В России всех погубили компромиссы. Мы сами занимались угодничеством и сдавали позиции — Манский

Алексей Тарасов

Режиссер-документалист, президент фестиваля документальных фильмов «Артдокфест» Виталий Манский рассказал Громадскому о том, почему он решил дать показания по обвинению в экстремизме, про удивительную терпимость россиян на фоне падения экономики, про якутов с плакатами «Крым, мы с тобой» и опасности компромиссов, которые губят и граждан, и государство.

Про обвинения в экстремизме

Из последних новостей, которые касаются «Артдокфеста»: Генпрокуратура Российской Федерации подозревает вас в некотором экстремизме, будет судебное слушание после того, как на «Артдокфесте» должны были показать фильм режиссера Беаты Бубенец «Полет пули». Как развивается ситуация?

Еще до начала фестиваля ряд депутатов парламента (России) и даже вице-спикер обратились в Генеральную прокуратуру России с требованием провести проверку на предмет экстремизма в тех фильмах, которые мы показываем. И речь не шла о фильме Бубенец «Полет пули», а речь шла о другом украинском фильме — «Война ради мира». В итоге был сорван показ этого фильма, его невозможно было показать на территории России.

Потом были еще проблемы с рядом украинских картин или связанных с Украиной. Потом был срыв фильма, когда ворвались боевики и сорвали показ фильма Беаты Бубенец. После фестиваля было вроде бы какое-то затишье, но потом опять появились заявления на предмет нашего экстремизма.

В ближайшее время я вынужден буду явиться в Следственный комитет (России) для дачи показаний, в частности, по латвийскому фильму «Полет пули». Я принял решение поехать в Россию и дать эти показания, потому что, если откажусь, по словам адвокатов, вступит в силу другой процессуальный порядок, и меня могут обвинить в уклонении от дачи показаний и со всеми вытекающими. А так как я считаю важным продолжать в России проводить «Артдокфест», то иду на эти весьма сомнительные для меня действия, как явки и прочее.

А как вы считаете, что это за симптом, когда государство начинает интересоваться такими вещами, когда оно начинает запрещать фильмы и усматривать экстремизм в фильмах, которые собираются показать или показали на кинофестивалях?

Вообще, мне думалось, что это крайнее проявление безумия — искать экстремизм в фестивальных показах документальных картин.

Но совсем недавно увидел по телевидению сюжет о том, что какие-то региональные власти обвинили в экстремизме женщину за пост, речь идет о России, за пост в сети Вконтакте, где она ругает местные дороги, что по дорогам не может проехать скорая помощь, еще что-то. И ее реально обвинили в экстремизме, она проходит всю это процедуру. Если экстремизм — это дороги, то показ украинских картин… Достигли дна и снизу постучали — это про то, что происходит сейчас в России.

Виталий Манский, режиссер-документалист. Фото: Громадское

Про окончательную победу телевизора над холодильником

Вы живете сейчас в Латвии, но я уверен, что вы следите за тем что происходит в России. Недавно несколько было протестов, которые носили не политический характер. Один из них прошел после того как случилась трагедия в Кемерове, другой протест был в Волоколамске, он касался мусорных отходов. Как вам кажется, может ли это повлечь за собой что-то более серьезное, значит ли это что гражданское общество в России крепнет? Как вы оцениваете?

Я думаю, что Россия находится в этом смысле в таком пространстве непредсказуемости. С одной стороны, конечно мне бы хотелось, чтобы гражданское общество заявило о своих правах, чтоб очнулось хотя бы.

С другой стороны, все что происходит в официальной плоскости, и результаты выборов с ошеломляющей победой (Владимира) Путина, хотя мне кажется что все очевидно, это, к сожалению, приводит к какому-то более пессимистическому взгляду на перспективы, и особенно вот эта пятая, или какая она, четвертая каденция Путина до 24-го года… Я сейчас нахожусь в фазе какого-то полного разочарования и в каких-то раздумьях личного характера.

Это как стадии отрицания, депрессии, а потом возможно принятия.

Да, что-то такое, мне казалось что все так очевидно. Людям может быть абсолютно наплевать на Украину, может быть наплевать на все: на то, что отвернулся мир от России, на то, что санкции введены. Может быть, это не интересует россиян, вполне могу допустить.

Но черт возьми, то, что ваша зарплата упала в три раза, то, что по вашему холодильнику гуляет ветер — ну неужели своя рубашка больше вас не волнует?

До сих пор в этой конкуренции телевизора и холодильника в России побеждает телевизор. Я уже не знаю, где та грань? Что еще должно произойти, чтобы люди отвернулись от телевизора?

Я, кстати, себя щажу, и не смотрю российские каналы принципиально. Потому что если ты начинаешь смотреть российские каналы, как бы ты ни был настроен, это все начинает тебя засасывать как удав. Поэтому я это отрезал и все. В конце концов, я не живу в России, я живу цивилизованной, комфортной жизнью, у меня нет этих напряжений. Но люди, которые живут в России, как они могут это все переносить? Терпеть, соглашаться с этим унижением, которое ежедневно демонстрируется властью, и эту власть обожать?

А в чем может быть причина? Если смотреть совсем поверхностно, то аннексия Крыма — очень серьезный фактор, который повлиял на то, что граждане России поддерживают нынешнюю власть. Насколько силен этот эффект сейчас?

Многие россияне, которые даже не были в Крыму, воспринимают это как символический жест. Им внушили, что это некое возвращение империи, восстановление чего-то.

Я прекрасно помню, как приехал в Якутию накануне аннексии Крыма, и первое, что я увидел — был такой морозец, - 30 с чем-то, — и митинг якутов, согнанных, с плакатами «Крым, мы с тобой». Это какая-то абсолютно кафкианская история, но она мне врезалась.

Тем не менее, с Крымом я как бы понимаю. А вот с Донецком, Луганском, где реально гибнут их сыновья, которых даже не могут легально похоронить, куда идут огромные ассигнования…

Россия, которая сейчас испытывает колоссальные экономические трудности, повесила на себя каких-то нахлебников, которые ноги свесили. Если только кормить их, то ладно, но их же нужно вооружать еще. Теперь Сирия. Я-то хоть как-то более-менее интересуюсь геополитическими вопросами и у меня есть хоть какое-то объяснение, я понимаю, что это. А я много ездил в свое время по России, знаю людей, у которых нет дороги, один поезд приходит через день, свет включают только чтобы они посмотрели программу «Время». Елки-палки, как они, им-то Сирия чего? А туда же идет просто колоссальная выделенная линия финансирования. Как это все переносится, как это все уживается в их сознании, почему их это подпитывает, почему эта Сирия их подпитывает голосовать за Путина? Это для меня более сложный вопрос, чем Крым.

Виталий Манский, режиссер-документалист. Фото: Громадское

Про угодничество и путь компромиссов

Если возвращаться к протестам и анализировать их, получается, что гражданских протестов, политических, против Путина, особенно нет. А художественная, творческая интеллигенция себя как-то, все же, проявляет. Мы берем точечные акции художника Петра Павленского или группы Pussy Riot, или есть пример судебного разбирательства над режиссером Кириллом Серебренниковым. Я не знаю, можно ли назвать его предыдущий фильм «Ученик» протестным, он несколько антиклерикальный, но уж точно не антипутинский. Как вы оцениваете ситуацию, которая происходит с Серебренниковым? Это было странно видеть, когда по требованию Министерства культуры и режиссеру Серебренникову, и другим фигурантам дела продлили домашний арест.

То, что в один день пришла новость о включении фильма Серебренникова в главный конкурс Каннского фестиваля и требование о продлении ему меры пресечения – это тоже такой символ времени. И, конечно, когда я увидел документ, составленный Министерством культуры, которое по определению должно быть на стороне художника, это вообще не поддается анализу.

Я хочу сказать более для меня важную вещь.

Я считаю, что мы сами во всем виноваты. Мы сами шли по пути компромиссов. Мы сами занимались угодничеством. Сами сдавали позиции. И мы сами получили в конечном счете то, что имеем.

Я хочу признаться – все делю на 125, потому что я этот разговор веду не в России. Я бы сказал с отмашкой и расставил бы все точки над i. Я все-таки нахожусь в другой стране, которая является жертвой российском агрессии. И все это с одной стороны трагически, напряженно. С другой стороны благостно, а с третьей стороны – это другая страна и не хочу говорить, что я думаю. Мое суждение очень жесткое по отношению к тому, что мы сделали в России. Что с нами делает власть. Но я для этого в конце концов приезжаю в Россию, и я хочу там это говорить. Чтобы быть правильно понятым, более точно услышанным, и, может быть, более жестко критикуемым.

Что надо было сделать по-другому? Что не нужно было делать, чтобы не допустить того, что произошло?

Как мне кажется, я уже перехожу в такой период старения, и это меня в каком-то смысле заботит. Я хочу сказать, что человек не старится в один день. Процесс старения непонятно где начинается. Только ясно, где он заканчивается – в момент смерти. И момент старения общества, и потеря какой-то свежести и адекватности, оно тоже плавно происходит. И где начинается этот момент, я не отвечу. Вот если говорить о кинематографическом пространстве, у нас был Союз кинематографистов, из которого я вышел задолго до отъезда из Россию. Хотя был в руководстве Союза. Вышел потому, что председатель Никита Сергеевич Михалков просто наплевал на устав, на все кинематографическое сообщество, переизбрал себя через суд в очередной раз еще до Путина, который пошел на условно третий-четвертый срок.

Виталий Манский, режиссер-документалист. Фото: Громадское

Я вышел, мы создали другой союз. Ему не дали премию «Ника», вот на днях вручали «Золотую дзигу» и я тоже, так сказать, это все вспомнил, — вот не дали Михалкову премию «Ника», он учредил свою национальную премию, стал уничтожать эту «Нику». Меня неоднократно пытались выдвинуть на этот его «Золотой орел». Я категорически говорил: «Нет. Для меня этой премии не существует. Я никаким образом не участвую в этой истории». Но мои друзья, ближайшие друзья, их мысли созвучны тому, о чем я думаю, как я чувствую, с которыми мы может быть даже в каком-то смысле находимся в оппозиции к происходящему в стране, они тем не менее подают туда фильмы, приходят, надевают фраки, бабочки.
Когда я их спрашиваю: «Ты какого черта туда поперся?» — «Ну ты знаешь, это моя группа, это мои продюсеры, там канал, это у нас все зависит. Ты же знаешь, как я к этому отношусь». У меня тоже зрители, у меня тоже продюсеры, у меня тоже студии, у меня тоже каналы, но есть моя позиция, которую я не могу преступить. Вот просто не могу и все. А когда вы преступаете, вы каким-то образом способствуете, делаете недопустимое допустимым.

И через запятую следующим шагом происходит еще что-то, еще что-то. Мединский сначала делает одно (министр культуры России), потом другое, потом он вводит инструменты, которые уничтожают вас, уничтожают ваши планы, уничтожают ваш кинематограф — это вы виноваты. Потому что в принципе такое невозможно было бы еще даже в каком-то 2010-м году, просто невозможно было, а сейчас многое возможно.

И кстати, знаете, что любопытно, я же как президент фестиваля отсматриваю сотни и тысячи фильмов, поэтому я как раз могу сказать об общем таком фоне:

Я вижу как тематически в документальных картинах российских, как они из года в год становятся все более стерильными, удаленными от каких-то актуальных вопросов социальной жизни.

При том, что если каждого отдельного автора спросить: «вот почему ты снимал вчера вот это кино, а сегодня это», каждый найдет какую-то аргументацию…
Почему избегает острых тем?
Нет. Никто не будет находиться в этом диапазоне риторики. Он скажет: «Ну ты знаешь, я давно хотел, мне было интересно снять фильм про эту воду, про этот стакан, про эти облака. Я вот это вынашивал, и вот пришло время». Он не скажет, что я боюсь, я хочу более комфортно существовать, у меня что-то не пропустят. Нет-нет, каждый в отдельности будет убедителен. Но когда все, когда все что происходит в стране оказывается за кадром, то ты перестаешь верить аргументам каждого отдельного автора.
Мне кажется то, что вы говорите, можно сформулировать такой немножко дурацкой фразой, что нельзя быть немного людоедом, вы либо людоед и едите людей, либо вы не людоед.
Мне кажется, что можно быть немножечко людоедом, потому что мы все немножко людоеды, мы все едим курочек, рыбку, баранину, свинину, но при этом мы не убивает людей. И это все-таки и есть какой-то баланс. Сложная история.
Компромиссы все погубили.

Да! Я считаю, что компромиссы в таких обществах нестабильных, они очень опасны и иногда губительны. И я, кстати сказать, вот смотрю на происходящее в Украине и очень переживаю, чтобы Украина не пошла по пути компромиссов, потому что они тоже тут весьма очевидны, что в каких-то моментах надо бы пойти по пути компромисса. Но это просто опасно для существования страны.