Другой Кравчук. Первый Герой Украины в бригаде «Хищник»

Для получения высшей награды организаторы мероприятия предложили Михаилу сесть в инвалидное кресло — чтобы без проблем подъехать к президенту Украины Владимиру Зеленскому. Ведь Михаил получил ранения обеих ног, и ему пока трудно самостоятельно ходить. Но старший лейтенант собрался с силами и подошел на костылях. Опираясь на них только одной рукой, второй отдал президенту честь.

Когда я смотрела снимки этого момента, вспомнила принца Гарри, который на Играх непокоренных подошел к бойцу ВСУ с ампутированными конечностями и опустился на колено, чтобы быть на одном уровне с ним.

«Я хотел в полицейскую бригаду»

Свою жизнь Михаил видел очень четко. После бакалавриата Киевского университета права в 2019 году пришел в патрульную полицию.

«Я считал, что это лучший вариант набраться опыта работы с людьми в разных ситуациях. Потому что на линии ты сталкиваешься и с уголовными преступлениями, и с административными правонарушениями, и с очень разными интересными личностями — нарабатываешь базу знаний, необходимую специалисту по уголовному праву, например, будущему оперуполномоченному», — рассказывает Михаил.

Он патрулировал улицы, обрабатывал вызовы от граждан. Однажды с напарниками даже задержал вооруженного убийцу — по внешнему описанию и марке автомобиля. Это было летом 2022 года, подозреваемого остановили на блокпосту, идентифицировали и надели наручники.

«Обошлось без киношного экшна», — смеется Михаил.

О службе он вообще рассказывает без пафоса и излишних эмоций. Просто работа.

Говорит, что в первые полгода полномасштабки у него с коллегами уменьшилось непосредственно патрульной работы — война настолько всех потрясла, что правонарушений стало меньше, да и люди перестали вызывать полицию из-за каждой мелочи.

«Но фактически работы стало больше. Мы выполняли много задач по обеспечению безопасности, в частности охраняли Ровенскую АЭС, проверяли определенных лиц, искали и обезвреживали российские ДРГ и т. п. Но со временем люди забыли, что в стране война, и все равно шли на правонарушения. Кражи, драки, убийства на бытовой почве», — с сожалением говорит Михаил.

По его словам, из равновесия выводили правонарушения, совершенные военными. Простыми парнями, которые приходили из армии в отпуск.

«Некоторые из них считают, что им все позволено, потому что они, мол, воевали. Но я сам воевал и думаю, что так не может быть, потому что мы живем в цивилизованном обществе», — вспоминает свою дофронтовую службу Михаил.

Откровенно делится, что тогда его часто обзывали «мусором», «п*даром», «сцикуном». А он не обращал внимания, чтобы не усугублять конфликт. И сейчас, уже как боец бригады, сформированной на базе Департамента патрульной полиции НПУ, иногда слышит такие слова в свой адрес — и снова игнорирует.

«Каждый знает свою правду», — говорит об этом.

Когда в мае 2024 года ему предложили стать бойцом бригады «Хижак», он с радостью согласился. Давно хотел воевать, но не в ВСУ, а именно в полицейских бригадах. Ведь у него было юридическое образование. Служил в полиции и не хотел ломать свою юридическую карьеру.

«Многие наши ребята идут именно в бригады, которые создает МВД: "Лють", "Хижак", другие боевые подразделения. Полицейские не прячутся от войны. Я хотел воевать со своими ребятами, которые меня не подставят на позиции. Ведь многие люди в ВСУ предвзято относятся к полицейским, и, думаю, мне было бы с ними непросто. Это мое субъективное мнение. В бригадах МВД хорошее отношение командиров к личному составу. Возможно, потому что мы все приходим на войну из одной структуры. Кроме того, в ВСУ имеет значение звание. А у нас значение имеют умения и знания человека, у нас в подразделениях капитаны и майоры могут подчиняться лейтенанту, если он в военном деле имеет больший опыт», — рассудительно объясняет мне Михаил.

Когда его призвали в бригаду, он считал, что лучше подготовлен к участию в боевых действиях, чем большинство людей из гражданской жизни.

«У меня были навыки владения оружием, определенные тактические знания и умения. На самом деле правила захода в дом, где закрепился вооруженный преступник, фактически не отличаются от правил захода в дом, где засел враг. Единственная разница — в подвал с врагом можно бросить гранату. До "Хижака" у меня не было опыта применения оружия против человека. Но я понимал, что иду на войну, что воевать — значит убивать врага. И воспринимал это хладнокровно», — говорит Михаил.

Торецк, улица Грушевского, 9

После нескольких месяцев обучения, осенью 2024 года, он стал стрелком-пехотинцем в «Хижаке», попал в Донецкую область.

«Мы работали скорее как спецназовцы: разведка, штурм и зачистка окопов, зданий и т. д. Ребят с боевым опытом в бригаде было немного, но страха не было. Мне предлагали стать командиром взвода, но я отказался. Командовать другими людьми, брать ответственность за чью-то жизнь — это не мое», — уверяет Михаил.

Однако 1 февраля 2025 года ему все-таки пришлось взять ответственность за побратимов — когда он стал старшим на позиции в Торецке. Это был двухэтажный дом на три подъезда на улице Грушевского.

Они собирались на позицию на пять дней. Их было шестеро. Через некоторое время к ним присоединились еще пятеро парней из другой группы, которые ехали на задание, но в машину тех прилетело. российские штурмы начались уже на следующий день после захода группы. Минометный огонь, танковый, газовые атаки — постоянно, постоянно, так, что некогда перевести дыхание.

От их позиции до россиян было 40 метров. Тогда Михаил понял, что воевать в доме труднее, чем в посадке, где ты защищен деревьями и можешь относительно свободно передвигаться. В доме, особенно в подвале, ты как в склепе, заперт. И враг знает, что ты точно там.

Когда прошли оговоренные с командованием пять дней на позиции, никто не пришел их сменить — дроны висели над головой. Бойцы мечтали о мокром снеге, дожде, тумане — чтобы поменьше было российских БпЛА, чтобы пришла группа на замену.

В один из дней все-таки пошел снег. Но смена не пришла, зато россияне пошли в штурм.

«Они вклинились между нашей и соседней позициями. Но мне было проще вести огонь, чем соседям — россияне у меня были как на ладони, я их очень четко видел», — рассказывает Михаил.

Бой стал ближним — от Михаила до врага было с десяток метров. В том бою он положил четырех россиян — половину из тех, кто шел в штурм. Об этом бою есть кадры, снятые нашей аэроразведкой. Я их видела — бегут и застывают черные фигуры на припорошенных снегом руинах. Михаил пулей, словно гвоздем, прибивает их к этим руинам.

Через некоторое время россияне оттеснили группу Михаила в подвал дома, враг сумел закрепиться в одном из подъездов. Ситуация обострялась.

«В марафонах разных говорят, что россияне не умеют воевать. Это ложь. Они сильные противники. Но тогда мы смогли довести их до такого морального состояния, что они начали сдаваться в плен. Мы не давали им ни минуты покоя: обстреливали, закидывали гранатами. Кошмарили и кошмарили. Им уже хотелось просто выжить. Сначала в плен сдался один, потом сразу двое, потом еще один. Один из них был тяжело контужен, ничего не слышал, второй ранен — у него уже ноги подгнивали, запах был ужасный. Они не ушли с позиции к своим, потому что у россиян так принято: если не убит, то снова идешь в штурм. Поэтому им было лучше сдаться в плен и получить шанс выжить. Первый, который пришел к нам, рассказал, что они уже десять дней не ели, вместо жидкости пили какую-то моторную смазку, потому что еду им их дроны не сбрасывали», — рассказывает Михаил.

В подвале к 11 украинским бойцам присоединились еще 4 российских пленных. У наших запасы еды и воды закончились уже на пятнадцатый день. Уже из бойлеров и батарей в доме были выжаты последние капли. А теперь воду, еду, сигареты и медикаменты нужно было делить уже на пятнадцать человек.

Дроны доставляли нашим посылки, но были вынуждены сбрасывать их с большой высоты — и тогда бутыли с водой разбивались о руины, вода вытекала, и вместо долгожданных трех литров оставалось пол-литра. Дели ее, как хочешь.

По словам Михаила, делились с пленными всем, что имели сами. Промывали россиянам раны, делали перевязки, кололи обезболивающие. Кормили. А они предоставили нашим очень ценную военную информацию.

— Среди пленных был один такой сообразительный. Мальчик совсем, 19 лет, адекватный. Мы его даже не связывали. Он нам помогал воду искать, выходил из подвала посылки забирать, — рассказывает Михаил.

— То есть вам было его не жалко под российские дроны посылать? — спрашиваю я.

— Можно и так сказать. Но он сам хотел помочь. Он и еще один мужчина шли на контакт. Сотрудничали с нами, были очень ценными пленными. Двое других молчали, — отвечает Михаил.

Ребята спасли от ампутации

По словам Михаила, через две недели пребывания на позиции они уже жестко экономили воду. Еще через две недели от обезвоживания начала подниматься температура. Когда 1 марта дрон сбросил им воду и медикаменты, командир позиции вышел забрать посылку.

Он много раз пробегал через эти руины — все было хорошо. А тут шагнул — и взрыв под ногами.

«Я думаю, что россияне специально сбросили мину возле нашей посылки, чтобы кто-то из нас подорвался. А разглядеть ее среди этого строительного мусора было невозможно. Ну, то есть возможно, если долго присматриваться. Но у меня на это не было времени. После взрыва я на адреналине запрыгнул в окно, и когда ребята меня подхватили, я заметил, что обе ноги в крови», — говорит Михаил.

Эвакуировать командира не было возможности. Ребята наложили турникеты, укололи обезболивающее. Они так грамотно остановили кровотечение, так качественно ухаживали за ним, что хоть и началось у Михаила гниение ран, но побратимы уберегли его от ампутации конечностей.

«В бригаде на учениях очень много внимания уделялось домедицинской помощи. Ребята были сообразительны, понимали значение такмеда, умели применять навыки — это благодаря им я остался с ногами, хотя меня эвакуировали на седьмой день после ранения», — решительно говорит Михаил.

Из-за ранения он не мог контролировать ситуацию снаружи, не мог вести бой, поэтому некоторые командирские функции делегировал побратимам. Но последнее командирское слово оставалось за ним.

Рассказывает, что именно после ранения почувствовал ужасный холод. Морозы тогда доходили до минус 20. Когда отбиваешь российский штурм, не очень-то и обращаешь внимание, что пальцы примерзают к автомату. А вот когда лежишь среди бетона и цемента с разбитыми ногами...

«У нас были термогрелки, ими можно было немного согреться на несколько часов. Еще раньше, до того как мы закрепились в подвале, ребята собрали по квартирам матрасы и одеяла, я кутался в них. А еще у нас в подвале было очень много кошек. Возьмешь какую-нибудь к себе — она и греет. Такая печка», — смеется старший лейтенант.

«Ребята, бросьте меня»

Там, в подвале, он понял, что раненый боец, пусть и командир, — обуза для группы. Ведь чтобы вынести его к своим, нужны усилия четырех бойцов. Фактически Михаила выносили шестеро:

«Это мое счастье, что на позицию прибились пять побратимов из другого подразделения и нас стало одиннадцать. Ведь как без них мои ребята смогли бы вынести меня и еще доставить на соседнюю позицию четырех пленных?»

Уже 3 марта стало очевидно, что нужно выходить на соседнюю позицию. По словам Михаила, после российских штурмов из подвала дома на Грушевского, 9, остался только один выход. Если дождаться, пока он обрушится, — значит, быть замурованными заживо в подвале.

Михаил не имел себе в чем упрекнуть: за более чем месяц боев в его группе не было ни одного убитого бойца. И ни одного раненого — кроме него самого. Зато куча убитых россиян и четверо пленных.

Командование выбрало момент, когда группе Михаила можно было добраться до соседней позиции. Мол, у вас, ребята, есть окно, чтобы не попасть под вражеские дроны, попробуйте воспользоваться. Позиция была где-то в 170 метрах от их подвала. Минута-полторы-две бега. С раненым и пленными. С минимумом боекомплекта, чтобы его вес не затруднял бег. (Остальное, чтобы не досталось россиянам, они взорвали.)

За те несколько минут перехода на другую позицию Михаил успел подумать, что не дай Бог непредвиденной ситуации — и ребята, которые его несут, погибнут, потому что не смогут куда-то убежать. И он успел им сказать, чтобы бросили его, если такое случится. Мол, лучше погибнет он один, чем все — из-за него.

«Трудно давать такой приказ?» — жестко спрашиваю я.

«Очень трудно, потому что жить хочется. И это не о моей силе воли, это больше о моем отчаянии. И скорее это был не приказ, а просьба», — делится интимным Михаил.

С соседней позиции его с другими ранеными вывезли 7 марта. А здоровые бойцы группы Михаила начали выходить оттуда 10 марта. Вместо пяти — сорок дней боев. Выход был тяжелым: погибли побратим и пленный.

«Это война, без смертей невозможно. Я за полгода на войне очень изменился. Как военный приобрел немалый опыт. Как человек стал гораздо серьезнее, закрытым, агрессивным. Я даже с психологом обсуждал, почему я стал таким агрессивным», — говорит Михаил.

По его словам, одна из причин — в чувстве бессильной злости, растерянности, которые так часто приходилось переживать на войне. Потому что попадаешь в ситуацию, которую не можешь изменить. Потому что происходят события, на которые ты не можешь повлиять. Не можешь помочь, не можешь воскресить. Не можешь отвратить угрозу. Как во время первого боевого задания, когда россияне подбили их машину, и они не доехали каких-то 200 метров до позиции, их крыли минометами, а вокруг ни дерева, за которое можно было бы спрятаться...

Михаилу, который в гражданской жизни никогда не отступал перед проблемами, а всегда пытался их решить, чувствовать себя растерянным и бессильным было особенно тяжело. Спасал характер.

«Награда не изменила жизнь»

Командование знало о его ранении и ждало возможности вывезти его с позиции. Когда угроза вражеских дронов стала минимальной, за Михаилом и другими ранеными приехал американский гусеничный бронетранспортер М113. В нем демонтировали скамейки для десанта, и машина вместила полтора десятка раненых. В стабпункте Константиновки бойцу промыли раны, первую операцию сделали в Дружковке — собрали воедино раздробленную левую ногу, стянули шипами, наложили аппарат внешней фиксации.

Правая нога была «просто» изрублена осколками. Из-за перебитых нервов парень и сейчас ее плохо чувствует. Затем был госпиталь в Днепре. А оттуда Михаила направили в госпиталь Ровно. Домой.

«Уже пять месяцев я лечусь. Но левая нога не хочет срастаться. Скорее всего, с нее снимут аппарат и наложат на несколько месяцев гипс. Не поможет — вставят в ногу стержень. А о правой ноге врачи сказали, что если через три месяца я не начну ее чувствовать, то вообще уже никогда не смогу. Три месяца прошло — нервы в себя не пришли. И это уже навсегда. Нога немеет, как чужая. Я могу на ней стоять недолго, ходить с костылями, но это больно. Думаю, что еще полгода придется лечиться», — рассказывает о своих перспективах Михаил.

Планировать дальше, чем на полгода, он не берется. До войны думал о карьерном росте, женитьбе, семье. И сейчас тоже об этом думает. Но пока занимается реабилитацией. А в свободное время ездит к друзьям и раненым побратимам или в родное село Великий Житин. Там родственники, там мама ухаживает за тяжелобольным отцом.

Михаилу 27 лет. Он живет в съемной квартире в Ровно. Его любимую девушку зовут Валерия, она фармацевт, сейчас учится в магистратуре. Свадьбу он откладывает на время после выздоровления. Брак — хороший стимул встать на ноги. Он не хочет льгот из-за инвалидности — лучше быть здоровым и добиться успеха в жизни.

О том, что звание Героя Украины в его возрасте — это уже немалый успех, он как-то не думает. Говорит, что командиры так и не объяснили ему, почему именно он получил такую награду. В награждающих документах значится, что «Золотая Звезда» — за личное мужество и героизм, за служение украинскому народу. Михаил удивляется: неужели это все о нем? Говорит, что его жизнь в статусе Героя совсем не изменилась — разве что журналисты не дают покоя.

«Я ничего не знал о звании Героя. Командиры сказали мне приехать в Киев в наш Департамент. Выделили мне водителя — я бы сам не доехал. Сообщили, что я должен получить высокую награду, а какую — не сказали. Только вечером 3 июля я узнал, что дадут Героя. В ночь на 4-е был большой налет на Киев. Я его проспал в общежитии киевской патрульной полиции. Ко мне утром приехала Валерия. Я ей сказал о награде — она была в шоке от неожиданности, очень радовалась за меня. Потом я поехал в Офис президента, получил награду, позвонил маме. Раньше не хотел, думал: а что если не дадут Героя, зачем зря волноваться маму?» — рассказывает Михаил.

Дома по случаю награждения не устраивал никакого праздника. Михаил не любит «такое». Например, все свои дни рождения он работал. А что касается Рождества или Пасхи — то за годы службы раз или два провел их дома.

— Вы какой-то очень строг к себе, — замечаю я.

— Почему это? Нормальный, — отвечает Михаил.

Его сейчас волнует не награда, не банкеты и не подарки. Вот из-за раненых ног он не может пойти с друзьями на грибы — вот проблема. Потому что обожает сбор грибов. И путешествия.