В оккупации и под обстрелами. Как врачи принимают роды при свечах и «собирают» бойцов после ранений

«Если ты есть, значит все будет хорошо»

Ирина Язова — семейный врач, терапевт. Со своей семьей она оставалась в оккупированной Буче до 9 марта. Спасала раненых, принимала роды, искала лекарства, бегала к пациентам, когда вражеские танки были в нескольких метрах от нее. Ирина не считает себя героиней. «На моем месте так поступил бы каждый». Дальше — прямая речь.

24 февраля с утра к нам зашла соседка и сказала, что началась война. Я на ее слова отреагировала скептически: «Как началась, так и закончится», — и легла дальше спать.

Я не готовилась к войне, знала, что военнообязанная и в любом случае буду на работе.

На следующий день пошла на свое дежурство. Нашу Ирпеньскую центральную городскую больницу уже перепрофилировали, пациентов из моего отделения, где мы принимали больных коронавирусной болезнью, максимально выписывали.

Вечером заведующий отделением по-доброму сказал собирать вещи и уходить домой. Потребности во врачах пока не было, а у меня дома — трое несовершеннолетних детей. Я сопротивлялась, но все же ушла.

С чувством вины и грусти, что не смогу быть в больнице, помогать людям, сутки я не выходила из дома. 27 февраля встретила во дворе соседку.

«Ура, слава Богу, если ты тут, значит все будет хорошо», — сказала она.

«А что может быть плохого?»

«У нас беременные. Мы не знаем, что с ними будет. Но если ты есть, то все будет хорошо».

Тогда я окончательно поняла, что никуда не уеду из Бучи. Хотя муж все еще настаивал как можно скорее эвакуироваться из города.

«Делала ту же работу, что и обычно в отделении»

Война на нашу улицу пришла довольно быстро. Заехали танки, начались обстрелы. Я понимала, что мишенями для россиян становятся мирные люди. В больницу мне уже было не добраться, проезд перекрыли. Тогда еще был интернет, и мы видели все ужасы, происходящие вокруг.

Я сказала мужу, что мы отсюда не уедем, пока в город не зайдут наши военные. Мы не будем рисковать своими и детей жизнями.

В один из дней танк расстрелял аптеку в соседнем дворе. Мы с соседями собрали лекарства оттуда, рассортировали, ампульные антибиотики, перевязочные материалы передали в стационарное отделение больницы.

Я консультировала людей по поводу лекарств, оказывала помощь тем, у кого были рвота, тошнота, почечные колики, повышенное давление. Кому-то в подвале было тяжело дышать, в соседнем подъезде у человека была паническая атака. Словом, делала ту же работу, что и обычно в отделении.

Пациенты семейного врача в оккупированном городе 

Первым моим пациентом стал сосед Владимир из второго подъезда. 5 марта он получил ранение, когда пошел навестить родных в соседний жилой комплекс. Когда возвращался домой, получил пулю от российских военных. Он лежал на дороге и не мог пошевелиться, пока соседи не перенесли его в мой подъезд.

Я увидела его окровавленного, с перебитыми ногами. Он не мог ими двигать, тело ниже пояса онемело.

В больницу отправить я его не могла — оккупация. Стала оказывать помощь на месте — разрезала одежду, обработала рану. Соседи принесли лекарства, которые у них были в аптечках.

Сначала у Володи все болело, но я не сомневалась, что он будет жить. Ухаживала за ним, постоянно следила за состоянием. А когда через несколько дней он попросил закурить, поняла, что точно поправится. Володя для меня — герой.

Позже меня позвали в конец улицы, через пять домов, к женщине и ее полуторагодовалой дочери. Их ранили, когда они пытались эвакуироваться из Ирпеня. У матери была прострелена голень, а у девочки глубокая рана на ноге. Оккупанты не считались с тем, что на их машине была надпись «Дети».

Я бежала к ним через гаражи и улочки, российская техника была уже совсем близко.

Соседи перенесли раненых в квартиру, собрали лекарства и успели перевязать раны. Женщине оказали помощь правильно, а девочке нужно было делать другую перевязку. Иначе это могло бы привести к обескровлению, атрофии мышц или потере конечности.

Я все сделала и побежала искать антибиотики. Нашла быстро, но техника уже была между домами, и муж меня не отпустил. Через сутки, когда я вырвалась снова, семьи в той квартире уже не было. Их перевезли в другую часть Ирпеня. Думаю, с ними все хорошо, помощь они получили вовремя.

Роды при свечах

За это время одна из беременных женщин, о которой рассказывала соседка, успела уехать. Другая, Анна, была в Буче, в соседнем подъезде. Первые три дня она пряталась в подвале, а потом, по моей рекомендации, вернулась в свою квартиру. Там я у нее и принимала роды.

Да, на полу, без света, газа, воды, при свечах.

Мы принимали роды втроем. Еще были мои соседки — Виктория и Наталья. Мы работали как команда, очень слаженно. Было ощущение, словно мы всю жизнь это делали. Вика давала пить воду. Наташа была на «грязной работе». А я в резиновых стерильных перчатках — наготове к Анне. Было несколько рискованных моментов. Когда выходили плечики девочки, казалось, что она не дышала. Это было самое страшное за весь период войны — вдруг мы потеряем ребенка. Но в конце концов 8 марта в 7 утра родилась Алиса. Нам очень помогла сама Анна, она была спокойна, собрана, делала все четко.

Спасла четыре мира

9 марта к нам в подъезд пришел российский военный. Он не угрожал, не стрелял. Говорил, что узнал раненого Володю и хотел ему помочь. Убеждал поехать с ним в Гостомель в «их» военный госпиталь, предлагал, чтобы я вколола ему обезболивающее. Володя был непоколебим, ни на что не соглашался.

Разговоры с тем военным не имели смысла. Он рассказывал, что это не они стреляли в Володю, что «они пришли к нам с добром», и мы сами виноваты в том, что избрали «такую ​​власть».

Потом спустился мой муж. Военный сказал ему, что они нас не держат, и мы можем уезжать. Мол, если мы возьмем белые простыни, то нас не тронут.

«Всех, кого можно, ты спасла. Таблетки всем раздала. Володя перевязан, кровотечения нет, Анна родила. Поэтому переодевайся, и мы уезжаем», — сказал мне муж.

Все то, что сейчас показывают на фото с дорог Киевской области, мы видели воочию. Правда, тогда тел погибших было еще больше.

Сейчас мы в Польше, я перевожу все свои дипломы и сертификаты, и надеюсь, что скоро смогу работать по специальности.

Верю, что на моем месте, так поступил бы каждый. «Спасая одну жизнь, ты спасаешь весь мир». Как минимум четыре мира я смогла спасти во время этой войны.

«Во всем медучреждении на 5 этажей осталось 4-5 врачей»

Ахмед Баднауи — врач-ортопед, травматолог, вертебролог. С первых дней войны он спасал людей в Харькове. Впоследствии переехал в Кропивницкий и начал работать в госпитале для ветеранов войны. Здесь он «собирает» военных, получивших ранения и травмы в зонах боевых действий. Дальше — его прямая речь.

24 февраля в Институте патологии позвоночника и суставов, где я работаю, мы отменили все плановые операции. Максимально выписывали пациентов, которые хотели уехать домой.

Среди оставшихся было много онкобольных, детей, пациентов после операции, людей из Донецкой и Луганской областей, с временно неподконтрольных территорий. Им нужен был уход, ехать им было некуда.

Я занимался ими и некоторыми пациентами коллег. На весь 5-этажный институт осталось 4-5 врачей. Остальные эвакуировались. Я для себя такого варианта не рассматривал, планировал быть в городе до конца. Хотя мне, как гражданину Италии, из посольства чуть ли не сразу сказали покинуть Украину.

Как и остальные врачи, я начал жить в Институте, жену тоже пришлось перевезти туда. Наша квартира неподалеку от харьковского аэропорта, на девятом этаже оставаться и ночевать было опасно. Я бы постоянно переживал из-за этого, а в моей работе нужно быть всегда сосредоточенным.

Спасение после бомбардировок Харькова

После начала войны я тоже начал работать в военном госпитале. Там оказывали помощь военнослужащим и гражданским, получившим ранения.

Лечил пациентов, придавленных плитами, с разорванными ногами, открытыми ранами, кровотечениями.

Помню, одно из моих дежурств выпало на ту ночь, когда в танковое училище запустили ракеты. Мы только что с коллегами вышли из операционной, думали сделать перевязки и поспать несколько часов, как над нами пролетел самолет. Уже было понятно, что началась бомбардировка. Но ночь была бессонной, раненых привозили на грузовых ГАЗах, «скорые» по городу не ездили.

К нам доставили около 30 человек, которых нужно было сортировать. Определить, кто остался жив, кто нуждался в немедленной помощи — интубации, анестезиологе. Мы начали выгружать людей. Запах, который пошел оттуда, я никогда не забуду. Это была выжженная земля, пыль и порох — его ни с чем нельзя сравнить.

Начали быстро оказывать помощь, оперировать пострадавших. Не останавливались даже тогда, когда госпиталь обстреляли.

Мы рисковали своей жизнью и пациентами, но ни разу не спускались в подвалы. Заклеили все окна, чтобы не было видно света. Отходили от них, когда стреляли. В случае необходимости переводили пациента в предоперационную и продолжали там.

Оперировать в подвалах — неправильно, неэтично, негигиенично и не по-медицински. Конечно, в экстремальных случаях все возможно, но я этого не делал.

«Принимали множество раненых, они поступали к нам конвоем»

Опаснее всего было, когда в Харькове на двое суток ввели комендантский час, и когда звонили по телефону из госпиталя, что срочно нужна помощь. В тот день бомбили областную администрацию.

Я надел бронежилет, распечатал красный крест, наклеил его и просто пошел пешком под обстрелами от института в госпиталь. Между ними расстояние больше километра. Это было страшно — когда вокруг никого нет, а ты — под прицелом.

Мы в госпитале принимали множество раненых, они поступали к нам конвоем. В какой-то момент я понял, что начинаю работать как компьютер, машина. Моя задача — спасти. Спасти руки, ноги.

Конечно, были и тяжелые ситуации. Когда военный засыпает под наркозом, просыпается через 1,5-2 часа, а ноги нет. Еще недавно ходил, стоял, защищал, а теперь — все.

Или когда поступают раненые молодые ребята. Ты просто спрашиваешь, у кого какая группа крови, переливаешь ее напрямую, но так и не удается спасти бойца. Это очень больно.

Помню, как привезли маму с легкими ранениями и двух дочерей. Одну девочку удалось спасти, а другую — нет. Ей было 7 лет, у нее в печени был осколок.В такие моменты тяжело до слез.

Когда ты как врач не справляешься, появляется состояние беспомощности. Понимаешь, что ты далеко не всесильный, а простой человек, который не может спасти всех.

Собирать заново раненых бойцов

В один из дней нам сказали, что ожидают провокацию, чтобы пошла зачистка Харькова. Я понимал, что при таких обстоятельствах от меня толку будет мало. Более того, я отвечаю перед Богом за свою жену, и ей точно нужно эвакуироваться.

Собирались быстро, я даже не успел взять свои хирургические инструменты. Пришлось за ними позже поездом возвращаться.

Мы решили ехать в Кропивницкий, к родственникам жены.

Для себя я еще рассматривал вариант вернуться в Харьков. Но когда мы приехали в город, я пришел в областной департамент здравоохранения, сказал, что хочу помогать. В госпитале ветеранов войны как раз не было травматолога. Так что я начал работать здесь. Уже две недели лечу наших бойцов.

Каждый день делаю по 2-3 операции. Сегодня оперировал кисть, вчера — ключицу и удалял осколки из бедра, голени, коленного сустава, «собрал» плечо бойцу. Он неправильно приземлился, вывихнул ключицу. Мы поставили ему пластину, сегодня уже ходит счастливый.

В прошлое воскресенье в мое дежурство привезли ребят из Кировоградской области, которые воевали под Изюмом. У одного была проникающая рана. Другой подорвался на противопехотной мине, рассыпался позвоночник, его необходимо лечить. Работы хватает.