Почему война легализует агрессию не только на фронте, но и в семьях, на улице, в соцсетях

Не оказаться на войне внутри себя

На днях столкнулась с двумя ситуациями в фейсбуке. Боец ответил на чье-то мнение, которое отличалось от его позиции, словами: «Да как вы смеете мне такое говорить? Я воюю с 2015-го». И вторая: психолог пишет о своем муже-военном. Он вернулся с фронта, появились трудности в семье. И она дает пять советов, как справиться с этим. А какая-то женщина это комментирует: «Да я знаю вашего мужа, мы коллеги, он суперспециалист. И вот он воевал, он герой, пришел домой, а ему вместо благодарности какие-то пять правил». А дальше оскорбляет эту жену. Вопрос: как быть? Как совместить в голове образ героя, перед которым мы в долгу, и реальность, где этот воин может причинять боль или оказаться несправедливым?

В связи с войной появились два момента. Первый: она легализует агрессию. Растет напряжение на всех уровнях отношений. Во всех конфликтах и стычках. Не только на фронте с захватчиками. Это происходит в семьях, на улице, за рулем, в интернет-сетях.

Второй: война поляризует, делит мир на свой и чужой, добро и зло, жизнь и смерть, я и враг. Та серая середина, на которой происходило большинство жизни, исчезла. Люди ближе или к одному полюсу, или ко второму. И в этом опасность, потому что на полюсе нет выбора. Или только так, или никак. Или военные — только защитники и те, кого даже нельзя заподозрить в каких-то недостатках и преступлениях, или такие-сякие, которые не ведут себя нормально. Ни то, ни другое не является правдой. Правда посередине. Она не там, где «или - или». Она там, где «и».

Мы действительно с особым уважением относимся к военным. Благодарим и уважаем. Именно так и нужно это проговаривать: «Я благодарна, что вы нас защищаете, и ценю ваш героизм, мужество и отвагу. Но я не позволю с собой поступать так, оскорблять меня». То есть отстаиваем место своей безопасности в отношениях с этим человеком.

Чтобы не было комплекса неполноценности в отношении военных, помните: тот, кто не был на фронте, не становится от этого вторым или третьим сортом. Каждый на своем месте должен проявлять максимальную эффективность. Я последний раз складывала автомат Калашникова на военной подготовке средней школы десятки лет назад. От меня как боевой единицы пользы нет. Но я могу проконсультировать тех, кто обращается за помощью и поддержкой.

У всех нас, и у военных тоже, есть свои достижения, успехи, преимущества. Как и недостатки. Многогранность — обычная норма жизни. Мы имеем волшебную улыбку, но, извините, имеем и вонючую задницу.

А в конфликтных ситуациях не забываем о поляризации и агрессивности. Понимаем это, остаемся готовыми к их проявлениям, отслеживаем прежде всего, чтобы не оказаться на войне внутри себя.

Людей без травматического опыта не бывает

Опыт, который человек переживает на войне, трансформирует его личность, качества тем способом, который невозможен в мирных условиях. И поэтому эту поправку надо иметь в виду.

После Второй мировой миллионы людей вернулись домой. Другие миллионы жили годами под оккупацией. Не все стали пациентами психиатрических учреждений и не все пошли к психологам и психотерапевтам.

Как человек будет справляться с травматическим опытом, зависит от трех условий. Первое — индивидуальные психологические особенности: все по-разному преодолевают стресс. Одни и те же травматические события будут проживаться с разными последствиями. Второй фактор — интенсивность пережитого травматического опыта. У кого-то было больше ужасов, скажем, плен и пытки, у кого-то меньше.

А третий фактор — возможность разделить это с кем-то. Есть старая поговорка: беда, разделенная на двоих, становится вдвое меньше. Разделить это и означает помощь специалистов, вот почему сейчас такой большой запрос на психологическое и психотерапевтическое сопровождение. А еще — помощь тех, с кем ты можешь обсудить свою беду, переживания и опыт. Кто может тебя поддержать и понять.

Я повторяю все время: людей без травматического опыта не бывает — как и без телесных ран. Дети разбивают колени, режут руки и ломают кости. Это не является приговором. Это означает, что через некоторое время эти травмы заживут. Но есть легкие раны, которые заживают быстро и самостоятельно, а есть такие, которые требуют помощи травматологов и хирургов. Но даже ампутанты живут, правда же? К протезам и хождению на костылях приспосабливаются.

Так же и с душевными травмами. Да, на это влияют три фактора. Да, это требует времени. Но заживают все раны.

Непроявленная агрессия выльется в проблемы с желудком, инфаркты, инсульты

Полтора года большой войны, к которой мы с одной стороны привыкли, но с другой — внутри накапливается агрессия, обиды, страх. А мы должны быть милыми и толерантными на работе, в семье, в других важных сферах жизни. Мы сдерживаем эмоции. А они оседают в организме — и мы болеем. Почему так и что делать?

Телесность — самый надежный способ реагирования на то, как мы себя чувствуем и что переживаем. Это заложено рефлекторно. Во что это выльется, зависит от четырех уровней развития нашей телесности. Генетика: у кого-то хорошее здоровье, а кто-то более уязвим. Второй способ — микросоциальный. Это наше окружение. Есть ли в нем безопасность, защита, забота. Или наоборот — страх, враждебность, обесценивание. Этот мир больше всего влияет на формирование нашей психосоматики. Третий — личностный. Кто-то более зрелый и будет брать на себя ответственность за ситуации и говорить «извини, исправлю», а также защищать свои границы — «это твое мнение, но я считаю иначе». А кто-то, менее зрелый, будет обвинять кого-то другого или обстоятельства, будет жертвой, которая обижается. И четвертый способ: макросоциальный. Мы все — в войне. И вроде бы и приспособились, справляемся, но находимся в перманентном стрессе.

И не высказанные по разным причинам переживания блокируются в организме. Непроявленная агрессия выльется в проблемы с желудком, инфаркты, инсульты. Страх — в болезни почек, перенапряжение — в боль в животе, головные боли, а подавленные негативные эмоции и переживания — в бронхиальную астму.

Есть индикаторы, которые можно заметить раньше, чтобы не допустить болезни?

Потеря душевных и физических сил, расстройства сна, увеличение раздражительности и утомляемости. То, что радовало, не радует, становится недостаточно того, на что опирался. Раньше вы выдерживали напряжение, а сейчас уже не способны.

Мы все имеем обязанности, которые невозможно вычеркнуть. Маленьких детей, которых нельзя не накормить или не одеть. Ответственную работу: скажем, кто-то работает врачом в реанимации. И там действительно надо работать, а не отбывать день как попало. Поэтому человек оставляет приоритетные виды деятельности, а другие вычеркивает. Как это бывает с лодкой, которая тонет, или воздушным шаром, который теряет высоту. Там что делают? Сбрасывают балласт, без которого можно обойтись. Так и мы. Отказываемся от многих обязанностей. А заодно и от вещей, которые приносили радость, наполнение и энергию: прогулки, спорт, посещение театра и тому подобное.

Если вы видите, что уменьшаете количество того, что могли делать раньше, это маркеры, что силы стало меньше. Мы не кролики с батарейками Duracel, которые бесконечно тарабанят. Ресурс заканчивается.

Если мы замечаем это за собой, то ожидать особых достижений и подвигов не стоит. Следует находиться в состоянии посильной функциональности. Это значит поддерживать себя в рабочем состоянии, не исчерпывать и не истощать. Потому что случится психоэмоциональное выгорание или синдром хронической усталости. А о загнанных лошадях у нас есть две поговорки: «Загнанных лошадей пристреливают, чтобы не мучились», и «Не хлестайте загнанную лошадь, потому что сколько не бей ее кнутом, она не побежит быстрее».

Как перейти на умеренную функциональность?

Мы все — живые существа. И нам надо есть. Но можно готовить холодец, голубцы и всевозможные другие вкусности, и на это уйдет целый день. А можно сварить макароны с сосисками — это займет 10 минут и сэкономит усилия. Так же с бытом: можно делать капитальную уборку с мытьем люстр, окон и отодвиганием шкафов. А можно пропылесосить, увлажнить пол шматой, смахнуть пыль с полок. Сколько времени и сил займет конкретная активность?

Мы все живем в состоянии, когда идем против ветра. И тратим на это силы, их надо беречь и восстанавливать. Помнить, что те ресурсные вещи, от которых отказались — не выходки, а необходимость.

Какие пары не расстанутся даже в войну

Разводы после вторжения. Их стало больше? Какие пары пройдут испытания в войну?

Разводов стало больше еще в начале пандемии. Одна из моих любимых шуток того времени: люди, которые дали друг другу обеты «в горе и радости, всю жизнь вместе — и только смерть разлучит нас», не смогли выдержать три недели в одной квартире.

Почему так? Ответ очень прост: у нас есть две жизненно необходимые потребности: потребность в привязанности (для этого нам нужен другой), и потребность в автономии, в желании остаться в одиночестве или делать то, что хочешь сам. Тогда другой для нас лишний.

Эти потребности должны быть удовлетворены. Для первой в детстве нам нужны родители, друзья, бабушки и дедушки. Затем мы выбираем себе партнеров, дальше рожаем собственных детей — и потребность в привязанности удовлетворяем в таких отношениях.

Но.

Потребность в автономии должна быть такой же. И если мы оказываемся в общем пространстве, приходится считаться с тем, что подходит другому, а не зацикливаться на том, что хочешь ты сам. Тогда появляется больше конфликтов. Об этом говорили древние римляне: моя свобода заканчивается там, где начинается свобода другого человека.

Поэтому во время пандемии это были напряженные и невыносимые отношения для людей, которые оказывались в замкнутом пространстве на длительный период.

Мы говорим, что война разделила людей на разные страны, на фронт и гражданскую жизнь, на пленных и свободных. И расстояние действительно означает больше автономии, самодостаточности, самоуправления. Но в то же время мы не очень хорошо знаем, какие трансформации, метаморфозы, изменения происходят с нашим партнером, живущим в это время также без нас.

Поэтому да, это испытание.

Есть понятие нормативных кризисов в семейных отношениях. Они связаны с обычными рядовыми событиями, через которые проходит каждая пара: появление первого ребенка, второго, начало обучения в школе, подростковый возраст, 25 лет совместной жизни и так далее.

А есть ненормативные кризисы: измена, болезнь одного из партнеров, финансовые трудности, потеря родных или близких. Это дает дополнительную нагрузку на семью, отношения, и не все ее выдерживают. Конь может везти три мешка, но если вы наложите на него еще два, он упадет. Почему в эмиграции 85% пар разводятся? Потому что это дополнительное испытание.

Война точно не относится к нормативным факторам. Во время войны семья получает опыт, который в мирное время не переживает. И она либо имеет ресурсы, чтобы с этим справиться, либо нет.

Все семьи делятся на благополучные и неблагополучные не по тому, имеют ли они проблемы. Проблемы есть у всех семей. Если вы живете вместе год, то проблем у вас — за год, если вы живете десять лет, то проблем — за десять.

Семьи делятся на благополучные и неблагополучные по тому, как они их решают. Это маркер. Если пара, встретившись с проблемой войны, болезни, потери, любых других трудностей, работает как союзники, как партнеры, помогая друг другу преодолеть этот вызов вместе, поддерживая, понимая и сочувствуя, то это благополучная семья. А если люди превращаются во врагов, оскорбляя, презирая, осуждая, обесценивая, то какая это семья?

Поэтому война или не война, а разводы будут всегда.

Бывают ли положительные последствия войны?

А корректно ли сказать, что в войне есть плюсы? В одном из интервью вы рассказываете о женщине, которая жила с абьюзером, уехала за границу. Там выучила язык, пошла на работу и позаботилась о детях. Справилась, а муж говорил, что без него она никто.

Кризис — это с одной стороны препятствие, а с другой — шанс подняться до следующего уровня развития. Если женщина была жертвой насильственных отношений, имела свой комплекс заученной беспомощности, а теперь убедилась в обратном — в своей способности, независимости, целостности, то это можно назвать хорошим следствием войны. Наш травматический опыт имеет два вектора, и один из них — это рост.

Известный на весь мир хирург Николай Пирогов говорил, что война — это травматическая эпидемия. Имеем огромное количество травм физических и душевных. Война — это маркер того, что человек может о себе узнать: я тот, кто смог пережить этот опыт, я тот, кто справился, я тот, кто поверил в свои возможности. У меня есть доказательства этого. А раньше возможности убедиться не было. Недаром говорят: за одного битого двух небитых дают.

Есть дети войны. Они должны взрослеть очень стремительно. Были беспомощными, беззащитными, родители о них заботились. А уже в первые дни вторжения стали более автономными, самодостаточными. Поняли, что никто за них их проблемы решать не будет.

Все мы переживаем травматический опыт. От этого никуда не денешься. У нас нет выбора, никто не спрашивал, хотим ли мы эти испытания. И мы укрепляемся, проходя через такие экстремальные обстоятельства.