«Я буду их троллить и каждый день напоминать, что Крым никогда не был и не будет российским»
На улице Бельведерской в Варшаве малолюдно. Разве что здесь всегда есть полицейские, которые круглосуточно дежурят у ворот российского посольства — монументального здания с колоннами, окруженного огромным островерхим забором. Рядом с посольством — длинное серое здание. Это российский культурный центр, который среди прочего предлагает изучить у них русский язык.
Через дорогу от посольства на тротуаре желтой и синей краской выведены огромными буквами слова «Слава Украине!». А к молодым деревьям вдоль забора люди иногда приносят и складывают мягкие игрушки в память об убитых россиянами украинских детях. Оба здания вместе с прилегающими территориями занимают огромный отрезок улицы и производят удручающее впечатление. Многолюдно здесь бывает разве что во время многочисленных и демонстраций против российской агрессии.
Каждое утро 54-летний крымский татарин Эрнест Сулейманов идет по улице Бельведерской. Проходит мимо посольства страны, которая девять лет назад аннексировала его родину и заставила его семью уехать. Но вместе с женой он создал свой собственный маленький Крым — прямо напротив российского посольства.
Два месяца назад супруги открыли здесь ресторан Krym. Первое, что Эрнест делает каждое утро, вывешивает над входом с желто-синей вывеской (ее сделали в Запорожье под обстрелами) три флага: крымскотатарский, украинский и польский.
«У российского посольства есть приемные дни, когда здесь с самого утра собирается толпа приходящих за документами россиян. Я тогда так тороплюсь, чтобы поскорее дойти до ресторана и вывесить флаг Украины. У меня тогда мёд на сердце. Я ради этих минут и бегу сюда», — громко смеется Эрнест Сулейманов.
А потом уже более серьезно добавляет: «Когда мы искали помещение для нашего ресторана, то было несколько вариантов, в том числе и в людных местах, где могли бы заработать деньги. Но когда я увидел это помещение, подумал: я могу построить здесь свой Крым — прямо напротив российского посольства. Я буду их троллить и ежедневно напоминать, что Крым никогда не был и не будет российским».
Попасть в Крым
Сквозь большие окна солнечный свет падает на традиционную медную посуду, расставленную на полках, освещает стеллаж с керамикой и большие графические работы на стенах. Пахнет кофе, который Эрнест готовит на песке. Неподалеку на столике стоит ваза с засушенной веточкой кермека — эти кустики с маленькими розовыми цветами щедро покрывают побережье Черного моря.
«Мы приятно удивлены, что к нам ходят люди, — говорит Эрнест. — Здесь совсем непроходная улица. Но выбрав это место, мы думали прежде всего о том, как сделать наше заведение просветительским. Это наш маленький Крым, которым мы можем и хотим поделиться с людьми. Не только едой, но и музыкой, керамикой, посудой, историей».
Эрнест ставит на стол свежесваренный кофе в маленьких медных турках. К кофе на столе появляется крымская пахлава. На фоне играет крымскотатарская музыка. В углу зала пьют кофе и общаются два крымских татарина. На мгновение кажется, что мы не в Варшаве, а где-то в Бахчисарае. На душе абсолютное спокойствие. Разве что банка для чаевых у кассы, которые собирают в помощь батальону «Крым», напоминает о реальности.
«Я вообще сначала думал назвать заведение “Гастропосольство крымского Ханата”, то есть того периода, который тщательно стирался Советской властью, но “Крым” — тоже хорошее название», — улыбается владелец заведения.
Через несколько минут в ресторан заходит жена Сулеймана Эльмира Сеит-Ахметова, улыбающаяся женщина со спокойным голосом. Пока идет разговор, Эльмира и Эрнест по очереди исчезают на несколько минут на кухне. Там они, надев фартуки, помогают поварам готовить блюда.
«У нас почти все работники в кафе — крымские татары. Есть один украинец, но тоже из Крыма, — смеется Эрнест. — Все хорошо знают крымскотатарскую традиционную кухню. Это важно. Мы готовим вместе со всеми».
Эльмира рассказывает: «Эрнест всех работников называет нашими детьми. Нам важно, чтобы они чувствовали себя здесь как дома, чтобы им было хорошо. Вот вчера у одного работника был выходной, а все равно пришел сюда, потому что ему здесь спокойно».
Это действительно личный маленький Крым Эрнеста и Эльмиры. Работы на стенах — это графика, которую создал отец Эльмиры Амет Сеит-Аметов. В своих работах он вдохновлялся старыми фотографиями, сделанными еще до депортации крымских татар в 1944-м.
«Вот женщина варит на углях кофе, — показывает на одну из работ Эрнест Сулейманов. — А вот мужчина продает чебуреки. В этом барабане было специальное окошечко, куда клали угли, чтобы чебуреки оставались горячими. А это продавец бузы или айрана, у нас этот напиток называли язмой. А это Кочевники, главным занятием которых было изготовление домашней посуды из меди.калайджи, который делает медную посуду. Когда мы вернулись в Крым из Узбекистана, оказалось, что здесь не осталось ни одного медного сосуда — россияне все переплавили».
«На самовары», — горько усмехается Эльмира.
Керамическую посуду на стеллаже сделал брат Эльмиры Абдюль. Вернувшись в 1990-х в Крым, Абдюль, выучившийся в Харькове на графика, начал возрождать традиционную крымскотатарскую керамику. Этим он занимается до сих пор. У входа висит и работа самой Эльмиры, преподававшей до аннексии Крыма в Симферопольском университете на кафедре декоративно-прикладного искусства.
В Польшу из Киева семья переехала три года назад, когда их сын поступил в университет. Эльмира и Эрнест прекрасно говорят на польском, потому что учились здесь в начале 2000-х. Эрнест защитил работу о депортации крымских татар. Здесь у них немало друзей, которые поддержали их и помогли открыть этот ресторан.
Симферополь — Киев — Варшава
Когда в Крыму появились первые российские военные без опознавательных знаков, Эрнест был в Киеве.
«Я был на Майдане с самого первого дня и до последнего. Помню мы с другом шли по Институтской, люди лежат в крови, умирают, а мы, как в фильме ужасов, идем и как будто понимаем, что происходит, но в то же время и не понимаем. Над головой летят эти пули, мы понимаем всю опасность, но страха нет. Так же потом и в Крыму — не было страха», — вспоминает Эрнест.
Он сразу поехал в Крым, потому что понял, что вскоре там будет опасно. Эльмира с сыном сразу уехали из Симферополя в Киев.
«Написала заявление на отпуск. Но уже через месяц написала заявление на увольнение. Жизнь полностью изменилась. Вот был дом, друзья, работа, а вот…»
Их родители остались в родных домах. И Эрнест тоже. В Крыму начал организовывать проукраинские акции. «Листовки подготовили против того псевдореферендума. Организовали со знакомыми парнем Исмаилом митинг на площади Шевченко. Безопасность нам тогда обеспечивали местные ультрасы». Эрнест вспоминает, как шли от площади Шевченко, и на них буквально бросались женщины, которых, как думает Эрнест, привезли из России. «Эти стрекозы создавали настроение в толпе. Они как бешеные кричали: “РО-ССИ-И-И-Я!” Я шел в начале шествия, так эти бабки кричали мне это прямо в лицо. Это было так дико», — говорит он.
Уже начали исчезать люди, пропали без вести и несколько его знакомых. А в какой-то момент в центре города на столбах появились объявления с его фотографией. Мол, он майдановец и представляет опасность для Крыма, поэтому человек, который его сдаст, получит вознаграждение. Эрнест понял, что нужно уезжать. Были последние дни марта 2014 года.
«Я поехал попрощаться с родителями, с тестем и тещей. На перрон к поезду я шел не через центральный вокзал, а от переезда. Бегу в свой вагон и вижу, как оттуда вышли эти ряженые казаки — видимо, проверку делали. Я сел в отходящий поезд, — вспоминает Эрнест. — С тех пор я в Крыму не был. За эти девять лет там умерла моя мама, умерла моя теща… После отъезда из Крыма у меня была затяжная депрессия, я ничего не хотел делать, не видел, как жить дальше. Но жить нужно было».
Когда началось российское полномасштабное вторжение в Украину, Эрнест волонтерил в Варшаве на вокзале, помогал расселять украинцев по знакомым. Вместе с Эльмирой собирали по друзьям необходимые вещи и деньги и отправляли в Украину нуждающимся. Сейчас же они предоставляют работу крымским татарам, в том числе бежавшим от российской мобилизации.
«Мы из семей депортированных»
Эльмир Сеит-Ахметов и Эрнест Сулейманов родились в депортации — в Узбекистане. А познакомились и поженились уже в Крыму, куда вернулись, когда Эльмире было 20, а Эрнесту — 25 лет.
«Мой папа родился в Бахчисарае, а мама — из Симферополя. Они поженились в Узбекистане, — рассказывает Эрнест. — Мой папа в 7 лет попал в детский дом, потому что мои бабушка и дедушка погибли в депортации. Мой дедушка, отец мамы, был военным переводчиком, он был ранен во время Второй мировой, и его сразу же с ранениями отправили в депортацию, где он вскоре умер. Маме тогда было 6 лет. Бабушка тоже быстро умерла от болезни. Я не знаю своих дедушек и бабушек».
«У нас во всех семьях есть те, кто погиб в депортации или по дороге туда. Нам, депортированным в Узбекистан, еще повезло, а из тех крымских татар, кого выслали на Урал, погибли до 80%. Там и климат тяжелый, и люди. В Узбекистане люди добрее, — говорит Эльмира и вспоминает: Мы в школе были пионерами, а мой дедушка всегда жалел, что в войне победил Советский Союз, а не немцы. Я тогда так удивлялась, а потом все поняла».
О своей семье Эльмира рассказывает похожую историю: «Мамины родители умерли, когда я была совсем маленькой, поэтому я не помню этих своих бабушек и дедушек. Мама родилась, когда бабушке уже было 40 лет. У нее было двое сыновей, но когда дедушку раскулачили и выслали на Урал, они умерли. И тогда бабушка решилась родить в 40 лет, чтобы иметь хоть кого-нибудь из детей. Так родила мою маму, а в 42 года — мамину младшую сестру. Но она умерла в депортации».
Эльмира вспоминает, как в 1984 году, когда училась в четвертом классе, поехала с родителями в Крым — на экскурсию по южному берегу. «Мой папа родом из поселка Ай-Василь, что под Ялтой. Это греческое название россияне все равно умудрились переименовать в Васильевку. Мы поехали туда. И по дороге гид рассказывал, что здесь те и те жили, там то и то было. И уже в самом конце папа не выдержал и спрашивает: А крымских татар здесь что, вообще не было? Почему вы не рассказываете, что все эти поселки носили другие названия? А этот гид возмущенно так: “Какие татары? Они предатели! Я даже упоминать про них не буду!”» — рассказывает Эльмира.
Еще раньше, в 1968 году, в Ай-Василь ездили бабушка и дедушка Эльмиры, потому что там до сих пор стоят дома, где они росли. Они хотели зайти внутрь, но проживавшие там россияне их не пустили. «И у бабушки тогда был первый инфаркт. Это дом, где прошло ее детство, а она даже не может туда зайти», — вспоминает Эльмира.
Чтобы вернуться домой, крымские татары проводили в Ташкенте митинги. Их там разгоняли и избивали дубинками. «Помню, мама однажды пришла, а у нее все колени были разодраны, видимо упала, когда митинг разгоняли», — рассказывает Эльмира.
«Я впервые попал на митинг, когда мне было лет 14. Мы с отцом специально поехали в Ташкент. Были с плакатами “За возвращение на Родину”, “Нет депортации” и другими. Нас разгоняла милиция. Ох, я тогда и получил впечатления!» — смеется Эрнест. И добавляет: как пошел на митинг в 14 лет в Ташкенте, так и не перестал на них ходить до сих пор.
Не как из сказок, но такой родной
Эрнест и Эльмира росли в Узбекистане среди рассказов о Крыме. Из этих историй они представляли полуостров сказочным уголком. Эрнест рисовал в воображении горы, у подножия которых ютятся аккуратные домики с черепичными крышами.
«А здесь мы заезжаем со стороны Чонгара — и вдоль дороги стоят эти заброшенные дома, построенные русскими переселенцами. Все такое заброшенное и неряшливое. А папа едет и радуется. Я спрашиваю: “Папа, чему ты радуешься? Здесь же хуже, чем в Узбекистане”. А папа говорит: “Домой возвращаемся”», — рассказывает Эрнест.
Несмотря на неприятное первое впечатление, он сразу почувствовал, что вернулся на родину. «Я никогда не считал, что Узбекистан — это наша родина. Это родина узбеков. Мы там чужие. Когда я приехал в Крым, я почувствовал, что это моя земля. Я родился в депортации, моя родина — Крым».
Эльмира тоже испытала разочарование. «Я всегда раньше жила в квартире. Приехали, а тут какая-то деревня, маленький невзрачный домик, углем топить надо, а мы никогда не топили. Ванной нет, потому что здесь все ходили раз в неделю мыться в публичную баню и никто себе ванны не делал. Туалет — на улице. Мы же привыкли к ванной и туалету. А еще это были 1990-е, свет выключали, цены менялись каждый день, зарплаты задерживали, это если ты работу смог найти, — рассказывает она. — Но понемногу жизнь наладилась. Главное, что мы дома».
Вкус Крыма
«Именно чебуреки ассоциируются у меня с домом. С домом, в котором есть мама, — рассказывает Эльмира, когда из кухни нам выносят чебуреки, а потом на стол ставят и крымский травяной чай. — Для моей мамы приготовить чебуреки — это всегда было дело пяти минут. Она говорила, что это очень быстро, сытно и в то же время наша визитка».
Немного помолчав, Эльмира добавляет: «Я очень скучаю по родителям. У меня папа уже пожилой, а я не могу позаботиться о нем, приготовить ему что-нибудь вкусное. Когда я ему показываю, что мы готовим здесь, хочется и его накормить, угостить, а это невозможно». Ее голос дрожит.
Пока мы говорим, один из посетителей, поляк, подходит к Эрнесту и просит рассказать о картинах на стенах и посуде на полках.
«Очень многие поляки приходят, мы чувствуем их поддержку. Им все здесь нравится, — говорит Эльмира. — Много приходит и украинцев».
Приходят ли россияне, владельцы ресторана не знают. Но иногда в гугле о заведении кто-то оставляет нехорошие комментарии. «Недавно поставили нам одну звезду и написали на польском: “Зачем открыли это заведение? Не для того ли, чтобы еще больше натравливать один народ на другой?” Их больше всего задевает место, где мы открыли ресторан, и то, что здесь висит флаг Украины. И это хорошо», — смеется Эрнест.
Уже прощаясь, Эльмира говорит, что не сомневается в том, что Украина скоро вернет Крым. «Я всегда говорю папе: “Летом мы к тебе приедем на своей машине, она у нас до сих пор на крымских украинских номерах”».
«В историческом плане один год — это пыль. Оккупация длится девять лет. Это долго для человеческой жизни, но в разрезе истории это небольшой срок. Я думаю, что совсем скоро мы освободим Крым. Мы все делаем, каждый на своем месте приближает победу. Я здесь и сейчас тоже делаю все возможное от меня», — заключает Эрнест.
На следующий день после нашего разговора, 24 февраля, под российским посольством на акцию поддержки Украины собирается около 20 тысяч человек. Позже мы спускаемся в ресторан Krym, чтобы выпить горячего кофе и перекусить пирожками, похожими на полумесяц. Но в заведении нет свободного места, а все столики зарезервированы на часы вперед. Это радует: маленький украинский Крым полон людей и смеха, в отличие от пустой улицы вдоль темного российского посольства.
Автор: Мария Семенченко