская Армения нуждается и в рабочих руках, и в интеллигенции. Завену, старшему сыну Сероба, на тот момент 23 года. Юноша увлечен коммунистическими идеями, которые его старшие родственники принесли из французского войска. Он убеждает семью переехать в СССР. В 1947 году они прибывают на корабле в Батуми, а оттуда едут в Ереван.

Из тех караванов кто-то попал в Сибирь, но у Агисян не было проблем, они получили кредит на строительство. Сероб выбрал участок для нового дома возле леса на окраине Еревана — представлял, как будет охотиться там.

Семья становится советской. Но и дальше выписывает иностранную прессу.

Завен — идейный, мечтает быть полезным мировому коммунистическому движению. Когда в полуголодном 1948 году ему предлагают «теплое место» — работа директором хлебного магазина, отказывается. Всю жизнь работает официантом, а про себя говорит: я коммунист, а не член компартии СССР.

В год, когда умирает Сталин, у Завена рождается старший сын — его называют в честь деда, Сероб.

Опришены

— Они были счастливы, что приехали в Армению?

— Та-а-акой трехэтажный мат стоял, когда говорили, что они променяли на это счастье! — Лидия, жена Сероба-младшего, более многословная, чем ее муж.

— Семья жила довольно обеспечено в Палестине, а здесь [в советской Армении — ред.] им ничего не разрешали, никуда не пускали. Так как были из за границы, — добавляет Сероб. — Дед привез свое ремесло с собой. Он думал, сможет себя обеспечивать тем, что делал в Хайфе. Он и в Ереване делал гребешки, нелегально.

Лидия ставит на стол Харису — пшеницу с мясом. Это простое блюдо готовили на Муса-Даге. Только на Буковине вместо баранины — птица.

В советскую, «почти независимую» Армению мусалерцы ехали с большими надеждами. Многие разочаровались. Сероб вспоминает:

— Покойный отец шутил: спасибо товарищу Сталину, что мы вернулись в Армению и поняли, что апельсины и мандарины можно есть, потому что мы привыкли только сок из них давить.

Дед Сероб умирает в 1973 году. Его сын до последнего остается убежденным коммунистом. Когда же приходит гласность и публикуют списки армян-репатриантов, которые попали в Сибирь, он потрясен. Утверждает, что Бог наказал его как одного из организаторов переселения в СССР.

1990 год. Ереван — Черновцы

Когда накануне Карабахского конфликта старший сын Завена Сероб женится на Лидии, семья сначала не принимает «русскую» жену — старший сын и такое пренебрежение. Но он нонконформист, и не очень оглядывается на патриархальные традиции семьи. В конце 1980-х у них с Лидией уже двое дочерей и квартира в Ереване.

Продолжается блокада Армении. Зимой ереванцы отапливают жилье книгами, потому что вырезали весь лес — включая то, где хотел охотиться Сероб-старший, а электричество в городе появляется на час в день. Начинаются проблемы с едой. У кого есть родственники в других республиках, пытается помочь продуктами. С тех пор осталось много историй, например, как Лидия летела из Черновцов с 20 килограммами масла. Половину забрали в ереванском аэропорту, а остальное она разделила между членами семьи: его растопили, разлили в маленькие баночки и пользовались целый год.

Супруги решают на время уехать из Армении в Черновцы, откуда родом Лидия. Их багаж занимает 11 мест, а сколько еще посылок идут почте: из-за дефицита надо пересылать и перевозить все, даже гладильную доску. Места для лишних вещей нет, но несколько костяных гребней деда Сероба и привезенную еще из Хайфы Библию они берут с собой.

2019 год. Опришены

Сероб приехал на Буковину почти 30 лет назад. Сегодня ему 64. Он показывает на старый румынский дом: думали, что в Черновцах ненадолго, не хотели укореняться и "все было временно". Пока старшая дочка не поступила в университет.

Здесь, в румынском селе на пограничье, у него своя гармония: печь хлеб, забавлять внуку, в теплое время целые дни проводить в саду, готовить шашлык — а он профессиональный повар. Сероб приглашает обязательно приезжать летом. Я, конечно, спрашиваю о доме.

— Постоянный дом у человека там, где ее похоронят. Думаю, дети не повезут меня в Армению. Поэтому дом здесь.

Геноцидом называют массовые убийства и депортации армян в Османской империи во время Первой мировой войны, которая началась 24 апреля 1915 года с арестов армянской интеллигенции. Историки считают, что за период с 1915 по 1923 год было уничтожено около полутора миллиона армян. Геноцид официально признали тридцать стран мира: большинство государств ЕС, 49 из 50 штатов США, Россия. Украина пока не признает эти события геноцидом, вероятно, из-за нежелания осложнять отношения с Турцией, которая отрицает исторический факт геноцида.

Текст, фото: Светлана Ославская