«Бусики ТЦК — это не зло». Доброволец Михаил Лавровский о мобилизации, «Госпитальерах» и украинской дипломатии

О «Госпитальерах»

Я застал начало полномасштабной войны в Виннице. Как раз приехал туда 23 февраля. В январе мне исполнилось 25, и я приехал в Винницу, чтобы оформить документы и купить огнестрельное оружие, потому что было уже понятно, что вот-вот начнется.

24 февраля еще чуть-чуть паника была, никто не знал, что делать. Я поехал в «Эпицентр» с деньгами, которые у меня были. Мы скупили половину отдела военных товаров, потому что я знал, что есть куча друзей — кому-то понадобится.

25 февраля я пошел в военкомат, была очередь — людей 1000, наверное. Мы стояли несколько дней. Мне сказали, что перезвонят. В следующем месяце мы с партнерами из Штатов создали отдельный фонд, на который собрали достаточно много денег. Мы их тратили на закупку всего — от машины до медицины.

Я возил автомобили, гуманитарку. Потом мне написала знакомая, которая была в «Госпитальерах»: мол, у них есть экипаж, они уже отправляются на восток, но не хватает водителя и автомобиля. Недолго думая, говорю: я водитель, есть автомобиль, могу приехать. Через 4 дня прошел обучение, покрасил машину и поехал на восток.

В первый же вечер у меня было, как я потом узнал, тестовое задание. Мы поехали ночью в Авдеевку, на эвакуацию «трехсотого». Задача была доехать туда с выключенными фарами, что для меня большой стресс. Со мной сидел другой водитель, который подсказывал немного.

Мы едем, там едут какие-то танки, со стороны«грады» наши фигачат, прилетают их «грады», падают. У меня немного шок, потому что я фактически впервые попал в зону боевых действий. Мы приехали на эту точку, стоим. По замыслу, мы должны были постоять, они должны были сказать, что это тест, чтобы посмотреть, как я езжу, адекватный ли, и поехать обратно.

Но в то же время подъезжает эвак, «таблетка». Выносят тело, говорят: это вы по нашего «двухсотого»? И мои коллеги такие, не долго думая: да, это мы за ним. Они вынесли этого парня, мы его упаковали, увезли. Я узнал о том, что это был тест, через три месяца.

Потом пошло-поехало. Мы работали достаточно тяжело. У меня медицинского опыта до этого не было, как и участия в боевых действиях. И интересно было увидеть пределы человеческого мозга, как он работает в стрессовых ситуациях. До войны, когда я был на похоронах, видел человека в гробу, испытывал такое неприятное чувство. А тут мы приехали ночью, погрузили, и я потом стою, осознаю, что у меня вообще не было эмоций, просто ноль. Так же было с эвакуацией, когда мы тяжелых забирали, ребят без рук, без ног. Ты полностью переключаешься, понимаешь, что это твоя работа и работаешь.

Об УСС

В действительности история очень длинная. Я учился в Черновцах, на политологии, это мой первый курс. И совершенно случайно увидел в какой-то группе «ВКонтакте» о конференции. Мне понравилось, что там были прикольные спикеры, среди которых Каха Бендукидзе. Я на тот момент не шарил за экономические свободы, либертарианство, просто увидел, что есть Бендукидзе. Я знал, что в Грузии сделали достаточно прикольные реформы того времени. Мне было интересно поехать и послушать.

Это была осень 2014 года. За неделю до конференции я узнал, что Каха умер. Но все равно решил ехать, потому билеты уже были куплены. Приехал, мне очень зашло. То, о чем там говорили, совпадало с теми идеями, которые были у меня. И я узнал, что есть, по сути, условная идеология, соответствующая моему мировоззрению. С того времени начал больше интересоваться.

Весной следующего года я попал на похожую конференцию в Берлине, подался на программу. Это была организация European Students For Liberty, стал локальным координатором. Мы проводили ивенты в Украине, и в какой-то момент просто поняли, что там контекст американский, европейский, и он чуть-чуть не совпадает с тем, что у нас здесь происходит, с методами внедрения изменений у нас. И в 2017 году мы уже начали активно работать над тем, чтобы создавать собственную независимую общественную организацию здесь, в Украине.

Благодаря тому нетворкингу, который получил в европейской организации, я познакомился с людьми, в частности, в Украине, и они нам помогли. Поэтому мы с Даней Лубкиным создали ОО «Украинские студенты за свободу», во многом по сути скопировав европейскую организацию, но добавив свой контекст.

Идея проста — прежде всего просвещение людей, чтобы они понимали, что нужно менять. Организации уже будет 7 лет. Я думаю, что мы неплохо справляемся.

Об «Институте экономического лидерства»

До начала полномасштабки мы занимались, по сути, лоббированием. Разрабатывали законопроекты, направленные на дерегуляцию, уменьшение налогов, увеличение экономической свободы. Ясно, что началась полномасштабка, это немного изменило все планы. Год мы не работали, потому что занимались гуманитаркой и все свободные средства направляли на это.

Сейчас пытаемся возобновлять работу. Работаем с рабочей группой Минэкономики по дерегуляции, у нас есть свои проекты. Но, наверное, самая большая проблема с моей общественной деятельностью — это то, что сейчас я вижу в этом меньше смысла. Явные изменения сейчас почти нереально реализовать, потому что у нас есть президент, у нас есть Офис президента, и если там нет понимания, что это должно произойти, то сколько бы мы кричали, сколько бы законопроектов подавали, они не примут и это все не пройдет.

У меня и перед войной было разочарование в политике, но сейчас я переоцениваю это все. Мне кажется, что людям, которые попадают в политику, просто приходится вариться в этом всем, ведь если ты хочешь чего-то достичь, тебе нужно идти на определенные компромиссы со своей совестью. И в итоге ты все равно где-то проголосовал не за то, за что хотел, потому что иначе не продвинешь какую-нибудь свою реформу. И у меня этот процесс вызывает, честно говоря, отвращение.

Я понимаю важность изменений и в экономической политике, потому что если не сейчас, то когда? Но что-то изменить сейчас очень трудно. Поэтому я стараюсь больше концентрироваться на войне. Думаю, лучше купить 10 дронов, чем сдерживать штат людей, которые будут писать законопроекты, которые ни к чему не приведут.

О США и украинской дипломатии

В Америке очень плохо работает наша дипломатия. Мы встречались там с губернаторами, встречались со многими республиканцами. Когда мы были на встрече с заместителем губернатора Вирджинии, она сказала: «Ко мне тайванцы за прошлый год приезжали три раза, а среди украинцев вы первые, кого я вижу». А мы ездили как неофициальная делегация благодаря нашим друзьям, которые в Америке искренне болеют за Украину.

Большая проблема в том, что нет четкой работы с республиканским электоратом. А что будет осенью, если Трамп станет президентом? Мне кажется, нам просто очень везет. Сначала в том, как россияне недооценили нас в начале полномасштабки, затем с тем, как нам Запад помогал, когда одобрил помощь. Но как станет Трамп президентом — никто не знает, что произойдет.

О мобилизации и разных реальностях

У нас даже внутри государства существует большой контраст — между людьми, которые воевали и не воевали; между людьми, живущими в Киеве и живущими во Львове; между людьми, пережившими начало полномасштабки здесь и не видевшими этого всего. Потому что у людей разное восприятие происходящего. Кому-то это, возможно, уже напоминает то, что было у нас в 2015-2016-м.

Как-то в инстаграме было сообщение: «Для чего нам воевать?». И кто-то отписал: «Для того чтобы с твоей мамой спал только твой папа». И это, наверное, актуально, потому что люди не понимают, что в случае победы россии не будет Европы у нас, не будет поездок, не будет кафешек. Более того, мы, вероятно, будем в первых рядах тех, кто будет штурмовать условный Сувальский коридор или Варшаву.

Диалог — это большая проблема. Я для себя, например, не понимаю, почему власть, и прежде всего президент, умеющий у нас красиво говорить, не выйдет объяснить людям, что мы либо побеждаем тем или иным способом, либо государства не будет. Не может быть такого, что одни люди в стране живут в одной реальности, а другие — совсем в другой.

Проблема мобилизации — это отсутствие диалога. У 99% скрывающихся от армии наверняка есть страх: если они окажутся в армии, то уже завтра в первых рядах будут штурмовать Авдеевку, сидеть в окопах и так далее. Страх, что как только тебя заберут, ты попадешь на штурм и умрешь. Хотя армия — это не только о том, что ты бежишь со штыками на россиян.

Эту коммуникацию мы проиграли, потому что был вакуум. А в этот вакуум очень хорошо зашли россияне со своей ИПСО.

Сейчас такой исторический период, что или мы победим, отстоим свою независимость или Украины просто не станет. У нас были Буча, Ирпень — и уже об этом будто забыли. Все забывают, что еще существует Мариуполь, и неизвестно, узнаем ли мы когда-нибудь, сколько там людей погибло и что там происходило. Но картинка уже где-то сдвинулась на задний план. Сейчас у нас на переднем плане бусики, ТЦК и так далее. Люди боятся и не понимают, что бусики — это не зло. Зло — это россия, которая придет сюда. И тогда будут не бусики, чуваки, тогда будут концентрационные лагеря. Вам дадут ружье со штыком и скажут — идите туда. Вот и все.