«С Рубежным происходит то, что уже прошла Волноваха». Как оккупанты уничтожают Луганщину

«Ты уже трижды похоронил человека, а потом он выходит на связь»

Жители восточных регионов уже довелось пережить боевые действия и оккупацию. Восемь лет назад они видели над своими городами чужие флаги и прятались в подвалах от обстрелов.

Сейчас Луганская область снова под прицелом боевиков. 70% ее территории оккупировали российские захватчики, бомбящие жилые кварталы, больницы, интернаты для детей с инвалидностью, приюты для матерей с детьми. За одну только минувшую ночь оккупанты разрушили в Рубежном и Северодонецке более двадцати зданий.

Родственники местных жителей опасаются мариупольского или волновахского сценария.

Рассказывает Анастасия, ее родственники живут в Рубежном:

«Мою бабушку расстреляли на блокпосту»

11 марта на блокпосту расстреляли мою бабушку. Ей было 58 лет. В тот день они с дедушкой ехали в Рубежное из близлежащего поселка Старая Краснянка: у них там были дача и магазин. Наверное, ехали взять овощи из подвала, потому что в Рубежном есть уже было нечего.

На блокпосту, установленном там еще в 2014 году, их машину обстреляли. Дедушку забрали в больницу в Кременную, а бабушка погибла на месте.

Друг моего дедушки в тот день тоже ехал через тот блокпост и видел их горящую машину. Его машину тоже обстреляли, но ему удалось выжить.

В сводках полиции позже подтвердили смерть бабушки и написали, что на блокпосту были российские оккупанты.

Когда только началась полномасштабная война, я сразу позвонила бабушке. В них еще не стреляли. Все началось через несколько дней. 5 марта они стали спускаться в бомбоубежище. Потом пропали свет и вода. Связь окончательно исчезла 7 марта.

«Некоторых районов города уже фактически нет»

В Рубежном у меня живут еще одна бабушка и дедушка с отцовской стороны. Их дом пока цел, там не выбиты окна. Но таких в городе осталось очень мало. Инфраструктура Рубежного разрушена и не подлежит ремонту. Некоторых районов уже практически не существует. «Скорые» в городе уже давно не ездят, нет топлива. Больницы в Рубежном тоже нет, роддом обстреляли.

С бабушкой я могу говорить лишь изредка. Город под постоянными обстрелами. По ее словам, еды нет, люди разворовывают магазины. Они неделями не выходят из подвалов даже, чтобы зайти в квартиру умыться или взять продукты.

Я пыталась убедить родных уехать ко мне в Днепр, но это практически невозможно. Они сидят и ждут, пока их дом разрушат. А эвакуационный автобус даже не может въехать в город.

Рассказывает врач-анестезиолог Артем, его живет в Рубежном. 

«В подвалах сидят инсулинозависимые дети» 

В 2014 году, когда были бои за Луганск, я оставался в городе. Лечил раненых местных жителей. После оккупации уехал в Киев, а в Рубежном остались мама и сестры.

24 февраля в городе еще была связь. Но военные действия развивались очень быстро, и 7 марта она полностью пропала.

За это время я от матери получил всего пять смс. Она иногда включает телефон в подвале. Пишет, что нет связи, воды и света, мы сидим в подвале, не можем выйти.

Подвал их пятиэтажного дома не приспособлен для того, чтобы там прятались люди. В это здание уже было попадание, пострадали верхние этажи. Окон в их квартире, как и во всех остальных уже нет.

Мама еще писала, что в подвалах сидят инсулинозависимые дети. Даже если они прекратят бомбить, и туда зайдут волонтеры, мы получим трупы не от бомбардировок, а от того, что люди не получили медицинскую помощь.

У мамы гипертония, она постоянно должна принимать лекарства. У нее есть запас препаратов, но когда я у нее спрашиваю, продолжает ли она их принимать — ничего не отвечает. Пишет 3-4 слова: «Жива, в подвале». 

«Рубежное — это катастрофа. Это — котел»

Мы все пытаемся собрать хотя бы какую-то информацию.

Но связи нет ни с кем — скорая и ГСЧС не отвечают, городской совет тоже. На горячей линии правительства мое обращение зарегистрировали. В Красном Кресте в Северодонецке сказали, что у них тоже нет связи с городом. Туда не могут доставить гуманитарную помощь. Город оцеплен, его постоянно обстреливают. Я дозвонился бывшей коллеге, работающей в «скорой». Она не может выйти на работу. Сидит в подвале.

Через пять дней после того, как мы обращались повсюду, начали открывать зеленые коридоры. Моей маме 70 лет она не смогла под обстрелами пройти 7 километров до автобуса. Пробежала 200 метров, стали бомбить, и они с сестрой вернулись в подвал.

Я бы и сам поехал бы туда и забрал своих родных, но говорят, что частные машины не пропускают в город.

Рубежное — это катастрофа. Это котел. Это то, что уже прошла Волноваха.

Рассказывает Екатерина, которой удалось выбраться из Северодонецка 

«Мы испугались, что снова будет оккупация, как в 2014-м»

Мы с 15-летней дочерью и полуторагодовалым сыном уехали из Северодонецка 25 февраля вечером. Начала распространяться информация, что Северодонецк якобы сдали, и мы испугались оккупации. В 2014 году нам уже пришлось такое пережить.

Мы поехали в Лисичанск и там с детьми провели ночь на вокзале, в маленьком бомбоубежище. Отправление поезда перенесли на утро. Видели, как ехала вражеская техника в направлении Северодонецка.

На следующий день за 10 минут до прибытия поезда начался массовый обстрел. На перроне были сотни людей. Мы все побежали в бомбоубежище.

До Львова ехали почти двое суток. Даже проводницы не знали, каким будет маршрут. Кружили по Украине, ехали на большой скорости, без остановок. Еды, воды не было. Я ехала с рюкзаком, документами и ноутбуком.

Из Львова мы почти сразу отправились в Польшу, в Щецин, где работает мой муж.

«Мама отказывалась уезжать. Квартира — это была вся ее жизнь»

Моя 73-летняя мама отказалась ехать с нами. Квартира в Северодонецке — это вся ее жизнь. Она не хотела ее покидать. Хотя большинство жителей уехали в первые же дни. На весь девятиэтажный дом из шести подъездов осталось около пяти человек.

Дом изначально был под обстрелами. Он на окраине города, на выезде на Луганскую трассу, это стратегическая точка.

Сначала еще был свет, мама могла зарядить телефон. Я держала с ней контакт. Позже от соседей в чате дома я узнавала о том, где она.

Отопление в городе пропало 24 февраля, потом пропал свет. Писали, что вода доходила лишь до пятого этажа. Наша квартира — на седьмом. Позже мы узнали, что перебили газопровод.

Мы понимали, что никаких коммуникаций в городе нет. И я знала, что у мамы заканчивались лекарства.

Я звонила волонтерам, в полицию, в ГСЧС, никто не мог проверить, как дела у мамы. Никто не мог рисковать своей жизнью.

«В нашу гостиную влетел снаряд. Мама успела выбежать»

В наш дом было около пяти прилетов. Попали и в наш подъезд, в крышу. Но квартира оставалась целой.

Однажды я очнулась от того, что пришло сообщение в чат соседей. В нашу квартиру было прямое попадание. Соседка видела, как мама успела выбежать из дома.

Как позже оказалось, в гостиную влетел снаряд, пробивший потолок квартиры этажом ниже. А в соседней квартире завалило нашего соседа. Мама помогала ему выбраться оттуда.

Я понимала, что ее нужно срочно эвакуировать, но связаться с ней не могла.

«Она была ранена. Просила поесть и попить»

На следующее утро моя знакомая нашла маму. Она была ранена, но жива и относительно здорова. Она просила поесть и попить. В бомбоубежище никто ничего не подвозил.

После этого мой друг-волонтер приехал под обстрелами, и отвез маму к нашим друзьям в частный дом. Тогда я смогла поговорить с ней. Первое, что я ей сказала: «Как же ты меня напугала». 

На следующее утро была эвакуация из Северодонецка в Новозолотаровку, а оттуда поезд на Полтаву.

Когда мама туда добралась, мы наконец-то смогли выдохнуть.

Самое страшное — это неизвестность. Когда ты уже три раза похоронил человека, а потом он все же выходит на связь. Когда казнишь себя, что не забрал, не уговорил. Но моя обязанность была позаботиться о детях.

Рассказывает Зоя, ее семья осталась в Лисичанске.

«Их бомбят. Они вторую неделю сидят в подвалах» 

Я каждое утро говорю с родными. В Лисичанске у меня мама, две сестры, две племянницы и два брата.

Район, где живут мои родные, опасен. Он — на окраине. Вокруг них несколько зданий и поля. Квартира на восьмом этаже пока цела, но неизвестно, как будет дальше.

Их бомбят. Они вторую неделю сидят в подвалах. Есть проблемы с продуктами. Карточкой расплатиться нельзя. Наличных денег у них нет. Мама не может купить лекарства от давления. В аптеках их нет. К тому же она простудилась в подвале.

«Убьют — так пусть убьют»

У мамы уже наступает паническое состояние. Перед тем она говорила: «Убьют — так пусть убьют». Сейчас вроде бы настроена получше. Но все равно голос дрожит.

Большая проблема с едой. Им привезли гуманитарную помощь, но люди из нее практически ничего не получили.

По словам мамы, в школе тоже раздавали продукты. Но в какой-то момент их начали бросать в толпу, как животным. Она рассказывала об этом и очень плакала.

Вода в городе есть не везде. Когда у старшей сестры не стало воды, пришлось идти к маме через поле около 15 километров. Когда выпал снег, начала его растапливать, чтобы было что пить, есть варить.

Я очень надеялась их всех вывезти еще раньше к себе в Долину в Ивано-Франковскую область. Сначала они не очень хотели, а когда события обострились, я уже не могла найти для них машину.

Сейчас мама готова уезжать, у нее все собрано. Но на эвакуацию автобусами — очень большие очереди. Люди приходят с самого утра, попасть в автобус очень трудно.