«Я прекрасно знаю, що таке мовчати і говорити не те, що думаєш» — поет «Орлуша»

Андрій Орлов не любить називати себе поетом, вважає за краще говорити, що він людина, яка «римує свої думки».

Йому п'ятдесят вісім, а писати вірші він почав 12 років тому. Практично кожен його вірш стає сенсацією, яку тиражують новинні медіа. А під його прицілом — політики та публічні особи Росії, України, Америки та інших країн. Орлуша висловлюється «на злобу дня» і збирає повні зали як за кордоном, так і у себе на батьківщині.

Громадське поговорило з поетом про політичний активізм у поезії, сатиру на перших осіб держави, ставлення до подій в Україні і феномен страху.

Інтерв'ю публікуєтсья мовою оригіналу.

Андрій «Орлуша» Орлов: «Я никогда не встану в позицию, когда я буду здесь учить кого-то варить борщ»

Андрей, вы единственный поэт, по стихам которого СМИ делают новости. Это удивительный феномен…

Меня это тоже удивляет. Потому что если себя нет-нет и загуглишь, то вылетает твое имя в новостях ББС. Для меня это странная вещь, потому что все свои стихи я начал писать не так давно – лет 12 назад, чтобы смешить друзей на даче. Никакого интернета тогда не было.

Вы поэт или активист? Как вы себя идентифицируете?

Я идентифицирую себя как интересный мужчина 58 лет, у которого есть свое мнение. Так получилось, что 10 лет тому назад появился цикл ЖЗЛ – «Жизнь задолбавших нас людей». И там персонажи те же самые, что и сейчас – Путин, Шойгу, Собчак, Волочкова, Ющенко, Тимошенко… Это реакция человека на новость. Иногда эти новости так в стихах и остаются навечно.

Однажды лет пять назад я слышал по телевизору, как ведущая хихикает, не может сдержать смех: «Премьер-министр Фрадков отменил визит в Аргентину, потому что был искусан на даче кошкой, которая подозревается в бешенстве и сейчас содержится на принудительном обследовании в клинике Федеральной службы охраны».

Я, гражданин ядерной державы, представляю себе бешеного премьер-министра, который искусанный летит…  У меня родился стих: «Не Каплан предательский выстрел, не обрез кулацкий в окошко, с ног свалили премьер-министра – на Фрадкова напала кошка. Не, не банда «Черная кошка», из кино, где играл Высоцкий. А котенок соседский, Гошка, искусал премьера по-скотски».

Это критическое отношение и есть здравый ум, когда вы отличите свою и чужую пропаганду своих и чужих новостей.

Вы вспоминали свою поездку в Киев в марте 2014 года. Было бы интересно узнать ваше мнение, что изменилось за эти два года? Как вы ощущаете, к чему двигается Украина?

Мне часто украинские журналисты задают вопрос, когда Путин выведет войска из Донбасса и выведет ли, или когда снимут санкции. Я в прошлом, конечно, политолог и политтехнолог и могу анализировать. Но я никогда не встану в позицию, когда я буду здесь учить кого-то варить борщ.

Все-таки, что изменилось?

Вы знаете, разные есть вещи. Я Киев любил всегда. Впервые я тут был в 67-м, и Киев для меня — одно из мест, где мне хорошо. Когда я увидел новости о происходящем на Грушевского в январе — феврале 2014 года, я не мог разобраться, глядя ни на одни новости – ни российские, ни украинские, ни американские. Я понимаю, как делается картинка всеобщего хаоса – можно взять пять человек и снять так, как будто дерутся пять тысяч.

Я начал звонить своим киевским друзьям, и когда я услышал, как в два часа ночи моя подруга, чудесная киевская актриса, еврейка по национальности, никогда особо не отличавшаяся украинским пафосом, сказала – позвони мне в три или в пять, мы на Майдане, несем воду, бинты, таскаем покрышки, – я понял, что не так все по новостям просто.

Моих тишайших, хрупких, милых друзей я не мог представить участвующим ни в одном конфликте. То есть они могли присоединиться эмоционально, но когда они присоединились физически – я понял, что если б я был бы в Киеве, я был бы с ними.

На стороне людей, которые неправы, хорошего искусства обычно нет

Тогда, два года назад, вы приходили на эфир «Громадского» в олимпийке «Россия». Сейчас у вас футболка «Жидобандеровец».

Евро-украинца. Да, сегодня это некий стейтмент, заявление. Мало того, такие же футболки я ношу в Москве, везу массу сувениров людям, которые в этом ходят в Москве.

Для меня присоединение арт-сообщества и интеллигенции — будь-то к протесту, будь-то к визуализации — всегда показывает, кто на стороне правды. Потому что на стороне людей, которые неправы, хорошего искусства обычно нет.

Хорошее искусство появилось на Майдане практически сразу. И для меня это не просто картинка – я профессионал – я вижу, какие люди присоединились. И вижу, что происходит. Тогда у меня еще была надежда, что Крым разрешится достаточно быстро – тихо вошли, тихо выйдут.

Была надежда, что провокации, которые начинались в Донецке и Луганске с захватом горадминистраций, украинские власти смогут локализовать и вовремя прекратить. Еще не было войны. И тогда я думал, что у страны, гражданином которой я являюсь, еще есть надежда. То есть мы русские, но у нас есть слова поддержки, мы не желаем войны.

Сейчас я не представляю себя ходящим по Киеву в такой олимпийке. Не потому что я боюсь, я не боюсь признать, что я этнический русский. Но тогда это не вызывало вопросов, даже у палаток «Правого сектора». Тогда это было возможно.

Как прирожденному антикоммунисту мне неприятно смотреть на серпы и молоты тут на ВДНХ, даже как на архитектурные украшения.

Свалить памятник Ленину, а потом голосовать за партию, которая проповедует эту идеологию… Пусть уже лучше постоит Ленин, раскрашенный в горошек, как арт-объект.

То есть декоммунизацию в Украине вы поддерживаете.

Я предлагал декоммунизацию 91-го года. Сказал, что первая точка невозврата была пройдена в России в 1991 — 1993 годах. Не в 2014. В Киеве все прекрасно стояло, пока в Москве был «ленинопад». Но они побоялись пойти дальше – запретить символику, запретить компартию. Потому что для меня красная звезда, серп и молот равнозначны свастике и символам фашизма.

Для меня Че Гевара — не герой. Для меня это коммунист и убийца. Вы меня никогда не увидите в майке с Че Геварой или в майке с надписью СССР. Это как говорить: давайте в берлинском метро оставим свастики, потому что это очень красиво сделано. Либо вы делаете заповедник совка, где людям давали бы два рубля, и попробовали бы они на эти два рубля с детьми погулять.

Так что я за декоммунизацию, даже за десовковизацию. Потому что свалить памятник Ленину, а потом голосовать за партию, которая проповедует эту идеологию… Пусть уже лучше постоит Ленин, раскрашенный в горошек, как арт-объект. Потому что все эти серпы и молоты – бомба замедленного действия.

Я прихожу в испанский ресторан, и мне говорят – зачем вы сбили «Боинг»?

У вас есть стих «Я виновен, потому что русский»…

Нет, это «Реквием по «Боингу МН17».

Что для вас значат эти слова? Вы разделяете то, что делает государство Россия?

Государство Россия «Боинг» не сбивало. Государство ничего не может сбить. Делают люди, которые думают, что делают во благо или во имя чего-то.

Стих написан 17 июля, в день, когда «Боинг» трагически упал. Уже два года этому стихотворению. Я написал его на эмоциях по свежим следам. И сейчас я подпишусь под каждым его словом. Причина очень простая: я тогда сказал, что я виновен, потому что русский. Тогда еще никто не знал ни про эти «Буки», ни про то, кто их гнал. Было в принципе три версии: это могли быть российские военные, могли быть так называемые провозглашенные ополченцы, то есть сепаратисты, или ВСУ. Кто бы этого не сделал – с моей точки зрения виновата все равно Россия, потому что не введи она в Украину войска, никто бы там не стрелял.

За прочтение этого стиха ту же Лию Ахеджакову сгноили, но она сказала: все равно я буду его читать, и плевать я хотела. И через два года я подпишусь: я виновен, потому что русский. Да, потому что я прихожу в испанский ресторан, и мне говорят – зачем вы сбили «Боинг»? Я отвечаю на этот вопрос так же, как в Израиле немец иногда вынужден отвечать на вопрос, зачем вы убивали евреев, даже если он родился через 30 лет после войны.

Это моя личная ответственность за мою этническую принадлежность. Я сказал, что не откажусь ни от одного слова. Там в стихе написано: «Может, мне с тобой не повезло, а тебе со мной, национальность?» То есть мне с ней, потому что она делает то, под чем я никогда не подпишусь, а ей со мной – потому что я буду говорить правду.

Извините, что я так на эмоциях и слезах – у меня много друзей погибло там, где я называю войной, а не антитеррористической операцией. На стороне Украины. Многие из них – этнические русские, один этнический грузин.

На одном российском телеканале меня спросили, я ответил, что эта война не объявлена. А если была бы объявлена, я был бы по другую сторону окопов.

На одном российском телеканале меня спросили, я ответил, что эта война не объявлена. А если была бы объявлена, я был бы по другую сторону окопов. Я свою позицию высказываю, я знаю людей, которые ее поддерживают. Я знаю людей, которые по непонятным мне причинам придерживаются позиции противоположной – иногда по причинам материальным, иногда по причинам трусости, иногда потому что человеку, который поддержал неправильное, нужно оправдать себя. Иногда они запираются в позиции оправдания.

Из 85% поддерживающих официальную позицию, во-первых, процентов 15 имеют противоположную позицию, но дают ожидаемый ответ – потому что боятся либо за рабочее место, или когда тебя придет опрашивать человек с автоматом… Не всегда эта трусость является предательством. Иногда надо сохранить детей, иногда люди не уезжают, потому что им некуда ехать.

Когда я говорю, что из своих 58 лет я 50 жил на оккупированной коммунистами территории, я прекрасно знаю, что такое молчать и говорить не то, что ты думаешь.

Каждый может для себя решить, говорить правду или нет, бояться или нет. Я для себя линию боли и страха давно прошел. И не считаю это героизмом. Не являюсь умом, честью и совестью, не являюсь надеждой, что не все русские идиоты. Я являюсь человеком, который рифмует свои мысли, и не уверен, что я хороший поэт. Я такой, какой я есть.