Интервью без заголовка. Юрий Костюк, заместитель руководителя Офиса президента

Бывший сценарист Студии «Квартал 95», соавтор сериала «Слуга народа» и близкий коллега Владимира Зеленского Юрий Костюк занимает должность заместителя руководителя Офиса президента по гуманитарным вопросам.

Как структуру Офис создали 25 июня вместо Администрации президента (АП). Юрий — один из пяти заместителей руководителя Офиса Андрея Богдана.

Громадское встретилось с ним на Банковой (здесь находится здание, в котором была АП, а теперь — Офис президента), откуда которой команда Зеленского хочет переехать с первого рабочего дня, но пока не может: говорят, вопрос требует слишком сложных логистических решений и средств.

Юрий не слишком часто дает интервью, в принципе, как и вся команда Зеленского. Он озвучивает условие для нашего разговора: интервью должно выйти без заголовка. Мол, вырванная из контекста фраза не отражает всего смысла, а люди читают только заголовки. Мы соглашаемся на это условие. Это выглядит как еще одно предостережение в работе с журналистами, с которыми у Офиса президента в последнее время сложные отношения.

Так, в начале августа в СМИ появилась информация об отставке главы Офиса Андрея Богдана, было также опубликовано фото написанной им от руки заявления. Позже выяснилось, что Богдан в отставку не уходит, а заявления якобы написаны сразу несколькими членами команды Зеленского на всякий случай, на будущее.

Ряд украинских СМИ заявили, что источником по сути фейковых новости был заместитель Богдана Кирилл Тимошенко, который в Офисе президента отвечает за информационную политику.

Сам Тимошенко, несмотря на скрины переписок, отрицает это. Вскоре Андрей Богдан на вопрос журналистки Радио Свобода относительно инцидента, отметил, президентская кампания Зеленского доказала — они могут общаться с общественностью без посредников, без журналистов.

Думает ли так сам Костюк? Об отношениях с медиа, гуманитарной и информационной политике, языковых квотах и речах президента Зеленского — читайте в интервью Громадскому.

Об условии для интервью

Перед тем, как согласиться на это интервью, вы сказали, что у вас есть одно условие, на которое мы, как СМИ, тоже согласились. Вы сказали, что это должно быть интервью без заголовка. Объясните, пожалуйста, почему вы поставили такое условие.

Я вижу, особенно в соцсетях, что большинство людей не читают интервью полностью. Как правило, читают только заголовок. Не всегда точно можно передать содержание беседы, которая длится час, одной репликой.

Во-вторых, всегда одна фраза провоцирует фейсбучные баталии в комментариях. Мне не хотелось бы давать повод для таких «фейсбук-срачей».

Мне кажется, что наша задача вместе с журналистами — повышать информационную культуру граждан и стимулировать их читать не только заголовки, но и информацию целиком.

Это странное условие. Ваша команда славится острым словцом, и очень часто в ваших единицах контента, если это можно считать контентом, который вы, как команда, производите, тоже есть заголовки и фразы вне контекста.

Вне контекста — у нас нет никогда.

О компетенции

Официально вы — заместитель главы Офиса президента. Кстати, на сайте Офиса еще нет никакого списка, то есть, руководство невозможно найти. Есть раздел «Президент», «супруга Президента», а перечень руководителей можно найти только в Википедии.

Я не знал [об этом]. Надо спросить у Кирилла Тимошенко, почему так.

Я считаю, что здесь точно нужно диджитал-решение.

Я удивлен, ведь мы даже делали фотографии для сайта, и должен был быть раздел.

Вы — заместитель по гуманитарным вопросам. Пожалуйста, объясните, что это за сфера деятельности, это то же самое, чем занимался ваш предшественник Ростислав Павленко, или это нечто иное, что включает и информационную политику?

Из Администрации мы стали Офисом, вместо департаментов у нас теперь директораты. Это не просто потому, что нам хотелось изменить название Администрации на что-то современное. Прежде всего мы хотим привлекать экспертов рынка в той или иной отрасли, которые не являются госслужащими.

Эта практика уже существует в Кабинете министров. Это эксперты, на зарплатные фонды которых средства выделяют европейские партнеры. Мы понимаем, что в нынешних условиях очень сложно привлечь на государственную службу специалистов в той или иной отрасли людей. Это невозможно на те зарплаты, которые существуют.

Это была одна из причин реструктуризации?

В законодательстве прописано — директораты. Это так называемые специалисты по вопросам реформ. Мы сейчас готовим конкурсы для этих специалистов. Директорат по региональной политике уже объявил конкурс на вакантные места.

Какая зарплата будет у таких специалистов? Примерно — от и до.

По-моему, от 1000 до 2000 евро. Я боюсь ошибиться. Это не зарплата мечты, но для Украины она достаточно высока.

Теперь о том, чем занимается Директорат по вопросам гуманитарной политики. Сейчас мы переводим часть людей из администрации в эти директораты. Окончательная структура будет выглядеть так: отдел культуры, искусства и духовного развития, отдел образования и науки, отдел спорта, молодежи и туризма, отдел по вопросам здравоохранения и социальной политики. И то, что раньше называлось департамент внутренней политики, который занимался коммуникацией с общественностью и общественно-политическими процессами.

Здесь медицина и социалка, мне кажется, не совсем правильно расположены. Эти вопросы заслуживают полноценного директората. Но сейчас они здесь.

Все — в Директорате по гуманитарным вопросам?

Да. И образование тоже. Но мы тесно пересекаемся и общаемся с Владимиром Бородянским, который стал советником президента именно по вопросам гуманитарной политики.

Мы знаем Владимира как очень эффективного и разумного менеджера, который долго занимался медиабизнесом. В то же время это человек, который умеет организовывать процессы и людей вокруг себя.

Чем сейчас занимается Владимир Бородянский, и в чем мы ему помогаем, — мы хотим создать гуманитарную стратегию государства. Гуманитарная стратегия, куда включены сферы культуры и искусства, то есть кино, театры, музеи, заповедники, музыка, в целом музыкальная сфера, книги, книгоиздание, библиотеки, религия, так или иначе — образование как отдельная отрасль, но она тесно пересекается с гуманитарной политикой, спортом, молодежью, туризмом, информационной безопасностью — тоже, в принципе, как отдельная.

То есть Владимир Бородянский разрабатывает эту стратегию, а вы наблюдаете за этим процессом или в нем участвуете?

Мы принимаем участие. Если можно так сказать, мы выступаем заказчиком.

Мы — это директорат, я понимаю?

Мы — как директорат и как Офис президента Украины. Это было предложение Владимира [Бородянского] и он, мне кажется, абсолютно прав. Для того, чтобы строить любую политику, должен быть фундамент, балгодаря которому понятно, куда мы движемся.

Как будет эта стратегия формироваться — не один Владимир пишет, и не со мной или с президентом мы собираемся тесным кругом вечером на кухне и пишем какую гуманитарную стратегию.

По всем направлениям, которые я назвал, он собирает экспертные группы. Некоторые направления уже собирались. Туда добавляются признанные в сфере эксперты. Экспертная подгруппа — человек 20.

Формируются определенные вызовы, над которыми потом работают экспертные группы. Туда привлекаются люди совершенно разных взглядов. Речь не идет только о наших сторонниках, которые имеют разные, иногда совершенно полярные взгляды. Мы хотели максимально абстрагироваться, чтобы это не было политически ангажированной историей.

Правильно ли я понимаю, что люди, которые принимали участие в формировании и выполнении гуманитарной политики во времена Порошенко, в том числе и те, которые присоединились к его политической силе, тот же Владимир Вятрович, один из флагманов порошенковского периода в сфере гуманитарной политики, они вне процесса?

На самом деле, нет. Я не знаю, включены ли они в процесс. Мы много на эту тему общались и спорили, и я знаю, что Владимир Бородянский точно будет предлагать им присоединиться к этим процессам.

Когда эти люди собираются за одним столом, мы хотим в определенной финальной точке, чтобы это была публичная дискуссия, даже с трансляцией на телевидении.

У американцев, кажется, это были 90-е, когда прошла национальная конференция по важнейшим проблемам и вопросам. Они привлекли 1400 граждан США, сделали выборку общества — среди этих 1400 граждан должны были присутствовать все социальные категории населения. За одним столом они были и человек с двумя высшими образованиями, и миллионер, и безработный, и не умеющий читать и писать, и того, у кого было двое детей.

Мы бы хотели в эту дискуссию включить всех, чтобы получить масштаб национального диалога.

Ваша сфера ответственности — это и информационная политика. Мы знаем, что есть заместитель главы Офиса президента Кирилл Тимошенко, который также занимается информационной политикой. Чем ваши сферы ответственности отличаются?

Отличаются полностью. Сфера ответственности Кирилла — это информационная политика. Я приобщаюсь, когда нужно, например, когда речь идет о более стратегических вещах, когда мы говорим об информационной стратегии государства, когда делаем открытые или закрытые встречи с журналистами. То есть полностью информационной политикой в классическом смысле — коммуникацией со СМИ, построением работы отдела, райтерами, фотографами, операторами и т.д. — занимается Кирилл.

И здесь у нас нет абсолютно никаких конфликтов или недоразумений. Кирилл — один из лучших организаторов процесса среди тех, кого я знаю.

Я включаюсь тогда, например, когда мы ищем пресс-секретаря для президента. Но тогда не только я включаюсь. Нас было 5 - 6 человек. Я также включаюсь, когда, например, речь идет о выступлениях президента.

О заявлении Богдана и отношениях с медиа

Вернемся к информационной политике и, конечно, истории с заявлением об увольнении Андрея Богдана. Что это было, зачем, как вы вообще расцениваете этот инцидент, в котором журналисты винят именно Кирилла Тимошенко, официального представителя Офиса президента, который слил некоторым журналистам это заявление. Зачем?

Если честно, я не очень хотел бы от имени Кирилла что-то объяснять.

Нет, нужна ваша оценка. Кирилл уже высказался.

Моя оценка — что было, то было. Мне кажется, это уже не актуальный вопрос. Все высказались, все написали, выложили какие-то скрины переписок, все это прокомментировали.

Просто вы по этому поводу не высказывались. Поскольку мы выяснили, что информационная политика все же определенным образом вас касается, хочется услышать вашу оценку. Следующий мой вопрос как раз о точке, в которой сейчас находятся отношения Офиса и медиа. Хочется услышать ваше мнение.

Мне кажется, что этому вопросу уделили очень много лишнего внимания.

То есть, для вас это не является большим инцидентом?

Ну настолько большим инцидентом, который стоит обсуждать уже вторую или третью неделю — абсолютно нет. Ситуация следующая: заявление действительно написано, заявление написали все заместители. Я могу рассказать, почему это произошло.

Почему?

Потому что у всех заместителей и у руководителя Офиса президента, и у помощника, и у первого помощника с Владимиром достаточно тесные, дружеские, давние товарищеские отношения. Почти у всех; возможно, кто-то присоединился к нам чуть позже, например Гончарук. Мы знаем, что наши оппоненты могут начинать определенные информационные кампании против того или иного человека с целью ухудшить имидж президента. Мы хотели этими заявлениями показать одно — что президент не держит наши тесные отношения в прошлой жизни. Мы все написали заявления.

Есть и ваше заявление?

Да.

И оно так же написано с формулировкой «с момента наступления желания»?

Ну, это же формулировки. С момента наступления вашего желания, на самом деле. Это же адресуется президенту. То есть президент не связан дружескими отношениями и в любом случае может подписать это заявление. Это был такой жест с нашей стороны.

Вы свое заявление можете показать?

Оно у президента лежит. Мы все свои заявления передали.

То есть оно там физически лежит?

Мы можем все их сфотографировать, мы же об этом говорили. Можем выложить.

В какой точке теперь после этой истории находятся отношения Офиса президента с медиа? Вы видели, что это была не просто история, которую обсасывали в Facebook. Было несколько заявлений представителей СМИ, которые справедливо решили, что их использовали в этой истории довольно цинично, поскольку всем было понятно, кто это заявление слил, а сам Кирилл Тимошенко это отрицает. По мнению многих журналистов, это откровенная ложь. Как вы оцениваете сейчас отношения со СМИ? Это недоверие? В конце концов, это момент, когда мы начинаем вместе работать.

Мне кажется, что у нас отношения с журналистами хорошие. У нас с ними. У журналистов с нами — пожалуй, не так хороши.

Уже — да.

Они и были не очень хорошие. Это началось еще с декабря месяца.

Мы понимаем, что вы свою кампанию строили по другому принципу. Вы об этом откровенно говорили, что у вас есть собственные каналы общения, скажем, с народом Украины. Но мы понимаем, для чего существуют журналисты. Понятно, что сам Зеленский не начнет рассказывать свою историю отношений с Коломойским, это задача журналистов — спросить его об этом. Как и о многом другом. Мы услышали от главы Офиса сразу после этого инцидента с заявлением его мнение — для общения с народом Украины журналисты не нужны. Или вы с этим согласны?

Я считаю, что это заявление и последующая реакция журналистов на нее, как бы это ни было парадоксально, доказывает правоту Андрея Богдана. Я объясню, что я имею в виду. Когда Андрей Богдан сказал, что нам для того, чтобы коммуницировать с обществом, в принципе не требуется посредничество журналистов... Он сказал это, после того я читал заголовки, что Офис президента преследует свободу слова и хочет вообще отменить классическую журналистику, что Офис президента не уважает журналистов. То есть очень много было новостей, которые на самом деле немного исказили смысл того, что сказал Андрей.

Имелось в виду, что если нам нужно донести какой-то месседж или что-то сделать, или что-то сообщить людям, нам не обязательно для этого собирать пресс-конференцию огромную и давать интервью. Может и так.

Но мы живем в 21 веке, все меняется. Да, наша предвыборная кампания доказала, что иногда проще взять телефон и высказаться.

Почему я говорю, что он оказался прав? Потому что, как мне кажется, его мнение в чем-то исказили.

Он прав в том, что если мы хотим донести месседж, для чего нам посредники, которые могут этот месседж перекрутить? Но есть важный момент. В 21 первом веке мы понимаем роль журналистов, никто не собирается влиять на свободу слова, должны быть журналистские расследования, должна быть настоящая хорошая журналистская аналитика. Это все должно быть. Надо понять — все в современном мире очень активно меняется. Классическая журналистика также должна быть мобильной.

Классическая журналистика себя переосмысливает, как переосмысливает себя госслужба. Мы говорим о функциях. Есть функция журналистики — watchdog (сторожевой пес), который должен следить за властью, за вашими предшественниками, за вашими преемниками.

Это когда она (журналистика) действительно такую функцию выполняет. К сожалению, у нас не так много ...

Но у нас демократическая страна. Мы видим, что Украина спокойно делает свой выбор, в этом случае в вашу пользу. Поэтому, мне кажется, странно обвинять всю украинскую журналистику, плодами которой и вы также пользуетесь, в том, что она все передергивает. В этой истории передернул раз Офис президента, дал бумажку и не дал объяснения, что это за бумажка и какой у нее статус.

Я не хочу, чтобы вы все интервью комментировали Богдана и Тимошенко, и все же, хочется понять вот что: Андрей Богдан не просто так сказал, был контекст. Он приобнял журналистку, сказал при этом, что она может упасть. Были обстоятельства, при которых очевидно, это была очень некрасивая история неуважения к СМИ, которые делают свою работу. Поэтому мне кажется, сейчас вы немного защищаете обоих. Но никто из Офиса не признал факта, что, во-первых, СМИ цинично использовали, а во-вторых, что в любом случае отношения между СМИ и Офисом придется выстраивать, но явно не по заявлениям о том, что журналисты не нужны.

Не с этого же началась построение взаимоотношений.

Нет, но они дошли до этого каким-то образом.

Я считаю, что на самом деле было очень много журналистов, которые правильно поняли, что имелось в виду. Не нужны для коммуникации — не подразумевается, что все, теперь надо запретить любую журналистику.

Надеюсь, что никто так не думает в Офисе президента.

Конечно. Мы же живем в демократической стране и просто абсурдно даже об этом говорить. Это все было на ходу. Вот все написали: Андрей Богдан приобнял журналистку...

Это было очень некрасиво. Если бы со мной так поступил чиновник, я была бы возмущена.

Ты видела, как это было?

Я видела видео. Конечно, это выглядело совершенно по-хамски.

Может, мы разные видео смотрели.

Об интервью в «Тесле»

Интервью в салоне автомобиля «Тесла» с Зеленским делали вы. Вы сидели позади. Почему вы задавали вопросы Зеленскому, а не пригласили для этого журналиста?

Тебе понравилось интервью в «Тесле»?

Интервью было интересным, но, возможно, там не хватало острых вопросов.

Мы, кстати, планировали сначала здесь снимать.

В этой комнате?

Да. Потом передумали.

А почему решили вообще использовать такую форму? Почему это должны делать вы?

Ну у нас такая форма работает, мы так работали еще во время избирательной кампании. Это просто форма коммуникации. Я не знаю, как это объяснить. В этом есть что-то. Все же хотят эксклюзив. Если ты приглашаешь кого-то одного...

Да, Зеленский сам об этом рассказывал. А остальные обижаются.

Мне кажется, что некоторые журналисты обижаются, что им не дали эксклюзивное интервью.

Хочется поговорить о роли журналистики для людей, поскольку они не могут спросить Владимира. Для этого вообще и существует институт медиа, который должен профессионально заниматься рентгеновским сканированием власти и задавать острые вопросы. Без этого института не работает демократия. Конечно, в 2019 году институт переосмысливает то, как он работает, какими технологиями пользуется. Но роль его от этого не меняется. Вы это понимаете?

Мы, конечно, понимаем его роль. Понимаем, что где-то в чем-то меняются его инструменты. Но нам сейчас все вопросы можно задать также в комментариях, и действительно это читается. Я не говорю, что так и должно быть. Я бы очень не хотел, чтобы после нашего интервью я предстал злостным врагом журналистики.

Скажите что-то журналистам. У вас есть сейчас возможность что-то сказать украинским журналистам, которые обижены.

Одна причина отказов — все вопросы были наперед понятны. В который раз рассказывать о Коломойском, офшорах — это уже закончилось. Перечень вопросов, на которые ты уже давал ответ и неоднократно, снова повторяется. Мне кажется, надо просто понимать, что современная журналистика должна быть более креативной.

Об Общественном ТВ и русскоязычном телеканале

Мы слышали от многих представителей команды — и Офиса президента, и «Слуги народа», что планируются определенные изменения в регулировании телерадиорынка. Возможно, регулятор изменится, будет другой, объединенный, регулирующий, в том числе, интернет-СМИ. Также мы слышали о планах создать русскоязычный канал или объединить иновещания с Общественным ТВ.

Все эти планы — правда. По регулированию и законодательным определенным нюансам, я думаю, более подробно сможет объяснить и сам Кирилл, и комитет, который у нас там будет работать.

Многие из этих новостей исходят как раз от Никиты Потураева, который прошел по списку «Слуги народа».

Давай начнем с общественного вещателя. У нас была встреча с руководством. С нашей стороны мы гарантировали, что общественный вещатель должен получить именно то финансирование, которое прописано в бюджете. Потому что по факту они получали меньше. Но им будут поставлены конкретные цели — на год, два, три и пять лет. Это касается оптимизации. Там огромные проблемы с тем, что у них очень большой штат.

Уже сокращен, но все равно остается.

Очень большой. Там вообще огромная запутанная структура, которая получает немалое финансирование. Ну невозможно за те средства давать те показатели, которые есть. Это надо объективно признавать.

Общественный вещатель — это очень важно, и об этом, кстати, говорят и наши европейские партнеры, и американские. И они должны получать финансирование, но это не может быть просто структура, куда выбрасываются средства налогоплательщиков, и которая в конце концов не показывает определенного результата.

Результат для телеканала понятен. Это доля (на рынке) и рейтинги. Поэтому ставится план по реорганизации. Мы готовы помогать как можем, но это независимый вещатель, по крайней мере, он им должен быть, по логике. Да, несмотря на то, что средства идут из государственного бюджета, мы здесь готовы помочь, если это потребуется, только как журналисты, которые определенные процессы понимают — и по созданию контента или советами по вступлению каких-то специалистов, которые могли бы это сделать. И потом, в конце года, будет подведен определенный итог, если будут достигнуты те показатели.

Финансирование предоставляется — должен быть представлен четкий план по реорганизации.

То есть это не то, что мы отдали финансирование, указали, какой должен быть рейтинг и в конце года проверили. Нет. Есть финансирование под определенный план. Мы это делаем и гарантируем, что это финансирование будет предоставлено. В конце года мы ставим показатели и дальше смотрим, были ли достигнуты те показатели. От этого зависит объем финансирования на следующий год, например.

Русскоязычный канал — это опять же идея, которую очень сильно поддерживают американцы, британцы и европейцы. Но речь идет не только о русскоязычном канале.

Иновещание. Это сейчас разные структуры.

Идея была какая: во-первых, канал, который будет работать на внешнюю политику. Канал, который будет на украинском и английском языках, а также на русском. Например, в крупных туристических гостиничных сетях. Вот есть Russia Today. У нас нет, в хорошем смысле этого слова, аналога. То есть определенный канал, который будет отстаивать интересы Украины, рассказывать об Украине.

Russia Today — это пропагандистский канал. Мы хотим пропагандистский канал?

Пропаганда может быть разной. Есть пропаганда здорового образа жизни. В хорошем смысле этого слова пропаганда бренда «Украина» в мире. Отдельный сегмент — русскоязычный канал.

Разумеется, есть возможность интернет-просмотра. Мы говорим и о временно оккупированных территориях, и о территории бывшего СНГ. Сейчас, например, там есть шесть радиостанций. Мы ездили в Станицу Луганскую ...

Которые добивают туда?

Это шесть радиостанций «ЛНР», которые туда добивают. Наших — две: «Армия FM» и «Перец», которые, к сожалению, местное население не слушает. Мы должны себе честно признаться, что в той информационной войне, активная фаза которой идет с 2014 года, а началась она еще раньше, было сделано очень много для того, чтобы, особенно за последние 5 лет, контент на украинском языке воспринимался, скажем так...

Враждебно.

Можно так сказать. Мы должны сами себе в этом признаться. В начале 2014-2015 г.г. был такой контент на каналах, по-моему, на некоторых он до сих пор, который рассказывал о России, о русской пропаганде на русском языке, то есть этот контент был именно для юга и востока Украины. Это было эффективнее с точки зрения донесения месседжа. Мы должны просто понять, что та повестка, которая была предложена, является неактуальной. И если мы действительно хотим коммуницировать, то там это должен быть русскоязычный контент.

О языковых квотах

Мы слышали от президента и от представителей команды, в том числе от Бориса Шефира, который не у власти, но сейчас занимается бизнесом «95 квартала», о целесообразности языковых квот. Зеленский говорил, что нужно пересмотреть некоторые положения Закона о языке — нужны какие-то изменения. Действительно ли командой пересматривается этот закон? Если да, то кем, как, для чего и в каком русле эта работа проходит?

«Пересматривается» — неправильное слово. Правильное слово — «анализируется». Начнем с Бориса Шефира. Это его личное мнение. Я думаю, что возможен просмотр, собственно, цифры, которая есть.

90% квот.

Да. Какая стоит цель? Если мы говорим о радио — это увеличение количества украиноязычных песен? Да, эта цель была достигнута. Действительно их стало больше. Но мне бы лично очень не хотелось, чтобы в целом этот инструмент работал на то, чтобы у нас была русская попса, а вместо нее пришла украинская, был шансон русский, а заполнил эту пустоту украинский.

Ну от попсы никуда не денешься, она всегда на всех языках есть и это нормально.

Никуда не денешься. Но в этом вопросе нельзя под повесткой определенных лозунгов подменять определенную целесообразность.

Так а какая целесообразность? Рыночная экономическая целесообразность пересмотра квот? Если будут пересматриваться квоты, что это должно решить?

Ну вот например только что мы говорили о радиостанциях. Почему не слушают там (на востоке Украины) «Перец FM»? Это же не вопрос к радиостанции «Перец FM». Есть определенное неприятие [русскоязычного контента], велась активная работа и было потрачено много денег на это. Наверное, дело в неприятие украинского языка и в принципе всего украинского.

Люди же слушают радио, на самом деле, не для того, чтобы новости услышать. Люди слушают радио из-за музыки. Они слушают радио, где играют песни, которые им нравятся, которые им понятны. А между блоками песен идут новости, например, где рассказывают, как жителями «ЛНР» можно удобнее получить паспорт России.

Готовы ли мы, например, уменьшить количество квот для радиостанций, которые вещают на нашей, подконтрольной территории? Даже на наших территориях люди не слушают наше радио. Готовы ли мы ради этого, например, уменьшить определенное количество квот? Вот я это имею в виду.

Вопрос о кинопроизводстве. Мы понимаем, что эти положения закона об украинском языке заработают, по большому счету, через несколько лет — с 2023-2024 годов, нескоро. Как на это может отреагировать украинский кинорынок? С вашей точки зрения, нужно что-то пересматривать в этом законе в части, касающейся кинопроизводства?

С точки зрения производителей контента, если они могут также этот контент продавать в Беларусь, Казахстан или Прибалтику...

Наверное, не смогут на украинском языке.

Если они делают на русском языке — смогут.

Мое мнение такое, что в рамках информационной войны мы не можем только защищаться. Русскоязычный украинский с украинскими взглядами, контент дает нам возможность выходить на те площадки и быть услышанными.

Почему мы не можем быть примером определенных демократических преобразований и процессов для большинства стран постсоветского пространства, но коммуницировать определенные месседжи на этом языке, которая понятна в том же Казахстане или Беларуси, или России?

Мы — за украинский язык, мы будем ее поддерживать, защищать и популяризировать. И мы хотим, чтобы действительно украинский был модным. Мы понимаем, что для этого надо немного изменить инструментарий, который использовался ранее.

А могла бы «Студия 95 квартал» перейти на украинский язык? Я понимаю, что вы сейчас уже не имеете к этому отношения, но как вы считаете? Шутки на украинском языке, репризы, сериалы на украинском.

Целиком и полностью — нет, потому что не в этом смысл. В определенных вещах — да, переход этот есть. Я думаю, что украиноязычные команды «Лиги смеха», а их очень много, делают очень много для популяризации украинского языка.

А как тогда стимулировать украиноязычный контент, украинское кинопроизводство, книгоиздательство?

Финансово.

Каким образом? Какие инструменты являются целесообразными на этом рынке?

Уменьшение налогов или вообще избавление от налогов на время.

На украиноязычный продукт.

Возможно, на популярный рейтинговый украиноязычный продукт.

Вы только что критиковали украинскую попсу. А как же тогда украинский артхаус? А как тогда делать вещи, которые можно показывать на кинофестивалях?

Никто же не говорит, что у них не должно быть поддержки. Конечно, должна быть.

Об отношениях с церквями

Ваш предшественник Ростислав Павленко еще занимался такой темой, как автокефалия и Томос. Насколько много времени и пространства религиозная тема занимает в работе вашего директората?

У нас есть секция духовного развития, которая занимается этими вопросами. В общем наша позиция такова, что государство должно быть равноудалено от всех конфессий, должно быть нейтральным, не вмешиваться в их работу, помогать, если это нужно, и не мешать, когда это нужно. Это наша собственная позиция.

То есть вы лично много этим вопросом сейчас не занимаетесь? Это не один из приоритетов, скажем?

Главный приоритет — чтобы церковь была независима от государства. Поэтому мы общаемся и открыты к диалогу. Владимир еще до инаугурации встречался с лидерами различных конфессий, и результатом этих встреч стало обращение к жителям Донбасса и Крыма, где они почти все объединились в одном видео.

Там не было главы ПЦУ Епифания.

Мы предлагали принять участие всем.

О переезде с Банковой

Сергей Трофимов, первый заместитель главы Офиса, говорит, что здесь, на Банковой, просто невозможно думать и работать, потому что эти стены, это дерево, эта позолота давит очень сильно.

Я полностью с ним согласен. У меня в кабинете не так пафосно. Я шучу, что у Трофимова и Тимошенко — кабинет ректора, а у меня — кабинет декана.

У меня там много дневного света, и это облегчает работу. У меня, в отличие от Трофимова, не выходят окна на главную площадь. Мне не так слышно, когда там у нас шумно. Митинги проходят постоянно. Уже не так интенсивно, кстати.

Сначала было больше митингов?

Когда только открыли Банковую — было больше.

А что с планами переезда? Я так понимаю, что сейчас это застопорилось.

Сложный вопрос. Сложно, потому что финансы. Мы пока не нашли оптимальную модель, при которой не будем тратить средства налогоплательщиков. Потратить сейчас 200 млн или 300 млн гривен ($7,9 млн - $11,8 млн) на то, чтобы съехать... Но нам действительно здесь очень сложно.

Об объединении министерств

Мы слышали от представителей «Слуги народа», что есть такая идея — объединить несколько министерств, создать одно Министерство гуманитарной политики, и якобы даже говорят о кандидатуре Владимира Бородянского, который бы мог это возглавить.

Это не беспочвенные слухи. Действительно, работа и мысли такие есть.

То есть, с вашей точки зрения, не требуется отдельное Министерство культуры, Министерство молодежи и спорта, Министерство информполитики?

Когда мы говорим, что эти министерства будут объединены, никто не говорит, что исчезнет их функционал. Все те функции, которые они выполняли, остаются.

Кстати, это британская модель. В Британии и культура, и спорт, и медиа объединены в одно министерство.

Это также модель Сингапура. Там есть Департамент гуманитарной политики. У них стоят четкие задачи, например, касательно количества граждан, которые должны регулярно посещать театр.

Это просто какие-то показатели, как в полиции.

Или сколько граждан должны участвовать в волонтерском движении. Эти задачи не просто так возникают. У них есть определенные стратегии. Но это хорошие задачи. Они выполняются не так, как в аналогии с полицией, которую ты привела.

А Министерство информационной политики — нужно ли оно в нынешнем виде? Понимаете ли вы, чем оно занимается?

Весь функционал, который прописан на бумаге Министерства информационной политики — нужен. Все функции защиты информационного пространства, информационной безопасности страны — бесспорно, нужны.

Нам кажется, что эта работа была выполнена не совсем эффективно. Даже при том, что у них были достаточно маленькие, объективно говоря, бюджеты. У нас на некоторые организации выделяется больше средств, чем на такое важное министерство.

Но функционал весь должен быть сохранен. Единственное — должно больше быть людей, которые разбираются в, скажем, маркетинге.

Задача Министерства информационной политики — в том числе, доносить определенные месседжи. Там было очень много людей, которые разбираются в информационной безопасности с технической точки зрения, а не с точки зрения контента.

О социальной функции государства

Интересно, что вы говорите очень много о маркетинге, показателях эффективности. Но мы понимаем, что функция государства во многом — социальная. Она не только заточена на то, что выполнить какие-то показатели, продать определенное количество или заработать определенное количество. Есть какие-то вещи, которые невозможно, наверное, зашить в показатели или в маркетинг.

Невозможно, но эти вещи, если ты их выполнишь, будут помогать тебе и выполнять социальную функцию.

То есть, это и есть, с вашей точки зрения, либертарианское подход, в котором рынок должен рассудить, как и кто работает, и дать свою оценку эффективности?

Определенным образом — да. Мы же понимаем, что даже все те задачи и цели, которые мы поставим — не факт, что они будут выполнены. Это говорит любой бизнес-тренер: нужно ставить максимально амбициозные цели перед собой. Даже если вы выполните половину из этого — это уже будет классный результат. Когда нет у государственного органа определенного понимания, куда он движется, какие цели перед ним стоят — тогда эта работа вообще не является эффективной.

Есть государственные услуги, а есть права, которые государство должно обеспечить. Вот, например, дискуссия вокруг реформы здравоохранения. Это услуга или это право всех людей иметь медицинское обеспечение? Это право или это услуга — образование?

Мне кажется, что в этом вопросе как раз роль государства — найти правильную форму, правильно коммуницировать. Потому что действительно есть такая дискуссий, абсолютно полярные взгляды.

А с вашей точки зрения, это право или услуга? Медицина и образование.

В базовом понимании — это право всех граждан. А если мы говорим о каком-то расширенном пакете — это должна быть услуга.

О речах Зеленского

Вопрос о том, кто помогает писать президенту. В его обращениях все-таки много каких-то вещей, которые, очевидно, недалеко ушли от работы комедийной студии — начиная от «прокурора, который сажает только свою печень». Или вы помогаете писать президенту?

Да, помогаю. У нас есть узкий круг креативных людей. Главный райтер у нас, на самом деле, президент.

То есть в основном он сам себе пишет эти обращения? Вот это обращение к Путину по поводу телемоста — «давайте поговорим»?

Это совместное было. У нас нет такой схемы — пришел я, принес три страницы текста, и президент это просто прочитал и потом сказал. Ключевые важные масштабные обращения, если это не спонтанное — обсуждаются.

Вот, например, инаугурационная речь. Там очень много есть мнений и таких находок лично президента. У нас есть также и Сергей Шефир, который работал в «Студии Квартал 95», я, который работал в «Студии Квартал 95». Часто мы обсуждаем определенные вещи, и потом это как-то формируется.

О личной мотивации

Юрий, зачем вам все это? Я так понимаю, вы очень любили свою работу сценариста.

Каждый день я себе задаю этот вопрос, и мы все его задаем. Это, кстати, сам Владимир говорил.

Мы в чем-то — политические волонтеры. Мы действительно все оставили любимую работу, у нас были совсем другие планы.

Мы понимали, что это будет очень сложно, что будем мало спать, будем работать почти без выходных. В принципе, ничего и не заработаем, потому что мы не сможем иначе. Но я думаю, что если бы мы это не сделали, потом упрекали бы себя.

У меня самое страшное ощущение каждого дня — я проснусь, будет уже 2024, то есть истечет 5 лет, и ты осознаешь, что ничего не успел сделать или сделал очень мало.

Есть какие-то амбиции, хочется сделать что-то полезное и для страны, и для общества. Видимо, для того, чтобы потом было не стыдно, чтобы иногда можно было сказать, что мы немножко к этому причастны.