Как работа над собственным документальным фильмом изменила мои отношения с травмой

Мой фильм состоит из сцен наблюдения за главным героем, ветераном Сергеем, и его семьей, а также сцен диалогов главного героя со мной, где Сергей задает мне некомфортные вопросы о моих былых отношениях с ветераном.

Мотивация создать «Папину колыбельную» выросла у меня именно из личной травмы этих отношений. В течение двух лет я наблюдала за происходящим с моим партнером во время его службы и по возвращении в мирную жизнь. Его послевоенное психическое состояние оказало на меня глубокое влияние — я сама начала чувствовать тревогу и симптомы посттравматического стрессового расстройства.

В 2018 году мой партнер завершил отношения со мной, и опыт потери привел к запуску клинической депрессии, основой для которой были также стресс, постоянный страх за жизнь близкого человека и психологическое истощение. Частью моей травмы было и чувство изолированности: никто из близкого круга людей или коллег не мог понять и принять мой опыт. Тогда я потеряла многих друзей, которые не хотели слушать мои повторяющиеся истории, далекие от их жизни в тогда еще мирной столице.

В 2017 году я запустила блог, посвященный партнершам ветеранов войны и военных. Мне хотелось, чтобы наш опыт стал видимым для общества. Тогда я решила снять документальный фильм о возвращении ветерана домой, чтобы глубже понять себя и партнера.

Три года я снимала, живя с диагнозом «тревожно-депрессивное расстройство». И тогда этот фильм был смыслом моей жизни. Для человека, живущего с клинической депрессией, это уже много — иметь смысл проснуться, приготовить завтрак, подготовить оборудование, сесть в метро и поехать к героям фильма.

Почти каждый день я просыпалась с камнем в груди, который не давал дышать полной грудью. У меня очень сильно болела голова, но когда я держала камеру в руках и следила за композицией кадра, то переставала думать о собственной боли.

Кино дает возможность для творческой экспрессии и освобождения. Прежде всего изменились мои отношения с травмой. Режиссер, снимающий документальную ленту, выходит из роли субъекта травмы и становится наблюдающим за собственной травмой или травмой человека в кадре. Это дает шанс на построение безопасной дистанции до травмирующего опыта и возможности увидеть этот опыт с другого ракурса. Так открывается возможность написать альтернативный сценарий своей травмы или вырваться из ее тисков на какое-то время.

Опыт документирования семьи, которая переживала возвращение ветерана с войны, дал мне осознание, что я являюсь частью большой группы людей, и эти люди имеют дело с колоссальными вызовами. Это позволило чувствовать самоэмпатию. Общность наших опытов была очень заметной. Дети моих главных героев рассказывали сны-ужасы, и я осознавала, насколько сюжеты их снов похожи на сюжеты моих собственных.

Создавая «Папину колыбельную», я научилась прощать и уважать опыт, который отличается от моего. Я убеждена, что глубокая связь между мной и героями моего фильма была самим прекрасным, что я когда-либо испытывала. Я хотела бы верить, что просмотр «Папиной колыбельной» станет целебным опытом для других.

Личные фильмы о травмирующем опыте в мировом кинематографе

Бельгийская авторка Шанталь Аккерман — одна из самых ярких режиссеров, чей кинематограф систематически направлял фокус на невысказанные травмы. В 2015 году она сняла «Недомашнее кино» (No Home Movie) об отношениях с матерью, пережившей Холокост. Этот фильм является гипнотическим самонаблюдением Шанталь за взаимоотношениями, которые пора отпустить.

Аккерман создавала как игровые, так и документальные фильмы, и часто становилась героиней собственных документальных лент (News from Home, 1976) или интегрировала биографический опыт в игровые фильмы, например, диалог с матерью стал материалом для диалога в фильме Tomorrow We Move.

Другой пример документального фильма на основе травмирующего опыта — «Проклятие» (Tarnation) Джонатана Кауэтта. Это киноэссе, в котором автор пытается примириться с опытом взросления в семье, где мать болела шизофренией. Этот фильм повествует о сложном детстве и юности при нездоровых обстоятельствах: Джонатан несколько раз оказывался в приюте для детей; отношения с дедом и бабой складывались напряженно.

«Когда ты растешь в атмосфере, где являешься ребенком, которого воспитывают волки, ты понимаешь, что вещи, которые тебе кажутся нормальными, на самом деле социально неприемлемы», — Scott MacDonald. Avant-Doc. An interview with Jonathan Cauetteсказал Джонатан Кауэтт в интервью Скотту МакДональду.

«Проклятие» — это некомфортная визуально-звуковая мозаика фактов, воспроизведенных воспоминаний и эмоциональных реакций, позволяющая зрителю почувствовать фрагментарность памяти о жизни с матерью с тяжелым психическим расстройством и стремление сложить куски болезненных переживаний.

Джонатан Кауэтт снял еще несколько документальных фильмов, продолжая работать над очень личными темами, например All Flowers In Time, «Уходи, Рене».

В 2019 году вышел эссеистический документальный фильм «Ночной кадр» (Night Shot) чилийского режиссера Каролины Москосо Брисеньо об опыте семи лет жизни после изнасилования и борьбы автора за контроль над собственным телом и судьбой.

В видеодневнике Каролина воспроизводит нарратив изнасилования и попытку инициировать судебный процесс. Когда последнее не удается, режиссер обращается к шаманке, которая подчеркивает, что единственный способ чувствовать себя лучше — говорить о травме. И Каролина говорит в документальном фильме.

Мне бы хотелось, чтобы каждый фильм, который я вспоминаю в этой колонке, анализировали в более широком культурном контексте и за пределами психологической травмы. Ведь каждое кино выливается за края центральной темы и является многослойным художественным произведением.

Конечно, есть и ряд побочных эффектов от работы над глубоко эмоциональными лентами на личные темы, например то, что нужно быть внимательным к чужому страданию, которое может травмировать и тебя самого.

Уже есть множество материалов о том, как работа документалиста травмирует его самого. Одним из важных текстов на эту тему стала колонка оператора Дженни Морелло «Обращение внимания на травму в документальной практике», в которой она рассказывает о том, как работа оператора над эмоционально сложными проектами о человеческих страданиях привела ее в состояние выгорания и хронической усталости.

Действительно, в Украине дискурс психологического влияния создания документальных фильмов на авторов находится на начальном этапе. Я верю, что это будет меняться, и мы будем активно перенимать опыт восстановительной работы с людьми, документирующими страдания. Также я до сих пор верю в силу коллективного опыта проживания фильма, ведь кино создается для того, чтобы его смотрели и проживали в большом зале. И наверняка ради этой цели я продолжаю создавать документальные фильмы.