«Что ты делаешь с автоматом х*ем? Потому что я не слышала, чтобы для этого он был нужен» — Алина Сарнацкая

О жизни до 24 февраля

Я работала менеджером по развитию общественной организации «Клуб "Эней"», и у нас лет пять назад была тяжелая ситуация: мало проектов, мало людей. И пять лет мы строили организацию, очень много вложили сил. И она начала активно расти. И сейчас она очень крутая.

Я жила в очень комфортных условиях. Я наконец начала зарабатывать столько, сколько я хотела. Работала в очень многих проектах одновременно. Я хотела работать на ООН и получила первый контракт как консультант.

У меня были очень четкие мечты и планы: я хотела постоянную работу в ООН, машину и такую обычную бюргерскую жизнь. Я прямо к этому шла и была уже близко.

А еще я преподавала в вузе, должна была защититься (кандидатскую диссертацию — ред.) через два года. Но началась полномасштабная война.

О приходе в армию

Я не знала об армии вообще ничего. Абсолютно. Я пошла в военкомат, надо было что-то делать, защищать свою семью. Сказала, что я бы там что-то делала для армии. Я хотела готовить еду, что-то такое простое делать. Они сказали, что девушки им не нужны, если нет медицинского образования.

Я увидела в фейсбуке о ТрО. Написала своей знакомой в одном из батальонов: «Возьмите меня». Я пришла на собеседование к начмеду этого батальона, потому что мне сразу сказали: «Ты девочка, ты будешь медиком». У меня было два дня курсов от Красного Креста — это все, что я знала на тот момент. И он мне сказал: «Окей, ты нам подходишь, пошли писать заявление в армию».

Я помню: я стою, и коридор вокруг меня немного крутится.

Потому что я вообще не была готова к такому повороту событий, но я уже пришла. Пошла и написала заявление.

Там был полный коридор вооруженных людей, мне реально было стремно от количества оружия вокруг. Меня повели в подвал, дали автомат, и я говорю: «А где у него предохранитель?» Мне говорят: «Иди там в коридор, спроси у кого-то, там точно кто-то знает». Вот такая у меня была военная подготовка.

Меня в этот день распределили старшим медиком роты в одну из рот. Там не было вообще ни одного подготовленного человека. Мои два дня подготовки, в сравнении со всеми, были просто как суперобразование медицинское. Выдали состав лекарств, и я стала ходить на посты. Где-то на второй или на третий день рядом въе*ала ракета.

О Донбассе

Я никогда раньше не была на Донбассе. Мы ехали и наши старые атошники говорили, что жители Донбасса очень стремные, они будут травить, ненавидеть и так далее.

Меня только в первый день прокляли. Мы выехали уже в село ближе к линии фронта, и женщина сказала: «Будьте прокляты, потому что вы принесли войну».

А вообще я дружила там с людьми, и мне нравятся люди, которые живут на Донбассе. У меня было много разговоров с ними. И некоторые признавались: «Да, в 2014-м я был за россию, но потом все изменилось».

Я много с кем общалась, и нет такого, что там все ждут русню или любят ВСУ.

Я не знаю, есть ли разный процент таких людей в разных регионах, но по моему внутреннему убеждению, он примерно одинаковый.

О сексизме в армии

Я уверена, что ни один человек не создан для того, чтобы е*ашить сейчас на линии фронта. Что женщина, что мужчина.

Меня в армии так, как нигде больше, зае*ывал сексизм. Вот это: «Девочкам не стоит служить в армии», «Девочка с автоматом выглядит странно». Это зае*ывает. Когда мне говорили, что женщине не стоит стрелять из автомата, то я спрашивала: «Что ты делаешь с автоматом х*ем? Потому что я, вроде, не слышала, чтобы для этого был нужен х*й». 

И если это делать правильно, то люди перестают. Или дальше делают это специально, просто как подъе*ку, а я к этому отношусь нормально. Потому что если тебя не подъе*ывают в армии, то ты умер.

О том, что держит на плаву

В психологии так же, как и в инженерии: работает — не трогай. Пока что я настолько нормальная, насколько это может быть. Я благодарна, что у меня есть друзья, что у меня есть друг, который все время со мной на телефоне. Когда была связь во время обстрелов и если рядом не было других людей (спали, например), мне было кому позвонить.

Благодарна, что мне из дома присылали фотки, что меня ждут. И ждут сейчас. И это самое важное, что есть в моей жизни. Это то, что меня держит.

Потому что на фронте мне постоянно хотелось, когда я куда-то еду оттуда, разъе*аться машиной о столб, чтобы этого не видеть. Потому что в какой-то момент я была не готова смотреть дальше, как будут умирать. Но я останавливала себя тем, что столбы будут, машина у меня будет, и я могу сделать это в любой день, и поэтому не сегодня. Сегодня я доеду до определенного места, вечером позвоню домой, позвоню своему другу, что-то такое буду делать, чтобы как-то держаться.

У меня такое впечатление, что я на грани держусь постоянно. Сейчас гораздо дальше от этой грани. В последнее время была уже почти за ней, но я держусь, поэтому это работает.

О том, что хотела бы изменить в армии

Я думаю, что сейчас армию изменить невозможно, потому что она воюет, и это самоубийство. А после войны ее нужно полностью изменить. Реформировать. Это должны быть новые люди, новые подразделения. Вообще легче сделать новую армию на базе 3 штурмовой бригады после войны. Потому что для того, чтобы ее изменить, нужно заложить туда другой фундамент, другие принципы, другой дух.

Потому что то, что есть сейчас в целом, несмотря на то, что большая часть армии — это добровольцы и люди, которые раньше не служили, но они приобщились к этой структуре, к этой системе, которая построена на фундаменте взяток, кумовства, договоренностей между собой.

Об отношении к гражданским в тылу

Вдова моего погибшего бойца говорит, что ей очень больно, что люди так громко отдыхают поздно вечером возле ее дома. А другой мой побратим говорит: «Ну, а ты бы хотела, чтобы они плакали?»

Мне пое*ать. Я бы хотела, чтобы они пошли в армию. Потому что мы, гражданские люди, пришли добровольцами. В какой-то момент мы надеялись, что будет как в начале войны. Что у нас будет какая-то ротация. Что через год-полтора-два кто-то другой придет нас заменить.

Мы понимаем, что невозможно набрать столько людей. Можно набрать людей и отпустить тех, кто был, на полгода. Можно сделать что-то еще. Есть впечатление, что нас бросили. Что мы останемся до конца. Просто одни люди будут все время воевать, а другие люди будут жить в тылу.