«Не было бы этой войны, если бы ее не подогрели» — режиссер Виталий Манский

Режиссер-документалист Виталий Манский о своем фильме «Родные», об эмиграции, о будущем России и Украины и о том, нужно ли примирение.

Ксения Туркова: Вы приехали в Украину представлять свой фильм «Родные». Он о семье, которая оказалась разбросанной по городам и странам, – кто-то в России, кто-то в Украине, кто-то в Крыму; и о том, что происходит в этой семье, на фоне того, что происходит в самой Украине. Когда я смотрела этот фильм, у меня возникло ощущение, что это глубоко личное высказывание. Это действительно фильм, в котором вы просто пытаетесь осмыслить то, что происходит в вашей конкретной семье, или хотите рассказать о том, что вообще происходит с которые оказались в такой ситуации?

Виталий Манский: Конечно, я рассматриваю жизнь внутри одной, конкретно моей семьи. Но, откровенно говоря, это происходит во многих семьях, и в этом смысле моя семья является вполне типичным примером. С другой стороны, семья является моделью, через которую мы можем точно понимать те процессы, происходящие в обществе. Модели самого общества. И если говорить о таком подходе, то я считаю, что разговор о таких столь сложных и столь трагических вещах, как война, война внутри государства, война привнесенная твоим братским когда-то соседом, — это очень деликатная тема, и если ее глубинно рассматривать, только таким, доверительным, интимным, спокойным языком, потому что все другие языки — это уже пропаганда. И в этом смысле у меня не было другого выбора как поехать к своим родным людям и начать снимать эту историю. Кстати сказать, мы начали снимать эту картину тогда, когда никто, и я в том числе, не знали, чем это закончится.

Ксения Туркова: Да, и там есть слова одного из героев, который говорит: «Я знаю точно, 25 ноября 2015 года все будет закончено».

Виталий Манский: Да, в этом смысле фильм тоже несколько необычен. Мы жили с этими героями параллельно. Когда Игорь произнес эти слова — а это было сказано в Одессе — буквально через пару часов был сбит малазийский боинг, и война, которая и без того уже унесла немало человеческих жизней, приобрела еще более мощный, еще более необратимый процесс своего развития, мы увидели поглощение новых и новых жизней, судеб.

Кадр из фильма «Родные» Виталия Манского

Алексей Тарасов: У вас получилась такая метафора — рассказать о конфликте Украины и России, показав внутренний конфликт в своей собственной семье. Долгое время мы считали, что Россия и Украина тоже родственники.

Виталий Манский: Послушайте, вспомните «Тихий Дон» — там же тоже братья, просто там была гражданская война, но по сути, это была война, когда брат шел на брата. Братские отношения – это не залог вечного мира. Люди вырастают, и они формируют свое индивидуальное мировоззрение, и за это мировоззрение они иной раз готовы сложить свою голову. Другой вопрос, что, может быть, не было бы этой войны, если бы ее не подогрели. Я считаю, что, если говорить о российском участии, российской агрессии, то участие российской пропаганды нанесло больше вреда, нежели оружие, деньги и физически приехавшие воевать люди. Воздействие пропаганды создало пространство непримирения, которое и сформировало войну.

Ксения Туркова: А вы рассматривали свой фильм как лекарство от пропаганды?

Я считаю, что кино или искусство в целом не могут быть противоядием. Оно не может вылечить, оно может дать какое-то успокоение, оно может дать человеку возможность подумать, остановиться и принять решение о необходимости решения. Само по себе оно противоядием не является. Оно является отрезвляющим фактором, вслед за которым может начаться процесс выздоровления — медикаментозно, хирургически, как угодно, но само по себе – нет.

Алексей Тарасов: Как вы думаете, а можно помирить ваших родственников? Возможно, есть рецепт как помирить родственников, тогда мы сможем помирить страны.

Виталий Манский: Конечно, и нужно помирить, вопрос только в том, на какой платформе. Если люди остаются при своем, возникает вопрос: а зачем мириться? То есть, например, человек у тебя ворует деньги, и ты это знаешь. Ну давайте помиримся, он же твой брат! Ну так пусть он хотя бы перестанет воровать деньги. Хотя бы процесс воровства должен прекратиться. А если ничего не меняется в мировоззрении, то какой смысл мирить людей, находящихся на принципиальных, взаимоисключающих, фундаментальных позициях?

Виталий Манский в процессе съемки Фото: manski-doc.com

Ксения Туркова: Там есть очень показательный момент — разговор по скайпу, когда две двоюродные сестры говорят друг с другом, и ты понимаешь, что они вообще не могут остановиться и услышать друг друга. Ты видишь людей с диаметрально противоположными позициями, и обе стороны считают, что они правы.

Виталий Манский: Конечно, давайте скажем правду: огромное количество россиян искренне считают, что Крым — это Россия. И переубедить их в этом практически невозможно. У меня даже возникает вопрос, а нужно ли их в этом переубеждать? Ну если они так считают, то нужно как-то решать, надо ли вообще с ними продолжать коммуникацию, если они искренне полагают что и Крым – это Россия, и Донбасс – это Россия, и Одесса – это Россия, и вообще Украина – это не государство?

Вот такой парадокс. Мы тут упираемся в совершенно очевидные вещи. Если тебя бьёт муж, отец твоих детей, ты можешь раз простить, два раза простить, а он дальше бьёт, макает головой в унитаз. Но у тебя общие дети. Ты же его когда-то любила. Была свадьба и красивая фата. Поэтому что, терпеть? Да, огромное количество женщин терпит. Счастливы ли они от этого? Я не знаю.

Другой пример. Тебя изнасиловал мужчина. Но он тебя любит. Но изнасиловал. Он говорит: «Брось ты, всякое бывает. Я же от сильных чувств». Что делать? Многим женщинам насилие ломает жизнь.

Россия испытывает сильные чувства к Украине, правда. И Украина должна для себя решить, как жить после насилия.

Знаете, я пытаюсь перевести разговор из высоких материй в очень понятную, банальную плоскость.

Алексей Тарасов: Всё равно у меня вопрос о высоких материях. С началом этого конфликта начали говорить, что это конфликт цивилизаций. Есть восточные, а есть западные…

Ксения Туркова: Или это конфликт между прошлым и будущим.

Алексей Тарасов: Да-да. Вы что-то такое для себя увидели, когда сняли этот фильм?

Виталий Манский: Меня беспокоит вопрос цивилизаций. Вопрос пути и развития Украины, России. Место России в мире. Я убеждён, будучи западником, что целостность России, которую сейчас поднимает на щит руководство этой страны и этим объясняет все необходимые действия и меры, зависит от продвижения России по западному пути развития. Если Россия не войдёт в европейскую цивилизацию, это будет прямой путь к её расчленению. Может, мы и не доживём до этого. Но это случится. Только вхождение России в общую европейскую цивилизацию, демократическую и свободную, является хоть каким-то залогом дальнейшего успешного существования.

Ну а если мы говорим в контексте дальнейшего существования Украины, то это даже не теорема. Это аксиома: у Украины нет других вариантов, у неё нет выбора. Она находится между Российской «империей»и европейской цивилизацией. У Российской цивилизации есть своя центробежная сила, которая поглощает все находящиеся вокруг неё сателлиты. И Украина может быть поглощена. Либо она может войти в Европейский союз —на тех же условиях, что вошла вся Восточная Европа.

Виталий Манский на съемках фильмаФото: manski-doc.com

«Россия проиграла свой шанс демократического развития»

Ксения Туркова: Мы уже перешли к тому, что происходит сейчас в России. Фильм заканчивается тем, что вы показываете мемориал Борису Немцову. Очевидно, спустя небольшое время после его убийства.

Виталий Манский: Я показываю мемориал Борису Немцову наутро после митинга, посвящённого годовщине «вхождению»Крыма в состав России. Символично, что митинг проходил на том месте, где был убит Немцов. В России все как-то смыкается, пересекается в одной точке.

Алексей Тарасов: Недалеко от Кремля…

Виталий Манский: Да. Недалеко от Кремля. Это пустая площадь, на которой разбросаны фабрично изготовленные плакаты, флажки. Все это для меня точно символизирует абсурд российского общества, который мы наблюдаем.

Ксения Туркова: Почему вы именно этими кадрами решили закончить? Что для вас убийство Бориса Немцова? Что это за веха в событиях последних трёх лет?

Виталий Манский: Это не веха в событиях последних трёх лет. Это последний аккорд в этапе движения России к построению демократического гражданского общества, которое зарождалось в 91-ом году, во время путча, и было сопряжено с нашими надеждами. Потом происходили процессы, с которыми все так или иначе, соглашались. Тот же Немцов принимал участие в приходе Путина к власти. Его убийство поставило точку в этой части российской истории. Это значит для меня, что России нужен новый виток, новая история. Эта история закончилась. Россия на сегодняшний день проиграла свой шанс демократического развития. Нужен какой-то принципиально новый катаклизм. Надеюсь, что это будет не революция, не гражданская война. Должна родиться новая цивилизация, которая даст шанс становлению в России иного порядка.

Ксения Туркова: Но разве кто-то осознает, что этот новый поворот нужен? Кажется, что Россия все дальше и дальше оборачивается в прошлое.

Виталий Манский: Именно поэтому я говорю, что эта история закончилась. С убийством Немцова, символическим жестом, закончилась история надежд на демократию в России. Точка. Нет надежд. Все заново. С чистого листа. Новая история. Её кто-то должен инициировать. Кто? Когда? Как? Не знаю. Сейчас мы находимся в стране, где надежд на демократию уже нет. Большинство против демократии.

Виталий Манский (справа) во время показа его фильма на фестивале Артдокфест в 2015 годуФото: страница Виталия Манского в facebook

«Документальное кино позволяет взглянуть на самих себя»

Алексей Тарасов: Есть такой стереотип: считается, что тяжелые времена, конфликты вдохновляют художников, появляется больше новых сюжетов. Сейчас большую роль стало играть документальное кино. Во всем мире оно вышло на первые позиции. Вы согласны с тем, что в смутные времена рождаются новые импульсы?

Виталий Манский: Я бы сказал шире: не документальное кино, а процесс осмысления, самоанализа. Это в документальном кино в большей степени присутствует. Но в моменты какого-то конфликта, в моменты, когда ты растворяешься в болоте, тебе нужно как-то сконцентрироваться, какие-то мобилизовать силы, которые могут тебя вытолкнуть из этого. Мы сейчас находимся в таком состоянии. И документальное кино помогает обществу в целом. Мы можем посмотреть, какие темы по-настоящему будоражат американское общество, в котором тоже есть различные болевые и конфликтные зоны.

Ксения Туркова: Особенно сейчас, когда возникло словосочетание «Разъединенные Штаты Америки».

Виталий Манский: Да, но еще до Трампа там существовали вполне очевидные проблемы, связанные, например, с наличием в свободном обороте оружия. И тогда Майкл Мур снял картину «Боулинг для Коломбины». Или вопрос унификации потребления продуктов в обществе, где идет процесс ожирения, —и тогда возникают картины «Двойная порция»и «Кто кормит мир?»То есть документальное кино позволяет дистанционно, отраженно взглянуть на самих себя в контексте той или иной серьезной проблемы, усложняющей и обостряющей твое собственное существование.

А в России это, конечно, вопросы, касающиеся некоего пространства гражданского общества. Кто есть мы? Что есть свобода? Какое наше право? В чем заключается наш потенциал в борьбе за наше собственное будущее? Поэтому российское документальное кино крепко отличается от американского, американское от немецкого, немецкое от итальянского.

В итальянском документальном кино довольно мощно присутствует тема (особенно она была актуальна при Берлускони) общественного стыда за состояние собственного истеблишмента. А сейчас, конечно, это проблема беженцев. Это главная европейская актуальная проблема, на которую у многих нет ответов. То есть, конечно, есть ответ более политкорректный. Но есть вопросы о том, что делать, когда к тебе в дом приходит большое количество людей, которое не принимает твою культуру. И так далее, и так далее.

Фото: страница Виталия Манского в facebook

Ксения Туркова: Но ведь если рассматривать документальное кино как попытку самоанализа, это означает, что само общество должно быть способно к такому самоанализу. А мне кажется, что сейчас в России всякая попытка анализировать себя и какие-то свои неприглядные стороны, она заблокирована.

Виталий Манский: Прежде всего, идеология и пропаганда говорит человеку: ты пьян, и это твое естественное состояние. Ты грешен — и это твоя святость. Примерно так.

Алексей Тарасов: Или быть свиньей —это нормально.

Виталий Манский: Ну или так, да. По сути дела, люди, которые борются за чистоту собственного сознания, они они и нуждаются в том числе в документальном кино, в серьезной, глубокой литературе и журналистике, которые позволяют им выкарабкиваться из этого засасывающего и уже крепко пахнущего болота. Поэтому на фестивали документального кино в России приходят люди, которые хотят с помощью кино вернуть себе человеческий облик. Поэтому государство делает все, чтобы такой кино не было в сферах массовой коммуникации. Поэтому такого кино давно нет нет на телевидении, нет в кинопрокате. Нет вообще нигде.

С 1 января этого года, например, изменили порядок получения прокатных удостоверений, без которых в России вообще ничего нельзя показывать под страхом судебных разбирательств. И там изменена форма публичного показа на показ «и другими техническими средствами». То есть, по сути дела, теперь без прокатного удостоверения нельзя показывать даже в интернете. Потому что интернет —это и есть «другие технические средства». Еще просто не было прецедентов судебного разбирательства государства с интернет-платформой.

Но фестиваль «Артдокфест»по итогам 2015 года получил 7 судебных дел в Хамовническом суде города Москвы. Эти иски подало Министерство культуры за то, что мы показывали фильмы —студенческие, дебютные —без этих прокатных удостоверений. Представьте: Хамовнический суд города Москвы, зал заседаний, судья в мантии, клетка, адвокат, все как положено. Слушается дело: «Фильм на фестивале «Артдокфест».

Алексей Тарасов: Все это странно, потому что, по идее, российское правительство должно понимать: чем сильнее закручиваешь гайки, тем сильнее это взорвется.

Виталий Манский: Вы это сейчас серьезно?

Ксения Туркова: Алексей сегодня отвечает за наивные вопросы.

Алексей Тарасов: Подождите, подождите, вам кажется, что оно не взорвется никогда? Они придумали какой-то новый способ постоянно охлаждать эту криокамеру?

Виталий Манский: На такие вопросы я просто не в состоянии ответить. Мне кажется, на их век хватит прочности этих гаек. Я даже не знаю, о чем они думают, откровенно говоря. Потому что Северную Корею в России уже не построить. Это точно. И конечно, все взорвется. И кому тогда мало не покажется, так это тем, кто сейчас закручивает гайки. Поэтому о чем они думают, я просто не понимаю.

Виталий Манский на фестивале «Послание к Человеку» Фото: Международный кинофестиваль «Послание к Человеку»

Ксения Туркова: Вы бы хотели снять документальный фильм о Путине?

Виталий Манский: Это очень интересный персонаж для документального кино, но не в данной фазе. Когда он будет уходить из власти, стоит об этом подумать.

Ксения Туркова: Просто сейчас все любят гадать: а что у Путина в голове, а что он задумывает и так далее. И, наверное, именно сейчас было бы интересно такое кино. Другое дело, что, конечно, он никому не откроется, это чисто гипотетический разговор.

Виталий Манский: В нынешней фазе его существования к Путину у меня никаких вопросов нет. Всё более, чем очевидно. Что он думает, то он и делает, а что он делает, мы все видим.

Виталий Манский (слева) в процессе съемки Фото: manski-doc.com

«Я не чувствую в себе сил противостоять гипнозу, которым покрывается всё пространство Российской Федерации»

Алексей Тарасов: Сейчас в Украине начали активно поднимать тему эмиграции. Есть активная часть общества, которая разочарована в том, как медленно идут реформы. Многие говорят, что, наверное, стоит уезжать, наверное, у нас здесь нет будущего. Мы говорим об условном среднем классе, людях от 20 до 45.

Ксения Туркова: В общем, тут появились «поравалитики».

Алексей Тарасов: Вы уехали из России. Есть ли у вас совет для этих людей? Нужно оставаться и верить в светлое будущее? Или наоборот — нужно мыслить прагматично и решить, что будет лучше жить в Польше, Литве или США? Возможен ли тут выбор и стоит ли выбирать?

Виталий Манский: Я считаю, что человек не обязан государству, в котором он проживает, ничем. А когда он в нём проживает, он обязан выполнять законы этого государства. Если человек выплатил все долги, он может купить билет и поехать в Польшу и даже на Луну, если его кто-то туда транспортирует и ему там будет комфортно. Другой вопрос, что сегодня, если ты считаешь себя гражданином Украины, это понятие сопряжено с фундаментальными ценностями. Тогда ты, не будучи должным Украине, а будучи должным самому себе, можешь и должен помочь своей стране, оказавшейся в очень тяжелом положении. Но опять же: помочь стране, выполняя долг перед собой, а не перед страной.

Я сейчас говорю о своём внутреннем мироощущении, поэтому позволяю себе говорить интимные вещи. Крепостное право отменено, его нет, мы не крепостные. И если ты можешь поехать в Польшу, езжай. Если ты там получишь достойную работу, зарплату, карьерный рост, комфорт и благополучие. Конечно, если ты едешь в Польшу и там моешь туалеты, а здесь ты был программистом или учителем, то возникает вопрос, но это твоё право!

Ксения Туркова: Я понимаю, почему такая дискуссия возникает. С одной стороны, люди хотят уехать, а с другой — они думают: а как я брошу Украину в трудную минуту?

Виталий Манский: Человек это должен решить для себя, исходя из своей внутренней гармонии. Если для него гармонично оставить Украину в этот момент, он не должен себя насиловать, потому что, если для него это органично, для него никакого толка в Украине сегодня не будет. Если для него это не органично, он и не уедет, потому что для него органично сейчас, сегодня защищать страну, помогать своей стране в её борьбе за независимость, то это другой вопрос. Это вопрос органики.

Виталий Манский на фестивале Docudays UA в 2016 году с показом его фильма «В лучах солнца» Фото: Международный фестиваль Docudays UA

Ксения Туркова: Я тогда спрошу о российской эмиграции как человек, который сам переехал из России в Украину. Я переезжала не по политическим мотивам, я скорее по ним осталась. Переехала я еще до всех событий. И у меня тоже возникали вопросы, когда всё закрутилось: и Крым, и война на Востоке. Я стала чувствовать коллективную ответственность, вину за это. И стала задавать себе вопрос: может быть, мне стоило бы вернуться и там, в России, пытаться что-то изменить? А так получается, что я свалила, грубо говоря, и я свое чувство вины и ответственности никак не реализую.

Виталий Манский: Я тоже нахожусь в похожем положении, поэтому для меня этот вопрос не нов. Но если бы я почувствовал, что моя жизнь в России, была бы эффективнее (в том числе и для России), чем моя жизнь в Латвии, и если бы я чувствовал, что у меня есть силы на эту борьбу, я бы остался в России. Но я не чувствую, что у меня есть силы на борьбу 12 месяцев в году. Я понимаю, что я могу 10 месяцев в себе аккумулировать в себе эту энергию, чтобы её выплёскивать в течение того времени, когда я приезжаю в Россию, чтобы проводить «Артдокфест». Он очень важен для России, это максимум того, что я могу сделать сегодня в этом историческом моменте её развития.

Более того, я понимаю: если я буду жить в России, я, наверное, как и многие-многие другие, не смогу удержаться от того, что хоть и на 10 процентов, но моё сознание будет обработано. Самый сильный человек тоже поддаётся гипнозу. Я не чувствую в себе сил противостоять этому гипнозу, которым покрывается всё пространство Российской Федерации. Поэтому я уезжаю в зону, свободную от этого одурманивающего, опьяняющего, гипнотического газа.

Алексей Тарасов: Есть хорошее выражение — «эффект засолки огурца». То есть, каким бы вы ни были независимым “огурцом” со своими индивидуальными взглядами, находясь в этом рассоле, вы неизбежно становитесь таким, как окружающие.

Виталий Манский: Я абсолютно точно ощущаю это пространство «засолки огурца». И поэтому я не готов обвинять тех, кто уже «засолен». Другой вопрос, я бы, наверное, это сравнил не с засолкой огурца, а с алкогольным опьянением.

Ксения Туркова: Как сказал Борис Акунин, уезжая из России: «Трезвому с пьяными не по пути».

Виталий Манский: Да, но пьяный человек может протрезветь. Для этого ему нужно не опохмеляться.

Виталий Манский (справа) во время показа его фильма на фестивале Артдокфест в 2015 году Фото: страница Виталия Манского в facebook

«Где-то мы подсадили эту заразу»

Алексей Тарасов: Вы не анализировали, что пошло не так? Когда мы всё проиграли? Если взять Россию: тогда, когда отдали гражданские свободы, тогда, когда согласились, чтобы Путин пошёл на третий срок? В какой момент произошёл этот перелом и стало ясно, как вы говорите, что у России нет возможности для демократического будущего страны?

Виталий Манский: Есть очень хорошая документальная картины Веры Кричевской и Миши Фишмана — «Слишком свободный человек». Она, казалось бы, о Немцове, о котором мы говорили, но она о том, как мы все (не знаю, насколько допускает ваш канал, но это очень точное определение) просрали свой шанс.

Алексей Тарасов:Нормальное слово «просрали»

Виталий Манский: Тогда его и оставим в этом виде. Трагический фильм, и оказывается, что тот же огурец, он же не засаливается в момент опускания в рассол. Этот процесс состоит из массы в том числе каких-то малозначительных деталей, нюансов, обстоятельств, но он необратим.

Гниение необратимо. Иногда происходит гангрена пальца, а хирургу нужно отнять всю ногу. А если она перешла с пальца на всю ступню, то и человека не спасти. Я, конечно, не врач, (может, сейчас какой-то хирург улыбнётся), но в общих чертах это так выглядит. В гниющем яблоке нужно вырезать гниль, иначе оно пропадёт. Где-то мы подсадили эту заразу. Сами подсадили эту заразу, сами не вырезали, потому что нам всегда было жалко живое. А она беспощадна, и она в итоге все «съела».

Ксения Туркова: На днях все обсуждали выступление Василия Ливанова, который предлагал Путину возвести глаза к небу и услышать оттуда голос: «Оставайтесь ещё». Как реагировать на то, что наши любимые наши актёры, которых нам очень не хочется отдавать в эту «банку с огурцами», ведут себя таким образом?

Виталий Манский: Дай Бог нам в старости оставаться в здравом уме.

Мало ли что сказал человек, который в силу возраста не очень-то и оценивает, что он делает. А вот те, кто это показывает… Путин, который промолчал и никак не прокомментировал. Не остановил, не пресёк и не дистанцировался. Вот это проблема.

Алексей Тарасов: Из-за всего происходящего многие из нас поссорились со своими друзьями, перестали общаться с людьми, имеющими, как нам казалось, общие с нами взгляды. Как это происходит в тусовке документалистов? Ведь документалисты более трезвомыслящие люди, они видят реальность через объектив и максимально к ней приближены. Что происходит в этой среде и насколько она разделена?

Виталий Манский: Любой кинематографист зависим от средств на производство фильма, от способа «доставки» фильма зрителю. Если говорить просто, то нужны деньги на фильм, деньги на телеканалы, прокатные организации, которые будут его показывать. Эта зависимость, к сожалению, вносит определённые коррективы и в сообщество документалистов. Как организатор фестиваля и продюсер премии документального кино, я просматриваю 70% всего, что снимается в России в формате неигрового кино.

Сейчас я вижу, что пошёл процесс встраивания документалистов в предлагаемые обстоятельства. Кто-то ещё пытается находить себя в неких параллельных мирах, гуманитарных сферах. В советские годы самые талантливые документалисты снимали фильмы не о советской системе, что было невозможно, а снимали «Замки на песке», «На десять минут старше» — более гуманистические произведения.

Совершенно очевидно, что сейчас это происходит и в России. Немало тех, кто пытается себя проявить в идеологемах государственного формата, снимая «крымнаш» и, по сути, занимаясь публичным самоубийством.

Всегда один и тот же вопрос: кто виноват? Изначально они предали? Или государство не оставило им шанса? Неважно. Важно, что мы видим и в этой среде раскол. Разъедающая общество бацилла — она везде. Поэтому я и говорю, что мы настолько упустили все шансы, что если раньше от «нетронутой плоти» можно было отрезать что-то и сохранить, то сейчас уже все прогнило.

Нужно, чтобы родился новый организм. Старый уже сохранить невозможно.

Виталий Манский на кинофестивале «Зеркало» Фото: Международный кинофестиваль имени Андрея Тарковского «Зеркало»

«Я готов вернуться в Россию, если почувствую, что могу реально ей помочь»

Алексей Тарасов: В прошлом году вышел ваш громкий фильм про Северную Корею — «В лучах солнца». Когда снимали, когда монтировали фильм, вы проводили какие-то параллели между тем, что происходит там, и тем, что происходит в России? И вообще на постсоветском пространстве? Мы были этой большой социалистической страной, мы тоже могли так законсервироваться. Но у нас появился какой-то шанс развиваться. И сейчас мы видим, как Россия, Казахстан, Узбекистан заявляют, что хотят обратно. В Северную Корею.

Виталий Манский: Такими странами проще управлять. Построить диктатуру можно за ночь. Издать определённые указы и подкрепить это силовым блоком. Построить демократию – это очень долгий, очень сложный и очень мучительный путь, идя по которому ты, будучи поводырём, можешь и не дожить до желаемых результатов. Все постсоветские царьки возрождают диктатуру. Они думают о себе. Фильм «В лучах солнца» — это призыв ко всем задуматься, что может быть с нами, если мы отдадим свою свободу. У нас её пытаются забрать, а мы не пытаемся сопротивляться.

Ксения Туркова: Что для вас будет сигналом, после которого вы сможете вернуться в Россию? Когда вы поймёте, что не заразитесь этой бациллой?

Виталий Манский: Это разные вещи. Я готов вернуться в Россию, если почувствую, что могу реально ей помочь. Не думаю, что вернусь, когда все за меня уже сделает другой: я приеду, меня встретят на Белорусском вокзале, повезут на открытой машине в Кремль и назовут моим именем улицу Тверскую. Нет! Я такой вариант не рассматриваю. Пока я не вижу, что могу хоть что-то сделать, вернувшись в Россию, кроме как потерять самого себя.

Ксения Туркова: В заключение вопрос о том, с чего мы наш разговор начали, — о вашем фильме «Родные». Вам стало легче после того, как вы его сняли? Он подействовал как обезболивающее?

Виталий Манский: Мне стало легче в том смысле, что я выполнил некий долг, некое обязательство, которое мне было назначено не кем-то извне —я почувствовал, что должен это сделать. Когда ты это делаешь, то возникает облегчение. Произошло ли это облегчение от изменений к лучшему? Нет. К сожалению, нет.