«Чернобыль из сериала станет реальностью, которая затмит то, что было на самом деле», — историк Сергей Плохий

Директор Чернобыльской АЭС Виктор Брюханов не стремился к карьерному росту. Заместитель главного инженера Анатолий Дятлов был человеком жестким, требовательным, а еще читал Есенина наизусть. Один из руководителей комиссии по ликвидации последствий аварии Валерий Легасов не присутствовал на суде над виновниками катастрофы на ЧАЭС в лагере «Сказочный», где было устроено первое вахтенное поселение ликвидаторов.

Сверхуспешный сериал HBO привлек внимание к этой трагедии. Украинские зрители отметили невероятную реалистичность воссозданной атмосферы и быта. Как и любой культурный феномен такого масштаба, сериал, скорее всего, станет той правдой о Чернобыле, которую будут помнить.

В то же время задача историков — не так делать фактчекинг художественного произведения, как зафиксировать реальные исторические события.

Украино-американский историк Сергей Плохий издал книгу «Чернобыль. История трагедии» в прошлом году, когда сериал уже начали снимать. Работая с засекреченными во времена СССР документами, он пошагово восстановил события 1986-го, в том числе портреты людей, которых мы увидели в фильме.

Кроме ответа на болезненный вопрос, действительно ли можно было избежать катастрофы, Плохий говорит и о невыученных Украиной уроках Чернобыля, которые можно исправить, разобравшись и поняв, что произошло в апреле 1986-го.

Вы не консультировали авторов сериала, потому что книга вышла, когда они уже приступили к съемкам. Но каково ваше впечатление?

Общее впечатление такое же, как у большинства людей, которые его посмотрели, — на английском это звучит «вау!».

Это привлечение внимания к Чернобылю, к тому, что произошло, к системе, которая его породила, к миру, который сегодня остается очень зависимым от ядерной энергетики — в Украине более 50% электричества производится ядерными электростанциями, это очень много.

Общие впечатления очень положительные. Я историк, работавший с этими материалами, поэтому где-то я вижу находки, а где я вижу проблемы.

Это художественное произведение, в котором есть преувеличение, какие-то герои вымышленные, введенные для усиления образа. Но что конкретно вас зацепило?

Создателей сериала нужно поблагодарить за то, насколько серьезно они отнеслись к воссозданию атмосферы, контекста.

Они воссоздали хорошо не только антураж и костюмы, но и общую атмосферу, великие идеи, которые были основанием для функционирования системы.

А о том, как они добрались до этого, можно поспорить. Потому что Чернобыль для большинства людей, которые посмотрели фильм и еще посмотрят, останется таким, каким он представлен в сериале, очень талантливом, сильном, эмоциональном. Он станет реальностью, которая фактически затмит то, что было на самом деле.

Мы можем потерять реальный Чернобыль и себя в нем. Поэтому некоторые персонажи мне напоминали скорее сатиру «Смерть Сталина», чем драму о Чернобыле.

Я хотел бы, например, сказать о директоре Чернобыльской станции Викторе Брюханове. Он живет в Киеве, давал очень много интервью, которые остались неизвестными английским читателям или автору сценария, потому что были на украинском или русском языках.

Брюханов изображен как абсолютно отрицательный персонаж. Да, есть потребность в драме, создании героев и антигероев, но это не вполне справедливо к конкретным людям, ведь большинство представленных там людей — реальные.

Единственный вымышленный персонаж — это Ульяна Хомюк. Фамилию авторы взяли у Доры Хомяк, ее мама долгое время провела в Украине, руководила программой Фулбрайта. Дора и еще одна девушка по имени Ульяна были студентками в одной группе со сценаристом. Так что это такой собирательный образ из двух украинских студенток — у первой взяли имя, у второй — фамилию, но немного ее изменили, потому что Дора сказала: «Я не хочу, чтобы моя фамилия была в фильме».

Все остальные персонажи носят имена реальных людей. И как эти люди изображаются, в частности, председатель первой Чернобыльской комиссии Щербина и так далее — здесь возникают определенные моральные вопросы.

Мне было сложнее смотреть сериал, потому что я читала вашу книгу раньше. Дятлов изображен абсолютно отрицательным героем, жестким человеком. В то же время вы пишете, что он мог читать Есенина наизусть, его считали очень справедливым человеком с прекрасным чувством юмора. С другой стороны, он до последнего не признавал ошибки. Расскажите, что с ним случилось? Еще задают вопрос: почему же он выжил, хотя и был там, а остальные — нет?

Ключевой негативный персонаж Дятлов — такой, каким он появляется в «Чернобыльской тетради» Григория Медведева. Потому что это одно из первых произведений, переведенных на английский язык, которое оказало большое влияние на сценарий и на сценариста.

Эта книга вышла одной из первых во времена перестройки. Ее перевели на английский язык в конце 80-х — начале 90-х. Работа писалась тогда, когда официальная версия была такой: работники станции несут исключительную ответственность за то, что произошло. И Дятлов вместе с Брюхановым были одними из тех, кого посадили за решетку, то есть он получил 10 лет заключения. Поэтому все недовольство и переживание травмы были сконцентрированы именно на этих людях.

Эхо случившегося в 1988-89 годах фактически возвращается к нам в этом фильме. Это не так уж и плохо, потому что так получилось, что где-то в 1991-92 годах впервые начали говорить, что виноваты были не только операторы, нарушившие правила безопасности, были еще и серьезные проблемы с конструкцией реактора.

Есть люди, которые фактически не пострадали. Например, Анатолия Александрова, главного научного руководителя этого проекта, отправили в отставку. Других тоже, но не судили за это. Наконец начали говорить противоположное — виноват реактор, а вот бедные пострадавшие — нет. Они действительно были в трагической ситуации, многие из них, в частности, Дятлов и Брюханов, получили большие дозы излучения. Дятлов позже скончался. Но у нас появилась такой однобокий взгляд — это только реактор, а люди не виноваты.

Поэтому фильм позволил сделать корректировки — без одного компонента не было бы другого. Только проблемы с ректором не привели бы к взрыву, только нарушение правил безопасности не привело бы к взрыву, две эти вещи должны были встретиться, чтобы случился Чернобыль.

В мире Чернобыль является сигналом, что надо смотреть вокруг и быть очень осторожными с ядерной энергетикой. В Украине — совсем иначе. Я не уверен, что это произойдет, но мне бы хотелось, чтобы огромный успех сериала привел к более сбалансированному представлению о нашей ответственности не только за 1986 год, но и за то, что с нами произойдет завтра и послезавтра.

Что было искажено, чего вообще не происходило? Например, с таким человеком как Дятлов. Каким он был?

Я попытался реконструировать его личность по мемуарам людей, которые с ним работали. Дятлов был технарь, который знал свое дело, но кроме того, он был абсолютно уверен в свое правоте. Фактически, он был человеком, ответственным за то, что произошло и как произошло.

Они хотели провести это испытание турбин, и он выполнял поставленные задачи, и выполнял в отведенное для этого время. Ведь это произошло вечером с пятницы на субботу. А после этого начинались майские праздники, а после этого Пасха, потом День победы. Если бы они не сделали это тогда, им надо было бы откладывать испытания на две недели, что совершенно не представлялось возможным.

Поэтому нарушались все возможные правила безопасности. И Дятлов был за это ответственным. Его позиция на суде — это была позиция человека, который пытается отвести вину от себя. Он не признавал вину, говорил о проблемах с реактором. И вот в этом втором он был абсолютно прав. Мы до сих пор живем в черно-белом мире — либо одно, либо другое. И этот фильм воспроизводит этот черно-белый мир, а реальность гораздо сложнее.

Каким был Брюханов? В сериале показано его желание получить повышение по должности, и якобы именно поэтому он настоял на проведении испытаний. Соответствует ли это действительности?

Это во многом не соответствует действительности. Он был на станции с самого начала. То есть станции еще не было, а он уже работал с чертежами. Ему предлагали ехать строить атомную электростанцию на Кубе, он отказался и потом, возможно, жалел. Но другие вспоминают, что он был уже довольно истощен.

Карьерный рост ему тогда не светил. Он только что приехал с XXVII съезда КПСС. То, что он был делегатом съезда, было серьезным признанием его заслуг. Но он не получил звание Героя социалистического труда. Хотя Василий Кизима — человек, который отвечал за строительство, получил. Ему только что исполнилось 50 лет, его юбилей пропустили, Героя не дали. Каких-то больших амбиций у него в то время не было.

Если давать характеристику Брюханову и Фомину, главному инженеру и фактически первому заместителю директора, то это было первое поколение ядерщиков, но они еще не были подготовлены как ядерщики. Эта индустрия настолько быстро развивается в 60-70 годы, что еще нет подготовленных людей. Дятлов был практически единственным с соответствующим образованием. А Брюханов и Фомин пришли с тепловых станций. Они ядерной технологии как таковой не знали.

Больше всего поражает, что герои и антигерои — это одни и те же люди, они рискуют, действуют. Как вы оцениваете изображение самой ликвидации в первые дни? У вас много написано о том, как действовало местное руководство, руководство станции, как много они делали. Но в то же время, они долго отказывались признать, что реактор взорвался.

Это специфика жанра. Авторы сериала представляют различные тенденции одним человеком или двумя людьми. И Легасов становится положительным драматическим героем. В начале фильма он прячет от КГБ свои магнитофонные кассеты, которые записал. Это абсолютный нонсенс, этого он не делал, да и не нужно было этого делать.

Но Легасов был одним из ключевых научных советников, при том, что сам он не был ядерщиком. Легасов — химик. Он был заместителем Александрова — директора Института ядерной энергетики, но это не было его специальностью. Это еще один показатель ограниченной технической подготовки даже главных научных консультантов фильма.

Немногим позже в Чернобыль приезжал академик Велихов. Они оба были главными советниками. У них также была персональная конкуренция — за место директора этого института. Но у них были разные научные специальности: один — физик, другой — химик. Они предлагали совершенно разные решения, и мы до сих пор не знаем, кто из них был прав.

Версия, которая мне кажется наиболее реальной — что бы и как бы они не делали, пожар в реакторе закончился бы только тогда, когда там уже нечему было гореть. То есть когда графит, который был замедлителем в активной зоне реактора, выгорел бы. Когда он выгорел, тогда прекратилось и массовый выброс радиоактивности.

Предложения были разные, все друг друга критиковали. Наконец, когда Щербина получил большую дозу радиации и его были вынуждены забрать, появляется Иван Силаев. Это фигура, сыгравшая очень важную роль, он был первым премьер-министром России в правительстве Ельцина. К тому времени он был заместителем председателя Совета министров.

У Силаева было решение: хорошо, ребята, мы делаем и то, и другое. То есть тогда ресурсов не жалели, мобилизовали всю систему СССР, нагнали больше 600 тысяч людей в эту зону. Одних военных там было больше, чем у современной Украины на Донбассе.

Это большим преступлением, что туда отправили столько людей. Это вопрос здоровья, отношения системы к людям. И этот момент как раз был очень хорошо отмечен создателями сериала.

Американо-российская колумнистка Маша Гессен написала, что есть вещи, которые ей не показались справедливыми. В частности то, как в сериале показана советская система в 1986 году. В сериале многие герои выглядят трусами, тогда как, напротив, было очень много готовности действовать.

Там показана система и контроля, и страха. Офицеры КГБ постоянно где-то ходят, кого выводят. Такого не было. Но то, что была система контроля, атмосфера определенного страха в обществе — это абсолютно точно.

На днях презентовали толстый том документов из архивов КГБ о Чернобыле. Что касается мотивации людей, то она была разной, и это зависело от того, кем они были, где были, когда это происходило. Люди, в частности, были операторами на той смене, тот же Акимов или Топтунов, которые скончались очень быстро. У них было страшное чувство вины. Это произошло во время их смены, они не понимали, что произошло, масштабы они начинали понимать постепенно.

Они действительно были готовы не только рисковать жизнью, но и отдать жизнь, чтобы исправить это. Есть воспоминания многих операторов, когда они оказались в госпитале из-за того, что уже не могли работать, но хотели вернуться назад, потому что там были люди, там была серьезная проблема, — мы для этого были натренированы, и мы это должны делать. Это один момент.

Второй момент — люди, которые наиболее героически представлены в нашем воображении, они действительно были героями, но я бы сказал — героями поневоле. Это пожарные.

Пожарные учились бороться с любыми пожарами, но только не с ядерными, радиоактивными. Только когда они начали через 20-30 минут падать, когда у них начиналась рвота, тогда что-то заподозрили и подумали, что это могут быть какие-то химические компоненты.

Пожарная часть на атомной электростанции не была готова даже представить, что может быть ядерный взрыв такого масштаба. Эти люди в конце концов пошли и остановили пожар, который надвигался на третий блок и мог через машинный зал попасть на второй и первый блоки. Это не значит, что все ядерные реакторы обязательно бы взорвались, но пожар мог вызвать, по крайней мере, несколько коротких замыканий, и к чему они привели бы, мы просто не знаем.

Я посмотрел на эти документы, на то, как они готовились, на первые реакции — они не знали, и никто даже в ядерной индустрии не мог представить, что такие вещи могут случиться.

Я был абсолютно шокирован, когда посмотрел на список людей, погибших в первые 30-40 дней после аварии. В нашем представлении они делятся на две категории — операторы, то есть люди, которые работали на станции, и пожарные.

Но там оказалась какая-то вахтерша, например. Много людей, фамилий которых мы не знали, и которые не вписываются в героический нарратив.

А говорить о людях, у которых было подорвано здоровье — я думаю, что никакого сериала не хватит. Очень много людей пострадало. Даже если они не пострадали физически, украинцы сегодня — это нация, которая чувствует себя самой больной в мире. Это не из-за радиации, а из-за угрозы радиации. Все общество живет под угрозой того, что со мной что-то должно произойти, я тогда там был, а вот мои дети...

Ваша книга много рассказывает о том, как Чернобыль стал причиной не просто распада СССР, а борьбы между центром — Киевом и Москвой. Здесь тоже была партийная элита, которая была виновата, но были люди, которые требовали эвакуации. Можете немного рассказать, как это было?

Украинское правительство, украинский ЦК не имели оперативного контроля над этой станцией. Иван Плющ, который был тогда председателем киевского облисполкома и членом первой комиссии Щербины, позже вспоминал, что для того, чтобы добраться на станцию, ему нужен был пропуск. Особый доступ.

Но когда это произошло, то все, связанное с отселением людей, объяснением им необходимости отселения, — было передано местной номенклатуре, которая должна была этим заниматься. В их воображении центр создал проблему, а они должны были ее разгребать. Они имели очень ограниченные возможности, чтобы действовать и говорить.

Один из самых ненавистных людей того периода — министр здравоохранения Украины Анатолий Романенко. Только 7 мая он по телевидению начал давать какие-то советы, спустя более чем 10 дней после аварии. Но когда сегодня открываешь документы заседания комиссии, тот же самый Романенко еще за несколько дней до того, гораздо раньше, пытается сказать: давайте мы что-то объявим. Но они ничего не могут объявлять, даже если бы они хотели. Все должно быть согласовано с Москвой.

Председатель украинского КГБ тогда говорит: слушайте, мы подаем разные данные, Москва говорит одно, мы говорим другое. В этой ситуации они оказались козлами отпущения перед собственным населением. Они не были в восторге от этого.

В моей книге есть эпизод, когда Щербицкий приказал закрыть в помещении двух экспертов из Москвы, чтобы украинскому политбюро, наконец, сказали, что происходит. Щербицкий спрашивает в отчетах КГБ: «Что это означает?».

Украинская элита оказывается в ситуации, в которой никогда не была. Начинается национальное украинское возрождение — из-за Чернобыля, из-за экологии. Вопрос — кто был ответственным на местном уровне — становится ключевым вопросом этого возрождения. Открывается уголовное дело против Ляшко и Шевченко. Щербицкого тогда уже не было в живых, и им тогда надо уже оправдываться перед собственным народом. Реальность в том, что Ляшко, председатель правительства Украины, узнал о случившемся в Чернобыле, когда ему позвонил его непосредственный начальник из Москвы Николай Рыжков, глава советского правительства.

Я спросила у фанатов сериала: что вам было бы интересно узнать? Пишут: был ли луноход? У многих был вопрос: почему дайверы в итоге выжили? Потому что это выглядит как чудо. Какие вещи вы бы вспомнили?

В книге, ссылаясь на определенные показания, я написал, что они не выжили. Но они выжили. В издании с мягкой обложкой, которое вышло уже в этом году, я их оживляю. Мы все в процессе поиска правды о Чернобыле, и очень важно быть готовыми скорректировать наши представления. Это вполне нормально для историков, для ученых — я хотел бы призвать людей в целом быть готовыми к тому, что многое нужно скорректировать.

Что до лунохода, я этого нигде не встречал. Я не говорю, что этого не было, но в документах, которые я просматривал, этого не было. Но была другая очень интересная история — когда члены Политбюро, в том числе Рыжков, в начале мая впервые посещают станцию, тогда как раз решили создать не 10-километровую, а 30-километровую зону. И вот тогда планировали, что приедет Горбачев. А Горбачев приехал только через два года. Для него сюда в Киев специальная группа КГБ пригнала автомобиль, подготовленный для руководителей правительства в условиях ядерной войны.

Персонаж, о котором мы вскользь упомянули, и который вызывает больше всего вопросов — это Ульяна Хомюк, такой сборный персонаж. Вы упомянули о двух прототипах-студентках, которые учились вместе со сценаристом. Имели ли они вообще какое-то отношение к Чернобылю? Или он их вспомнил просто потому, что они были из этого региона?

Он вспомнил, что от них, по сути, впервые услышал о Чернобыле и начал воспринимать это как серьезную трагедию. Чернобыль очень мобилизовал украинскую диаспору. Дора Хомяк из диаспоры. Ульяна — тоже. Для них как для членов украинской общины это было чрезвычайно значимым событием.

И все же, вот такой образ ученого, который тогда ходил и записывал эти свидетельства, — он имел место?

Было много ученых, была военная радиационная разведка — это были люди, которые пытались выработать стратегию, принять решение. Между ними постоянно велись дискуссии, споры о причинах и о том, как с этим всем бороться. Эти дискуссии проходили в том же пионерском лагере «Сказочный». У нас есть воспоминания этих людей.

А вот введение женского персонажа — это правило жанра. Но правило, которое подчеркивает одну интересную вещь. Когда я представляю эту книгу на Западе, моя стандартная презентация называется Nuclear power and the arrogance of men — «Ядерная энергетика и самоуверенность человека». Но «человек» на английском — это «a man», но это слово также значит «мужчина».

Когда я выступал в одном из колледжей, мне сказали, что это, возможно, политически некорректно. Я сказал: я готов изменить man на human, но реальность Чернобыля в том, что все мужчины, которые это сделали, это не просто люди. Это был мужской коллектив, если говорить об ученых, о персонале — эта фактически наша самая страшная ядерная катастрофа, это преступление настолько, насколько его можно считать преступлением, это было преступление мужчин. Но по правилам жанра была придумана женщина.

По поводу суда: что было правдой, а что — нет? Легасов ездил в Вену, и фильм построен на том, что в Вене он сказал одно, а потом на суде сказал другое. Говорил он это другое на суде?

Легасова на суде не было. Суд был очень интересным явлением — так называемый открытый суд в закрытой зоне. Вместо того, чтобы проводить суд в Киеве, его проводили в Чернобыле. Это сегодня туда ездят туристические группы, а тогда нужен был специальный пропуск.

Это был закрытый суд, который проводила закрытая авторитарная система. Легасова там не было, речей тоже не было. Но то, что авторы фильма пытались показать или на что намекнуть — это сомнения самого Легасова.

Легасов — очень драматическая фигура. С одной стороны, он один из главных героев Чернобыля уже после того, как произошла катастрофа, он был на месте с самого начала и получал большие дозы облучения.

Он остается в этой ипостаси героя, когда едет в Вену. Говорит о реакторе, о ядерной энергетике, которая была закрыта и недоступна. Он возвращается в Москву и фактически становится изгоем среди своих из-за того, что многое сказал и бросил тень на советскую ядерную индустрию.

Но не говорит о том, что это проблема реактора и кнопки.

Он сказал много с точки зрения руководителей советской индустрии. Но когда речь идет о правде, он фактически скрыл правду, потому что, возможно, полной правды он и не знал. Далее можно только предполагать, насколько это вопрос внутренней борьбы Легасова — он сказал полуправду и из-за этой полуправды стал изгоем, но он никогда не лгал.

При каких обстоятельствах стало понятно, что дело в реакторе?

В июле 1986 года, когда собирается Политбюро, увольняют Брюханова. Одновременно с этим ведется разговор о проблемах с реактором.

Есть протоколы заседаний Политбюро, где говорится о том, что мы не можем это разглашать, поскольку это подорвет доверие к ядерным реакторам, которые Советский Союз экспортирует.

Отправляют в отставку Александрова и Славского, который был председателем «Министерство среднего машиностроения СССРСредмаша», это своего рода страна в стране. Они были тихо отправлены в отставку. Было понимание, что проблемы с реактором существовали с самого начала и фактически были скрыты.

В сериале есть объяснение — так было дешевле. В том ли только вопрос, что дешевле, или это было системной ошибкой? Почему она возникла?

И то, что дешевле, правда, и то, что системная ошибка, тоже правда. Советский Союз выпускал 20 моделей реакторов. Среди них были графито-водные РБМК. Их было дешевле строить, они были более мощные. Кроме них были водо-водяные, там вода используется как замедлитель реакции и как охладитель одновременно, они были безопасны. В конце 50-х в Великобритании произошел пожар на одном из реакторов, который использовал графит.

Уже с 50-х годов было известно, что графит может возгораться. Это именно то, что произошло в Чернобыле. Графит горел, что бы с ним не делали. Но эти «водо-водяные» реакторы поставлялись в страны Восточной Европы. Они были дороже.

Параллельно была проблема суперсекретности. Этот реактор был построен в министерстве Славского. Это советский эквивалент Manhattan Project. Это то же самое министерство, которое создало сначала советскую атомную бомбу, а затем водородную. Это тогда называлось Первое управление правительства, а затем было переформировано в отдельное Министерство среднего машиностроения.

Они это разработали и они были первыми, кто это испытал. Атомная станция, аналогичная Чернобыльской, была построен ранее в Ленинградской области. Там в 1975 году произошла технологически подобная авария, она просто не привела к взрыву. То, что проблемы с реактором есть, было понятно уже в 1975 году, но эта информация была засекречена. Даже люди в этой области об этом не знали.

Второй элемент связан с тем, что было абсолютное убеждение, что реакторы могут гореть или взрываться только при капиталистической системе, а при советской системе такое невозможно.

Потому что советские люди не делают ошибок?

Потому что у нас намного лучше система. Мы были первыми в космосе, у нас такого не может быть никогда. У адвокатов Брюханова и Дятлова одним из пунктов защиты был вопрос: покажите хоть один учебник, хоть одну инструкцию, в которых сказано, что реакторы могут взрываться.

Сергей Парашин, который позже стал директором станции, а в момент аварии был секретарем парткома, говорил и сейчас говорит, что это не укладывалось в голове, потому что никто не мог себе представить, что с этими реакторами может такое произойти. Это элемент культуры и отсутствия культуры безопасности. Это связано с системой, а не с отдельными людьми. Они нарушали правила безопасности, но они не могли и представить, к чему это может привести.

В ходе расследования в начале 90-х была попытка политизировать Чернобыль. Уже потом Верховная Рада независимой Украины какие-то вещи отменила. Какой мы можем для себя сделать вывод?

Фактически было несколько этапов отношений между украинским обществом и ядерной энергетикой. Первый этап был этапом абсолютного восторга. Я могу сказать, что это не Москва нам принесла Чернобыль. Украинское руководство очень активно лоббировало этот вопрос и хотело построить три атомных станции, а Москва разрешила только одну. Не потому, что она заботилась о здоровье украинцев, а потому, что это были инвестиции.

Для Украины это было очень важным этапом дальнейшего экономического развития. Привлечение общесоветских инвестиций, приобщение к клубу ядерных держав. Ядерная энергетика была будущим Украины. Украинские руководители, в частности, Петр Шелест, первый секретарь Компартии Украины, и руководство Академии наук хотели быть частью этого процесса.

Затем случился Чернобыль. Происходит разворот в совершенно другую сторону. Решают прекратить строительство крымской АЭС, Чигиринской АЭС, замораживается строительство реакторов на других действующих электростанциях. Это происходило на волне экологического движения, но экологическое движение было не таким, как в Германии сегодня.

Первая политическая партия в Украине, кроме КПСС — это партия Юрия Щербака «Зеленый мир». Это экологическая мобилизация. Очень быстро это экологическое движение дает начало национальному движению.

В начале 90-х национальное движение фактически затмевает движение «зеленых». 90-е годы — это страшный экономический кризис, он убивает зеленое движение. Что такое зеленое движение? Это значит — давайте не будем строить ядерные электростанции, давайте закроем Чернобыль. Это в условиях, когда резко растут цены на газ и нефть, когда нужны источники электроэнергии.

Тот же самый парламент фактически откатывает назад все эти законы, и зеленое движение не восстанавливается. Это говорит о том, что мы — общество, которое знает о Чернобыле больше, а понимает меньше.

Мы не понимаем, что Чернобыль — это не только история и не только наши страдания. Чернобыль — это предупреждение. Мы это понимали в 1988, 1989, 1990 годах, затем началась амнезия, как раз из-за этого экономического кризиса, из которого мы до сих пор не вышли. США получают 20% электроэнергии от атомной энергетики, немцы решили избавиться от нее полностью, Китай — 20%, но сейчас сокращают количество реакторов. У нас это 50%. Впереди нас только Франция, но у Франции есть совершенно замечательный опыт безаварийной работы на своих атомных реакторах.

Если мы не строим очередной атомный реактор, то у нас растет зависимость от российского газа.

Нужен общественный контроль. В Украине нет даже осознания того, откуда происходит электричество, которое питает сегодня все наши лампы и телевизоры.