Как я стал солдатом

Была обычная суббота, 16 июля. Я как раз собирался в центр города на встречу с журналистом Алексеем Бобровниковым. Он некоторое время был на фронте, а в тот день собирал знакомых.

Когда я выходил из квартиры, заметил две выпавшие из дверей бумажки. Это были две повестки. Обе — мне. Отличались они тем, что в одной просто указали, что я должен явиться в понедельник в военкомат (территориальный центр комплектования и социальной поддержки, — ред.), а в другой отметили конкретный кабинет, где меня ждут.

Это были простые повестки для уточнения данных. Но я понимал, что уже через день-два меня могут мобилизовать. hromadske как раз в то время готовило серию материалов о вручении повесток и мобилизации. И я знал, что в армии есть огромная потребность в людях, некоторые проблемы с мобилизацией, а многие боятся вручения повесток, как черт ладана.

И вот сидим мы в центре Киева, пьем пиво в одном баре, коктейли в другом. А у меня уже все мысли о завтрашнем дне. Не скажу, что это был шок. Шок у меня был 1 марта 2014 года в Крыму. Как раз в тот день для меня началась война. Тогда утром на крыльце Верховного Совета Крыма в Симферополе я увидел российского пулеметчика, который целился в мою сторону. А через несколько часов — целую колонну «руzzких» около части наших пограничников в Балаклаве. И тогда были мысли: вот война началась, а я даже автомат не умею держать. Что я буду делать?

Весной 2014-го я провел в Крыму более двух недель. Мой добрый знакомый из Симферополя Сергей Костинский, ныне служащий на Херсонском направлении в составе терробороны, объяснял: «На войне каждый должен делать то, что умеет лучше. Ты журналист, будешь делать классные материалы о военных». Вот этим я долгое время и занимался.

Впрочем, если до недавних пор я «воевал» как журналист, то условно завтра уже должен получить автомат. Кардинальное изменение в жизни, о котором я мало думал раньше.

Весной 2022 года я обдумывал вариант пойти в армию пресс-офицером. Тогда это было на фоне разных запретов, когда мы из-за определенных ограничений не могли попасть куда-то на фронт, снять конкретный репортаж. Казалось, что эту проблему легко решить: идешь пресс-офицером в ВСУ и получаешь доступ туда, куда журналистам нельзя, даже с аккредитацией Минобороны. Но тогда моя коллега Настя Станко убеждала, что как журналист на войне я смогу сделать гораздо больше, чем в должности пресс-офицера.

16 июля я снова вернулся к размышлениям о пресс-офицере. Для меня это был тот участок в армии, где я мог бы быть наиболее эффективным.

Уже в понедельник в военкомате я поинтересовался, как можно попасть в конкретную бригаду. Например, я знал о вакантной должности пресс-офицера в 54-й мехбригаде. Процедура казалась простой: получаешь в воинской части так называемое отношение (такая «заявка» в военкомат с просьбой мобилизовать конкретного человека в конкретную часть) — и тебя оформляют.

Однако на практике этот вариант не сработал. Хотя пресс-офицеры требуются и в других частях, есть нюанс: это — офицерская должность, а у меня офицерского звания нет. На этом этапе я уже думал отпустить ситуацию: куда отправят, там и буду служить.

И вот я прохожу медкомиссию, дополнительные обследования. В четверг мне уже предстоит оформить выводы медкомиссии. Я снова выхожу из квартиры, а в дверях повестка. В этот раз это была повестка на отправку. На 9 утра в пятницу.

Удивившись, я направился в военкомат и уже там поинтересовался: как это может быть, что медкомиссию я до сих пор не закрыл, а мне уже повестку на разрядку принесли? Ответ удивил. Меня заверили, что повестки по домам никто не разносит, завтра никакой отправки не будет, а эта повестка — «контрольная». «WTF?» — подумал я, но эти мысли уже не озвучил.

Мой рекрутер в военкомате рассказал, что условно говоря завтра меня не заберут. Когда будут формировать командировочную группу, тогда и мне позвонят. Куда я в конце концов попаду – неизвестно. В этот момент его коллега по кабинету услышал мою фамилию и переспросил, говорят ли мне что-нибудь четыре цифры. Это был номер определенной части, который для меня ничего не значил. Тогда он уточнил: «А 128 вам что-то говорит?» Для меня это была известная 128-я Закарпатская бригада, с которой я пересекался еще в АТО. Однако военный уточнил, что спрашивал о 128-м батальоне. Не знаю, были ли планы сформировать группу для отправки именно туда, но я решил поинтересоваться, что это за батальон.

128-й батальон терробороны Днепровского района. Как раз моего района. С мыслями, что могу оказаться в этом батальоне, начал искать информацию о нем и писать знакомым из терробороны, чтобы узнать, что там, как там, что нужно подготовить. Одним из тех, к кому обратился, был Костя Реуцкий. Мы с ним познакомились в том же 2014 году в Крыму. Кажется, в Евпатории. Я туда приехал с волонтерами, а он был в военной части, ожидал штурма. Потом мы как-то вместе работали в АТО, он некоторое время тоже работал на hromadske.

Через две недели я получил на руки отношение — и уже на следующий день мобилизовался. Однако с определенными нюансами. Официально я не являюсь пресс-офицером или «военным корреспондентом». Я обычный солдат одного из батальонов терробороны, но для выполнения определенных задач откомандирован в другую часть. И в любой момент могу вернуться в свой батальон.

История превращения из журналиста в солдата не кажется мне какой-то выдающейся для общественности. У сотен тысяч или даже миллионов украинцев есть свои, более потрясающие истории. Я увлекался ими, когда разузнавал, и для меня честь оказаться рядом с такими людьми.

Но есть один личный момент. В последние месяцы, когда я выбирался в город, смотрел в глаза людям, то видел там вопрос: почему ты здесь? Эти вопросы должен задавать себе каждый. Ты на своем месте? Именно здесь ли ты наиболее эффективен? Делаешь ли все ради общей победы?

Да, не все должны быть в армии. Вооруженные силы Украины — это не только те, кто на передовой. У каждого свое оружие. Главное, чтобы с этим оружием все приближали ту желанную победу. Но рано или поздно каждый должен стать в ряды ВСУ, когда Родина призовет.

Когда моему пятилетнему сыну показали фото папы в форме и объяснили, что папа теперь защитник, реакция малыша была важной для меня. «Ну теперь Украина точно победит!» — не совсем осознанно ответил сын.

Мы обязательно победим. И нами обязательно будут гордиться наши сыновья, дочери, жены, мужья, родители и родные. Обычными солдатами, с честью исполняющими свой долг.