«За закрытыми дверями». Как скандал с абортом в интернате в Николаевской области вскрыл глубокие проблемы системы
Березковскому интернату — больше 80 лет. В 1930-х здесь воспитывали детей репрессированных советской властью деятелей. Сейчас это — Березковская общеобразовательная школа-интернат Кривоозерского района Николаевской области. Здесь живут более 100 детей.
Собственно, интернат расположен даже не в Березках, а за пределами этого села, прямо в чистом поле. До областного центра отсюда — более 200 километров.
В апреле появилась новость о том, что одну из несовершеннолетних воспитанниц этого интерната якобы заставили сделать аборт. Тогда правоохранители возбудили уголовное дело, девушку отправили на реабилитацию, политики и представители детского омбудсмена взяли ситуацию под личный контроль.
Однако на этом история не закончилась. Для многих выпускников и бывших работников интерната она стала поводом открыто рассказать о том, что давно наболело.
Мы поехали в Николаевскую область, чтобы понять, что все это время могло происходить в интернате. Многие выпускники в разговоре с нами сравнивали его с тюрьмой. Ведь то, что происходит там, за закрытыми дверями, мало кому известно и трудно проконтролировать даже соответствующим органам.
«Сидишь в этой клетке, и что хотят с тобой, то и делают»
«Такое впечатление, что это тюрьма. Будто ты убил человека и отбываешь наказание. Ты чувствуешь себя ничтожеством. Интернат словно за колючей проволокой — ты никуда не выйдешь», — рассказывает нам выпускница Березковского интерната Виктория Евтушенко.
Она покинула стены интерната 12 лет назад, но о том времени до сих пор вспоминает с болью.
«Когда поступаешь в интернат — хочется какой-то теплоты, а получается наоборот — как будто хотят добить человека. Туда же попадают дети, у которых родители — наркоманы, алкаши, бьют их, некоторые дети просто голодали. У нас был мальчик, который рассказывал, что он вообще спал в сарае, потому что мама его выгоняла», — рассказывает девушка.
В интернат ее отдала бабушка.
«Мама привезла меня к бабушке и бросила. А поскольку нужно было учиться, то сначала бабушка отправила меня в приют, а затем — в интернат», — говорит Виктория.
В интернате она провела 6 лет — с 4 по 9 класс.
«Ты никому там не можешь пожаловаться. Сидишь в этой клетке, и что хотят с тобой, то и делают», — вспоминает девушка.
Кроме нее нам удалось пообщаться еще с несколькими учениками заведения.
А поводом для встреч стала резонансная история с абортом другой воспитанницы этого интерната.
«Две недели провела в изоляторе, у нее забрали телефон»
«Ее забрали в изолятор и давали таблетки. Привезли в больницу, сделали УЗИ, и наша медсестра заставила ее выпить еще таблетку. Утром ей сказали снова идти на УЗИ, она ответила, что уже ничего не будет делать, что хочет этого ребенка оставить. А ей говорят, что плод уже замер, и теперь или все будет гнить внутри, или ребенок родится без руки, без ноги. Она поверила медсестре, а оказалось, что они поехали не только на УЗИ, но и довести до конца всю эту процедуру», — рассказывает другая воспитанница интерната Аня.
По ее словам, согласие на прерывание беременности девушка писала уже после того, как приняла таблетки.
«Две недели она провела в изоляторе, у нее забрали телефон, планшет, все забрали. Таким образом ее загнали в угол, чтобы она ни с кем не общалась, и ей сделали аборт», — говорит еще одна знакомая девушки.
По словам подруг, мама девушки употребляет алкоголь, но были люди, готовые помочь ей с ребенком. В частности, об этом заявляла мама молодого человека девушки.
Первым сообщил об этой истории представитель детского омбудсмена Павел Шульга. Он тоже говорит, что руководство интерната, не предупреждая Службу по делам детей, оказывало давление на 16-летнюю воспитанницу заведения, которая хотела сохранить ребенка.
«В течение нескольких дней вместе с врачами они кормили ее абортивными препаратами. На мой вопрос, почему даже не рассматривался вопрос о сохранении жизни ребенка, ответа я не услышал», — заявил тогда Шульга. Он также добавил, что о давлении говорил и психолог, который в начале работал с девушкой.
«Девушка действительно хотела сохранить ребенка, это подтверждают смс-сообщения, сохранившиеся у ее подруг — том, что ее заставляют пить препараты, что она отказывается, а потом ее ведут к врачу. Когда она под давлением выпивает первые таблетки, а потом отказывается, то врачи говорят, что ребенок все равно уже мертв. Девушка оказалась заложницей ситуации и не знала, как ребенок, подросток, что делать дальше, потому что рядом не было взрослого человека, который заступился бы, посоветовал, а были люди, которым нужно было просто скрыть эту ситуацию. И действительно, она в заведении под давлением написала заявление будто бы по собственному желанию», — рассказал нам Павел Шульга.
Сама девушка сейчас находится в реабилитационном центре, говорить с нами она отказалась. О состоянии ее здоровья нам коротко сообщила директор этого заведения Ярослава Мельник: «Представьте, в каком она психологическом состоянии, когда ее постоянно спрашивают, спрашивают, спрашивают. Не нужно. Оставьте ее в покое, чтобы она нормализовала свое психологическое и эмоциональное состояние и просто жила своей детской жизнью».
Прокурор Первомайской окружной прокуратуры Вадим Боровский рассказал нам, что было возбуждено уголовное дело по статье 137 УК (ненадлежащее исполнение обязанностей по охране жизни и здоровья детей).
«Проводится досудебное расследование, назначены несколько экспертиз, а также служебные проверки законности действий как образовательного учреждения, так и медицинского», — сказал Боровский.
Впрочем, прокурор говорит, что никому пока не сообщили о подозрении и никого не отстранили от работы. По его словам, основания для этого пока отсутствуют. Также Боровский уверяет, что на следствие никто не оказывает давления.
Внимание на эту ситуацию обратила и Временная следственная комиссия по делам детей Верховной Рады.
«Представители нашей ВСК выехали на место и провели встречу со всеми сторонами — это и администрация заведения, и представители прокуратуры. Ведется следствие, комиссия держит это на контроле», — сказал нам глава ВСК и депутат от «Слуги Народа» Павел Сушко. Но сообщить детали он отказался, чтобы не навредить следствию.
«У нас нет возможности его содержать»
«Я не держусь за должность. Может, я бы и сама ушла, но уйти — это признать вину», — говорит Зинаида Халимон. Она возглавляет Березковский интернат уже более 20 лет. Именно о ней некоторые выпускники отзываются негативно.
Она нервно прервала наше общение с детьми на территории интерната и попросила пройти в ее кабинет. Там же собрала с десяток воспитателей. Уверяет, что не давила на девушку, которая сделала аборт: «Я ни к чему ее не вынуждала, она решила сделать это сама».
И добавляет, что девушка очень просила не рассказывать о ситуации маме.
Воспитатели тоже хором уверяют, что принуждения не было:
«Она приехала назад к нам в тот же день, когда сделала тест. Но она уже дала там согласие и выпила первую таблетку».
Также Зинаида Халимон говорит, что пребывание в интернате с беременностью было бы невозможным:
«У нас нет возможности ее содержать. Она должна бы вернуться к маме, к которой не хотела. Можно было бы на три месяца пойти в центр матери и ребенка, а дальше что? Что бы она делала?»
Халимон говорит, что конфликт вокруг этого события якобы провоцируют люди, которые хотят закрыть интернат. В частности в этом, по ее словам, заинтересован эксперт офиса уполномоченного по правам ребенка и советник главы Николаевской облгосадминистрации Павел Шульга, который первым сообщил о ситуации с абортом.
«Шульга начал преследовать меня и мое заведение с 2018 года. У него проживает одна наша воспитанница, у которой есть родные, не лишенные родительских прав. И, по словам, выпускников, она уже за два месяца до того, как все это произошло (ситуация с абортом, — ред.), начала подговаривать учеников устроить на территории бунт: “Помогите мне закрыть интернат”», — рассказала нам директор, однако деталей ее конфликта с Шульгой не привела.
Сам Шульга говорит, что это неправда.
«Никакого конфликта с этим человеком у меня не было. В 2018 году я возглавлял общественную организацию, мы искали потенциальных родителей-воспитателей для создания домов семейного типа. Также я посещал интернаты в рамках внедрения национальной программы наставничества для детей-сирот. В этом заведении никаких конфликтов с директором или еще с кем-то из сотрудников у меня не было», — заявил нам Павел Шульга.
Он является экспертом офиса уполномоченного по правам ребенка и руководителем общественной организации «Рассвет мечты», которая помогает сиротам и выпускникам интернатов, а также руководит детским домом семейного типа. По его словам, у него девять детей, восемь из которых — под опекунством. В 2019 году был кандидатом на должность заместителя главы Николаевской облгосадминистрации.
Комментариев на камеру от руководства интерната мы не получили. Зинаида Халимон уверяет, что после завершения расследования сама соберет журналистов, а сейчас не хочет навредить.
Впрочем, во время нашего разговора она подтвердила, что случаи беременности в интернате были и раньше:
«Была девушка, которая забеременела не у нас, а дома. У нее муж был совершеннолетний, там семья, ребенок растет. Родители ее помогали. Она дистанционно училась, индивидуально. Они расписались, родители купили дом».
«Аборты там были, как “добрый день”»
«Я тоже забеременела, когда выпускалась. Думала, что воспитаю ребенка, и парень был не против. Но потом Зина Владимировна (директор, — ред.) вызвала меня в кабинет и начала давить. Говорила, что я умная девочка, что мне не нужен этот ребенок, надо учиться, что я не должна погубить свою жизнь таким образом. И что надо делать аборт. Что я девушка легкого поведения. Они для меня были авторитетом, поэтому я их послушала», — рассказывает выпускница интерната Снежана.
Она вспоминает, что процедура якобы была неофициальной, а заявление она писала уже после нее.
«Меня сначала ничего не просили. А уже потом Зина Владимировна позвала в кабинет и сказала написать заявление, чтобы у нее не было проблем. Я сказала, что отказываюсь. Она настаивала, и я в слезах написала. Мне диктовали, а я писала», — говорит Снежана.
Еще одна бывшая воспитанница, Анна Татуревич, также вспоминает несколько абортов в учреждении.
«При мне были не только аборты, но и Искусственные роды — это прерывание беременности при сроке более 20 недель. По своему желанию женщина может избавиться от ребенка до 12 недель. Позже — только в крайних случаях. В основном из-за проблем со здоровьем матери или ребенка.искусственные роды. Я была классе в шестом, и девочка ходила с животом. Затем ее увезли и привезли уже без живота. Она хотела ребенка оставить, к тому же была совершеннолетней, просто училась в 11 классе. Но, в конце концов — моральное давление со стороны воспитателей, Зинаиды Владимировны. Она старалась держаться, скрывать, но ей сделали искусственные роды», — говорит Анна.
«Когда я была в четвертом классе и дружила с девушкой из 11-го, то ее тоже заставили сделать аборт — это она мне точно говорила. Еще одна девочка была, она тоже сделала и была вся в слезах. Но заставляли ли ее — это только она может сказать. Но слухи были, что заставили», — вспоминает Виктория Евтушенко.
Бывшая помощница воспитателя Оксана Фарфорей тоже упоминает об абортах в заведении:
«Это было там, как “Добрый день”. Их клали в изолятор, давали таблетки. У кого как проходило. У кого-то могли быть последствия — кровотечение, температура, тошнило. Но очень мало было случаев, когда отвозили в больницу. И я знаю, что у некоторых девушек до сих пор проблемы в семьях, потому что они не могут иметь детей».
Глава правления «Украинской сети за права ребенка» Дарья Касьянова, которая более 10 лет занимается интернатами, говорит, что аборты в таких заведениях — действительно распространены.
«На моей практике было такое, что им делали искусственные роды. Потому что это был поздний период», — говорит Касьянова.
Еще одна выпускница, Лариса Диренко говорит, что девушки беременели, так как не были подготовлены к жизни: «Они не понимали, чего не надо делать, какие могут быть последствия. Нас этому не учили».
Соглашается с этим и детский омбудсмен Николай Кулеба:
«Дико читать в комментариях о “развратной” жизни девушки. Ребенок жил в заведении, где ее не научили, как вести здоровый образ жизни, как строить отношения. А когда забеременела — запугали и заставили прервать беременность. Не предложили помощь, не поддержали, а наоборот — девушка получила травму на всю жизнь», — написал Кулеба.
«Нам не дали выбора и давили морально. Сказали, что только аборт. После него я каждую ночь плакала. Для меня это было ужасно — я убила человека!» — говорит Снежана.
«Им твердили, что они будут проститутками, и некоторые действительно пошли этим заниматься»
«Нам говорили, что девушки будут проститутками, у нас не будет никакого будущего, мы будем воровать, спать с парнями за деньги, что мы тупые. И знаете, когда такое говорят, у ребенка начинаются такие мысли. И я уже думала: может, выпущусь и со мной так же будет», — продолжает рассказывать Снежана.
«Отец с мамой поехали на заработки, и мама убила отца. Бабушка мне об этом рассказала, а моим младшим братьям и сестрам — нет. Они думали, что отец жив и в больнице. На эмоциях, поскольку все держала в себе, я подралась с девочкой. И как сейчас помню, что Зина Владимировна выстраивает всех в линейку и говорит: “Татуревич, ты конченая. Ты будешь, как и твоя мать — сидеть в тюрьме за убийство”. И она это говорит при всех на линейке, а мои братья и сестры не знают, что отца уже нет в живых», — вспоминает бывшая воспитанница Анна Татуревич.
«Многие девушки были там с первого класса и ничего не видели, кроме этого поля и Зины, которую считают мамой. Им твердили, что они будут проститутками, и некоторые действительно пошли этим заниматься», — добавляет она.
"Мы выпускаемся с нарушенной психикой, мы не знаем, как себя вести, как идти по жизни, с кем и как говорить. Нас там этому не учили, и я бы хотела, чтобы все изменилось. Там очень много детей, которые заслуживают того, чтобы с ними работали адекватные воспитатели», — говорит Снежана.
«Нам всегда говорили, что мы “пропащие”, что мы не достойны ничего хорошего, что мы засранки, такие-сякие. У девушек была очень низкая самооценка. Мы думали, что не достойны нормального мужа, нормальной жизни. Как выбрать нормального мужа, каким он должен быть, мы не знали. Вот клюнул — и слава богу. А потом этих девушек их мужчины бьют. Вместо того чтобы детям говорить, что их ждет хорошая жизнь, нам говорили, что мы “пропащие”», — рассказывает Лариса Диренко.
«Я была в 9 классе, нашла свою маму, и она приехала ко мне. Но Зина Владимировна сказала, что мы не отдадим ее: “Где вы были столько лет?” Говорила, что она лишена родительских прав, хотя на самом деле это было не так. И когда я убежала, а потом приехала обратно, то обо мне ходила такая слава... Что меня якобы нашли на трассе, мать заставляла таким образом зарабатывать деньги, потому что она употребляет алкоголь», — говорит Виктория Евтушенко.
«Его избили так, что сзади был отпечаток 45-го размера”
«Однажды я не выдержала и сбежала на два дня к бабушке. Но она еще не оформила тогда опекунство и по закону не имела права меня содержать. Меня били потом за то, что я убежала. Мокрым полотенцем били. Я жаловалась бабушке, она ходила в Первомайскую в соцслужбу. Но результатов от наших жалоб не было, хотя не я одна жаловалась», — говорит Анна Татуревич.
Одна из выпускниц этого года, тоже Анна, рассказывает, что в интернате били и ее младшую сестру.
«Ее ударили так, что она описалась. Я не хочу, чтобы это сошло с рук. Я хочу, чтобы этот человек был наказан», — говорит Анна.
«Вечером дети играли — плевали бумажками один в друга. Так учитель одного из воспитанников так избил, что сзади был отпечаток 45-го размера, и впереди было все синее. Я сразу побежала к Зине Владимировне и пожаловалась. Но ничего ему не было. Наоборот, кто рассказывал — потом еще получал “пилюлю”. Мы еще стояли на линейке до позднего часа — были все наказаны. Было еще такое, что Марину Степуру один из воспитателей избил в столовой — по всему телу ногами и потом еще головой зарядил об стену», — вспоминает Виктория.
«Одного мальчика, Рому так избили, что у него ухо опухло. Но ничего воспитателю не было, сказали, что он ударился. И говорили, что дети сами виноваты, что так себя ведут», — рассказывает Снежана.
Били друг друга, по словам выпускников, и сами дети — устраивали так называемые «темные».
«У одного ребенка не по цвету, не по линейке лежит кофточка — вытряхивают вещи у всех, переворачивают все кровати, и мы должны это все сложить. В конце концов — тебя травят и делают “темную” сами дети. И это делается специально», — рассказывает Анна Татуревич.
«И вот к кому апеллировать? Мне сейчас рассказывают, что там на каждом шагу висит телефон горячей линии. Ребенок будет звонить и рассказывать про интернат? Где гарантия, что завтра об этом не узнают и не будут снова бить, опять не будет дедовщины, снова старших девушек не будут подговаривать, чтобы они наподдали младшим за то, что те наделали?», — возмущается Павел Шульга.
Еще одну историю нам рассказал Николай Мочарский. Он говорит, что в 2011 году приехал в интернат в Березках с невесткой, чтобы навестить ее брата Дмитрия Левкушу, который в то время учился во втором классе. Однако на месте его не было, а где он, дети не говорили.
«Я связался с дочерью директора заведения, и она сообщила, что Дмитрий упал с дерева и сейчас находится в больнице», — рассказывает Николай Мочарский.
У ребенка диагностировали двойной перелом голени левой ноги.
«Дмитрий сразу заявил врачу, и это есть в медицинской карте, что травму он получил, когда его ударили старшеклассники. Я еще уточнил у травматолога, нет ли на теле других телесных повреждений или повреждений кожного покрова. Он заверил меня, что нет», — говорит Мочарский.
По его словам, дело пытались закрыть сразу, но он судился несколько лет, хотя и безуспешно.
«Лапал нас за что хотел»
«У нас был классный руководитель Булавко Вадим Борисович. Я ему, конечно, благодарна, но с другой стороны, он неправильно с нами поступал — обзывал, бил, лапал. За что хотел. Мог взять за грудь, мог за ягодицы, мог ударить по ягодицам. Каждое утро он нас будил и залезал под одеяло. Это могут многие подтвердить, но в интернате сейчас боятся, потому что некуда пойти», — рассказывает выпускница Анна Дзюбак.
«Я говорила ему, что он как воспитатель не должен такое делать. Но он тогда обиделся, начал травить», — говорит другая выпускница.
Но сам воспитатель при встрече с нами это отрицал.
«Я не знаю, зачем они это говорят», — сказал он и отказался отвечать на наши дальнейшие вопросы.
Анна Татуревич вспоминает, что были и другие воспитатели, которые позволяли себе лишнее.
«Это было в порядке вещей. Воспитатель мог подойти, взять за грудь. Вроде как шутка. В каком смысле? Ты с 13-14 летним ребенком так шутишь? Или хлестнуть по ягодицам, потому что типа провинилась. Однажды на отдыхе в Рыбаковке воспитатель напился и залез ко мне под юбку», — рассказывает Анна.
«Дети сидят на скамейках, причесанные, с приклеенными бантами»
«Она (директор, — ред.) всегда знала о проверках. Нас тогда вели к гардеробщице, одевали, нам говорили текст, который мы должны говорить, если нас все-таки что-то спросят, нам говорили, что будет, если мы этого не скажем. А тем, кто лучше расхвалит интернат, были определенные премии», — вспоминает Анна Татуревич.
«Нас могли отвести на прогулку. Перед этим покормить. Это у Зины Владимировны была “фишечка”. А она в это время — дает комментарии», — рассказывает выпускница Снежана.
Глава правления «Украинской сети за права ребенка» Дарья Касьянова, которая часто приезжала с мониторинговым визитами в разные интернаты, тоже говорит, что руководство этих заведений предупреждают о проверках.
«Я всегда удивлялась. Даже когда за час звонили и говорили, что приедем, то они уже в полной боевой готовности. Дети сидят на скамейках, причесанные, с приклеенными бантами. Они довели это до автоматизма, и я думаю, что их информируют», — говорит Касьянова.
«Это старое советское шоу. Когда приезжали партийные работники, и дети выбегали в костюмчиках. Мне даже противно говорить, но вот меняли даже посуду с алюминиевой на фарфоровую. А в то же время как девочки вынимали тараканов, директору и ее семье отдельно готовят пищу. Когда девочка из этого заведения идет уборщицей к директору домой», — говорит Павел Шульга.
Некоторые выпускницы судились с директором из-за денег.
«Мои одноклассницы судились из-за выходного пособия. Одна отсудила, потому что у нее был адвокат, а другие две — проиграли, потому что адвокатов у них не было. Она (директор, — ред.) всем, кто поступал в ПТУ, платила 1,5 тысячи, а тем, кто поступал чуть выше — платила кому 3, кому 3,5. А должна была выдать всем по 7 тысяч. И этой девушке, которая суд выиграла, она доплатила еще 5500. Мы расписывались за определенную сумму, но даже не знали, что она нам должна была выплатить так много. Только после этого суда мы узнали», — рассказала нам выпускница интерната Татьяна.
О соответствующем судебном процессе свидетельствует и решение суда в реестре. Руководство заведения подавало апелляционную жалобу, но проиграло.
«Интернат замечательный»
«Мне кажется, что Зинаида Владимировна не заслуживает всей этой грязи льющейся на нее сейчас», — говорит выпускница Екатерина Стасюк, которая сама связалась с нами при подготовке материала. По ее словам, все высказывания против интерната — неправда.
«Меня ударили только один раз, но если бы я была на месте воспитателя — поступила бы хуже. Я ужасно вела себя», — рассказала выпускница.
Нам звонили и другие выпускники — в защиту интерната, и обвиняли во лжи тех, кто высказался против. Например, еще одна выпускница заявила, что девушки якобы врут, и им жилось в интернате хорошо.
В самом заведении до момента приезда Зинаиды Халимон мы поговорили с одиннадцатиклассником Игорем, который является «президентом» интерната.
«Интернат замечательный, я даже хочу, чтобы моя сестра продолжала учиться здесь. Воспитатели помогают, все про всех знают. Поддерживают в любой ситуации, понимают нас. А то, что говорят — это все ложь», — сказал Игорь.
За интернат вступился и прошлогодний его выпускник Сергей — он уверен, что делать аборт девушку не заставляли.
«То, что девушку заставили сделать аборт — это неправда. Потому что я помню, что у нас была беременная девушка, но ей никто не делал аборт, ее просто отпустили. Собрали документы о том, что она была беременна. Потом ей исполнилось 18 лет. Обо всем договорились, ее нормально отпустили, она родила ребенка, сейчас у нее сын», — убеждает Сергей.
Выпускник 2004 года Олег также уверяет, что интернатом доволен.
«У меня родители употребляли алкоголь. Во втором классе я попал в интернат. Я очень благодарен учителям, которые меня воспитали, научили всему, в прямом смысле помогли поступить в университет», — говорит Олег.
Он уверяет, что при нем никого не били и не понимает, откуда у других детей столько негатива.
«Нас учили труду, толерантности, многие мои одноклассники сейчас работают за рубежом. Просто когда слишком много свободы, многое позволяют, а затем приучают к режиму, расписанию — это может не нравиться», — говорит Олег.
Психологи говорят, что такое разделение детей на группы можно объяснить.
«С одной стороны, это может быть стокгольмским синдромом. Когда тот, кто в определенной степени является жертвой, проникается симпатией к обидчикам и оправдывает их. Но с другой стороны, это определенный защитный инстинкт. У них нет другого дома, кроме интерната, другого прибежища и даже значимых для них взрослых, на которых они могли бы опереться. У них не было возможности увидеть, как выглядят другие модели», — говорит психолог Оксана Сашенко.
«Они защищают свое родное гнездышко, свое прошлое — каким бы оно ни было. Мне писала воспитанница, которая 10 лет назад выпустилась. Сказала, что тоже вела неправильный образ жизни, к ним приезжали полицейские и девушки выезжали с разными мужчинами, директор это покрывала. Я попросил ее дать показания. Но она отказалась, отметив, что не хочет возвращаться в прошлое. И я понимаю. Потому что девушкам, парням, которые начали говорить, писали сверстники, мол, ах ты неблагодарная, он же столько сделал! А того, что этот человек приходил в спальню девушек и развращал — никто не хотел говорить», — говорит Павел Шульга.
«Я сначала была спокойной, а потом поняла: или тебя, или ты»
«Да, они сложные. Но это потому, что мы позволили им жить на кладбищах, просить деньги, унижаться, заниматься сексом, годами не лишали алко- и наркозависимых родителей прав. С таким грузом приходят дети в эти заведения. Да, есть случаи манипуляций, но такое есть везде. Все случаи нужно проверять, но стоит и доверять. Потому что, если дети говорят об этом вслух, то значит, что-то такое там происходит, что молчать невозможно», — говорит глава правления «Украинской сети за права ребенка» Дарья Касьянова.
«Говорят, что дети сами виноваты, что они так себя ведут. Но это вы их сделали такими. Я, когда приехала, была спокойной, а потом поняла — или тебя, или ты. Что я должна себя защищать», — рассказывает выпускница Снежана.
«Я понимаю, что мы сложные дети, часто непослушные. Но нужно воспитывать, а не требовать и сразу бить и унижать», — говорит выпускница Виктория.
Психологи отмечают, что с такими детьми нужно постоянно работать.
«Очень было бы хорошо, чтобы психолог, который сопровождает детей в интернате, был поддержкой, не критиковал, не осуждал, а принимал и помогал. Помогал выработать нужные навыки, построить здоровые отношения в коллективе», — говорит психолог Оксана Сашенко.
Волонтеры, работающие с интернатами, рассказывают, что часто взрослые манипулируют плохим поведением детей, в частности, чтобы скрывать собственные противоправные действия в отношении их — говорят, что те врут.
«У нас вообще очень странное отношение к детям. Мы, с одной стороны, вроде бы очень озабочены ими, особенно несколько дней в году, а с другой — совершенно не прислушиваемся к тому, что они говорят. Хотя Конвенция о правах детей говорит, что мы обязаны прислушиваться, учитывать мнение, принимать решения в интересах ребенка и с учетом его мнения. Но мы всегда подвергаем сомнению все, что касается насилия, а потом удивляемся — почему же они об этом не рассказывают», — говорит Касьянова.
«Дети воспринимают интернат как наказание за поступки родителей»
«Интернаты — это рудимент советской системы. Чтобы уже с детства ребенком управляло и формировало его правительство. Но на сегодняшний день такая система неприемлема. Исследования, которые проводились в последние 50 лет, показывали, что ребенок не может сформироваться нормально в застенках интернатного заведения», — говорил нам в интервью детский омбудсмен Николай Кулеба, который продвигает реформу интернатной системы и подчеркивает, что их надо закрыть.
По состоянию на 2020 год в Украине было 697 интернатных заведений, где учились 96 тысяч детей. Круглосуточно — 55 тысяч, 48 тысяч из которых имеют родителей. По данным Кабинета министров Украины, на содержание интернатов государство ежегодно выделяет около 12 миллиардов гривен.
«Сегодня почти все цивилизованные страны отказались от этой системы. Есть небольшие заведения, где находятся дети, которые нуждаются в постоянном уходе, у которых тяжелые заболевания, но не так, как у нас», — говорит Кулеба.
Психологи рассказывают, что в фокусе взрослого может быть не более пяти детей. В украинских интернатах сейчас — в разы больше.
«Если бы за одним взрослым было закреплено не более пяти детей, которые могут к нему прийти и пожаловаться, тогда у них могло бы сформироваться и чувство безопасности и стабильности, и ощущение того, что они нужны. В нынешней же системе нет столько взрослых. Именно поэтому возникают все эти травмы и чувство ненужности и незащищенности. Возникает травма — я хочу внимания, я его недополучаю, потому что сейчас этот взрослый отдает его кому-то другому. И это в лучшем случае. А иногда взрослые отстраняются, очень холодно и поверхностно делают свою работу», — говорит психолог Оксана Сашенко.
«Часто дети воспринимают пребывание в интернате как наказание за поступки родителей. Это уже во взрослом возрасте они начинают понимать, что это вина родителей. А до какого-то периода по-детски обвиняют себя и принимают за правду то, что им говорят, что они ничего не достигнут», — объясняет Дарья Касьянова.
Реформа интернатов официально стартовала в 2017 году. Однако до сих пор идут дискуссии — стоит ли их закрывать.
«К этой реформе мы относимся положительно — мы за то, чтобы дети устраивались в семьи. Но есть также специальные школы-интернаты, куда попадают по специальным образовательным потребностям. Это дети с инвалидностью, и единственная их возможность учиться — такие школы. Родители, у которых такие школы рядом с домом, забирают их, но из отдаленных районов не могут постоянно возить, поэтому оставляют там. Мы против того, чтобы закрывать такие специальные школы, если не создана услуга на местах», — говорит глава Временной следственной комиссии Верховной Рады по делам детей Павел Сушко.
«Просто так убрать интернаты невозможно. Пока там есть дети, пока нет понимания, на каких основаниях ребенок там оказался, и есть возможность отправить его обратно в семью или найти новую. Время, которое требуется, чтобы закрыть — это год, два. То есть это небыстрый процесс, который, по сути, еще не начался», — объясняет Дарья Касьянова.
В рамках реформы школы-интернаты для детей-сирот и детей, лишенных родительской опеки, до 31 декабря 2021 года должны быть преобразованы в детские дома и изменить подчинение.
Также в 2019 году приняли закон о социальных услугах, который вступил в силу в январе 2020-го. Он призван способствовать реформе интернатов, поскольку должен создать услуги на местах для детей с недостатками здоровья. Однако до сих пор он фактически не работает, поскольку под него еще не приняты нужны нормативно-правовые акты.
«Реформа деинституализации — это не о закрытии интернатов. Здесь одно направление — не допустить попадания детей в интернатные учреждения, второе — реинтегрировать их обратно в громаду. Оба предполагают альтернативу интернатам. Если у ребенка есть особые образовательные потребности, то в громаде создается инклюзивная группа или инклюзивный класс. Если ребенок имеет сложные нарушения развития и нуждается в медицинской реабилитации, он попадает в центр медицинской реабилитации, где можно находиться вместе с мамой. Если ребенок сирота или лишенный родительской опеки — есть приемные семьи и дома семейного типа», — говорит заместитель главы «Украинской сети за права детей» Марианна Онуфрик.
Она говорит, что закон о социальных услугах не работает не только из-за недофинансирования.
«В этом законе есть статья о базовых социальных услугах. Обеспечить их должны органы местного самоуправления, если есть запрос. Например — услуга дневного ухода для детей с инвалидностью. Но проблема в том, что нет никакой ответственности за то, что этот закон не будет выполнен», — говорит Онуфрик.
«Никто из них не скажет, что хотел бы вернуться в интернат»
«Сами сотрудники интернатов мне рассказывали, что где-то в мае-июне, когда завершается учебный год, они ездят в многодетные и малообеспеченные семьи. Рассказывают, что у них в интернате пятиразовое питание, что там научат ребенка танцам, игре на баяне. Есть семьи, которые на это соглашаются (отдать ребенка в интернат, — ред.)», — говорит Касьянова.
Она объясняет, что это все делается потому, что интернаты финансируются по числу койкомест. Также, по словам Касьяновой, иногда интернаты завышают количество воспитанников.
«Интернатная система десятилетиями наработала эти рекламные выезды. Директора, их заместители, воспитатели посещают семьи, оказавшиеся в сложных жизненных обстоятельствах, и убеждают родителей, что детям будет лучше в интернатах», — говорит Павел Шульга.
«Когда во время карантина всех детей из интерната вынужденно отправили в свои биологические семьи, то мы увидели, что статусных детей там было 8-9%. То есть более чем у 90% детей есть семьи. Действительно, есть кризисные семьи, где находиться опасно. Но их мало. Большинство — это семьи, которые надо поддержать», — добавляет он.
Шульга рассказывает, что его организации в рамках пилотного проекта удалось вернуть в семьи несколько десятков воспитанников интернатов, помогая родителям устроиться на работу и создавая безопасные условия для детей.
«И если вы сейчас спросите — ни один из них не скажет, что хотел бы вернуться в интернат», — говорит Шульга.
Психологи объясняют, что потребность в семье заложена в нас генетически. А когда семьи нет, трудно приспособиться к социуму во взрослой жизни.
«У каждого из нас личность формируется от рождения и до 12 лет. В это время мы пишем свой сценарий — какую жизнь я буду жить, как жизнь будет относиться ко мне. И, конечно, это происходит в контакте с родителями. Контакт с взрослым в психологии называется здоровой привязанностью. Это наша абсолютная уверенность в том, что я важен, нужен, меня никогда не отдадут, от меня не отрекутся, не предадут, не продадут, не заменят на другого и никогда не покинут», — говорит семейный психолог Оксана Сашенко.
По ее словам, у детей, которые провели свое детство в интернате, нарушена базовая потребность в привязанности, возникает травма несправедливости, покинутости, отверженности, предательства.
«Это очень влияет на личность и на то, как будут строиться отношения с людьми, которые нас окружают», — добавляет психолог.
В то же время, когда в семье жестоко обращаются с ребенком, юридически забрать его оттуда очень непросто.
«Суды годами рассматривают иски о лишении родительских прав даже там, где есть жестокое обращение. Соответственно, в это время ребенок находится в интернате, он не может быть устроен в приемную семью. Теряется время. Чем взрослее ребенок, тем меньше у него шансов попасть в другую семью», — говорит Дарья Касьянова.
«После интерната всего боишься, не доверяешь, не можешь найти работу»
«Часто, если спросить девушек, которым по 14-15 лет, что они будут делать, когда выйдут из интерната, они отвечают: “Найду спонсоров”. Они имеют в виду тех, кто постоянно приезжал и привозил конфеты, игрушки. Эти дети считают, что мир наполнен спонсорами, которые так и хотят им что-то привезти. Но жизнь — она другая. И поэтому у них возникают проблемы, поскольку жизнь оказывается для них очень жестокой», — рассказывает директор благотворительного фонда «Мой дом» Юрий Маринчак. Он — основатель центра интеграции для выпускников интернатов в Херсонской области.
«Я выпустилась из интерната и не знала, что правильно, а что нет, пока не познакомилась с людьми, которые мне объяснили. Для меня мир был каким-то странным. Нас там воспитывали, как в изоляторе», — говорит бывшая воспитанница интерната Снежана.
«В 18 лет я вышла из школы, и поначалу было очень трудно. Потому что ты людям не доверяешь, такое впечатление, что все хотят тебя наказать. Ты замкнутый человек, всего боишься, не можешь устроиться на работу, потому что там нужно общаться с людьми», — рассказывает бывшая воспитанница интерната Виктория Евтушенко.
Центр интеграции в Херсонской области поддерживают местные бизнесмены, а также американцы. Однако Юрий Маринчак говорит, что одного центра мало, поскольку в нем могут находиться не более 12 человек, а ежегодно в одном лишь Херсоне из интернатов выпускаются около 200 детей.
«Для таких центров больше и нельзя. Потому что это будет опять тот же интернат, интеграции не будет. Главная идея — дать модель семьи. У нас есть семья кураторов, проживающих здесь с ними. Можем, например, пойти с палатками куда-нибудь к реке. Но есть и обычные бытовые вещи — вместе готовим борщ, готовимся к празднику, делаем ремонт, косим траву», — рассказывает Маринчак.
Также он говорит, что детей учат финансовой грамотности, а также рассказывают, как помогать семьям, оказавшимся в трудных обстоятельствах.
«Мы приезжаем к ним вместе с детьми и таким образом приучаем их к тому, что они не просто люди, которым все дают, но они должны и отдавать», — говорит Маринчак.
Подростки, которые сейчас проживают в центре, говорят, что им нравится, и таких центров должно быть больше.
«Многие дети пережили в интернате такое, после чего не хочется идти в общежитие, чтобы там продолжали унижать. Здесь же реально есть такие люди, к которым ты можешь подойти, что-то рассказать, и они поддержат, помогут. Думаю, если бы было больше таких центров — было бы больше счастливых людей», — говорит выпускница интерната в Херсонской области Валерия.
Дарья Касьянова считает, что начинать интеграцию нужно уже в самых интернатах.
«Важно готовить ребенка к выходу из интерната. Потом — уже очень трудно. Здесь важна поддержка при переходе из детского возраста во взрослость. Неважно, есть ли у ребенка родители, это трудный период. Поскольку ты замкнут на одной территории, без понимания, как устроен большой мир», — говорит она.
Один из вариантов такой подготовки — так называемое наставничество. Наставники — это волонтеры, которые живут в интернатах и работают с детьми, в том числе готовят их к самостоятельной жизни. Это проект внедряют центры социальных служб для семьи, детей и молодежи, а также его поддерживают волонтеры и общественные организации.
«Мы внедряли наставничество, и именно тогда начали выявлять нарушения. Потому что интернатная система — это позорная система. Конечно, я знаю людей, которые успешно социализируются, но их мало. Большинство — это молодые люди, которые остаются один на один с этим непростым миром, у которых нет ни элементарных жизненных навыков, ни мечты, ни цели в жизни. Они попадают в определенные компании, многие из них становятся на путь нарушения закона. И попадают уже в другие заведения — места несвободы», — рассказал нам Павел Шульга.
Психологи говорят, что, кроме этого, в интернатах важно вводить уроки критического мышления.
«Чтобы каждый ребенок мог сам формировать свою реальность и свой ответ на тезисы взрослого. Также должны быть тренинговые занятия для воспитателей, чтобы их тип поведения и мышления помогал этим детям потом выходить и чувствовать себя не преданными этим большим миром, а поддержанными», — говорит психолог Оксана Сашенко.
* * *
«Со своей болью я справилась самостоятельно. Но мне жаль тех детей, которые до сих пор там и у которых нет таких сил. Потому что у них просто нет родных, которые поддержат, нет возможностей, которые были у меня. У меня были родные, и я была в социуме. Мне было с чем сравнивать. А есть дети, которым не с чем сравнить», — говорит бывшая воспитанница Березковского интерната Анна Татуревич.
«У меня эти 5 лет — просто годы выживания. Единственное, почему я осталась нормальным, адекватным человеком, что мне помогло не стать проституткой или наркоманкой — это то, что я ушла из интерната в 8 классе и дальше пошла в социум. Там же настолько все искажено, что очень немногие дети становятся нормальными», — добавляет девушка.
Сейчас у нее есть семья, свой ребенок. Она утверждает, что счастлива:
«Я просто хочу, чтобы что-то изменилось, чтобы люди били в колокола для спасения детей!»