«Иногда так допекут, что хочется на фронт». Работник ТЦК о службе на передовой и в тылу

По его словам, сегодня работников центров комплектования делают виновными в недостатках мобилизационной политики. Их воспринимают как хитрецов, которые нашли себе в тылу теплые должности, а воевать отправляют других. В то время как большинство из них прошли войну и имеют право не прятать глаз от военнообязанных и их семей.

Мы разговариваем с Александром о его войне, работе в ТЦК, о беззащитности его коллег перед агрессией сограждан и диверсиями врагов.

Пропал без вести?

Александру — 39 лет. В свое время он окончил Луганский университет внутренних дел, работал следователем. Но в 2016 году решил изменить свою жизнь — подписал контракт с Вооруженными силами Украины. Три года служил в Сформирован в 2015 году на базе Новоград-Волынского гарнизона.181 отдельном батальоне материального обеспечения.

«Моя должность была — оператор-наводчик взвода охраны. Мы сопровождали грузы в зону АТО: боеприпасы, медикаменты, продукты, оборудование — все, что необходимо бойцам для выполнения боевых задач. Были и многомесячные командировки в зону АТО в Донецкой области. Помню, как в Теперь поселок в Мариупольском районе Донецкой области называется Никольское.Володарске на нас так косо смотрели местные жители, что мы по одному и не ходили. Местные женщины о своих мужчинах говорили: “воюет”. Спросишь где, ответ будет: “На той стороне”», — вспоминает Саша.

В 2019 году его перевели служить в военкомат Емильчинского района Житомирской области. А в ноябре 2023 года он стал главным сержантом роты Полтавский 407 стрелковый батальон четыре месяца удерживал Авдеевский коксохимический завод.407 отдельного стрелкового батальона и менее чем через неделю оказался в Авдеевке. Перед этим боевое обучение на полигоне боец Бондарчук проходил только в 2016 году.

«Но у меня был опыт АТО, и курсантом университета жил в казармах, проходил спецподготовку — считайте, был готов к бою», — смеется Саша.

Где-то месяц он воевал в районе авдеевских дач — военные обозреватели тогда говорили, что наши бойцы должны не пропустить россиян дальше этих дач, чтобы не открыть им путь в центр Авдеевки. Вот Саша с ребятами и не пропускал. Затем контузия, госпиталь, после снова бои на Авдеевском коксохиме.

Однажды долго не выходил на связь, жена начала звонить командирам. Ей ответили, что информации об Александре нет.

«Мы были приданы 110 бригаде, чужое для нее подразделение, там на нас не очень и внимание обращали. А обстановка такая, что в бригаде не очень-то ориентировались, кто на какую позицию зашел. Связи не было, жена очень переживала. Представьте: именно в это время ее брат в коме после тяжелого ранения в госпитале был, и здесь от меня никакого известия. Когда удалось выйти к своим, я ей позвонил, это 8 января как раз было, в 2024 году. И в этот день умер брат. Такие совпадения… Я после выхода свои вещи нашел у старшины — мой рюкзак лежал в куче с рюкзаками двухсотых. Вытащил его, отряхнул — и дальше война», — рассказывает Саша.

Трижды двухсотый

Говорят, люди, которых ошибочно считали умершими, будут жить долго. Саша должен прожить очень долго, ведь его трижды считали погибшим.

Впервые — в Авдеевке. Их было четверо на позиции. Один боец поднялся на второй этаж здания, Саша с двумя побратимами остался внизу. Во время боя услышал на втором этаже перестрелку, крики россиян, подумал, что побратим, который там был, погиб. Тогда же был убит и товарищ рядом. Александр доложил, что в группе двое погибших. А тем временем побратим со второго этажа чудом выбрался, добрался до условной точки сбора и доложил, что Саша и парни, которые были с ним, погибли.

Два других случая произошли уже на Покровском направлении, куда Александра перевели после Авдеевки бойцом 110 бригады. Доброполье, Мирноград, Александровка — бои, потери и снова бои, когда на позиции в роли бойцов выходят уже и ротные, и взводные — потому что больше некому выходить и держать эти позиции. А когда приходило пополнение, то, по словам Саши, часто не успевали даже с этими бойцами познакомиться, как они шли в минус. И тогда в докладе командирам называли погибших по позывным — чтобы где-то там уже в штабе разбирались, кто погиб и откуда он. Так теряли побратимов, даже не зная, кого же рядом с тобой убили.

«Под Александровкой был момент, когда я нашел себе прикрытие за пнем — потом разглядел, что он трухлявый такой, ненадежный. А в нескольких метрах от меня — деревья, там более-менее можно было спрятаться. И как только я переполз, как в мой пень прилетело, а на месте, где я сидел, — воронка. И старший по рации передает, что я двухсотый. Я был на расстоянии где-то пять метров от своих, но они меня не могли разглядеть — там уже все вокруг было так перебито и перепахано снарядами, что определить, где кто, можно было только по голосу. А ребята увидели воронку и подумали, что уже некому голос подавать», — вспоминает Александр.

В третий раз прилетело именно в то место, где лежал рюкзак Александра, из которого он за мгновение до того доставал боекомплект и сигареты:

«БК в окопе засыпало землей. Если его зарядить, то заклинивает автомат. Поэтому я пошел к рюкзаку. Это вообще смешно немного было: из-за взрыва у меня и у взводного разорвало барабанные перепонки, мы ничего не слышим, только жестами общаемся. Ну после прилета по моему рюкзаку взводный мне жестами показал, кто я такой».

Бои под Александровкой Саша будет помнить, сколько будет жить. И до того у него было много контузий, но не таких убийственных. У него со взводным была позиция на перекрестке двух посадок, россияне их штурмовали по 5-7 раз в день, и в какой-то момент, по словам Саши, начали так бить по позиции минометами и сбросами с дронов, что деревья ложились.

«Там уже нельзя было разобрать, чем нас обстреливают. Взводного взрывной волной бросило на стенку окопа, он даже прилип к ней. А я стоял поближе к выходу, меня выбросило наружу и бросило спиной на Бетонная, каменная или деревянная фортификация с бойницами, назначением которой является повышение защиты военных во время боевых действий.бруствер, еще и ветка какая-то, срезанная обломком, по голове сильно хлопнула — и шлем не защитил. Я себя ощупал — руки-ноги целые. Но контузия очень тяжелая, разорванные перепонки из-за Акубаротравма — влияние взрывной волны на слуховой и вестибулярный аппараты. Поражение от взрыва распространяется на соответствующие участки в стволе мозга и их центральные представительства в коре головного мозга.акубаротравмы, и позвоночник я изрядно повредил. У меня уже после Авдеевки гипертония была — давление 200 на 100, мне его немного сбили — до 170. Я с таким и воевал на Покровском направлении. И сейчас с таким живу — как оно начинает падать, то и я падаю. После Александровки здоровье вообще стало ни к черту. Вот и язва открылась, в больнице должен был лежать», — говорит Саша.

По заключению врачей, мужчина теперь пригоден к службе в ТЦК, военных учебных заведениях, в подразделениях материального обеспечения. В боевых частях — только по собственному желанию.

«Я со своим хребтом и 20 метров в бронике уже не пройду, и давление это высокое добивает. Но, честно говоря, в ТЦК бывает так невыносимо из-за отношения людей к нам, что иногда и проскакивает в голове мысль вернуться на фронт», — делится Александр.

Обидное слово «тэцэкашник»

На службу в ТЦК он вернулся в ноябре 2024 года — ровно год воевал в боевых частях. Сейчас его официальная должность — оператор отделения документального обеспечения. То есть формально должен работать за компьютером и иметь дело с документами и почтой. В действительности приходится постоянно общаться с военнообязанными и их родственниками — это сейчас взрывоопасный контингент. А тут и без них нервы напряжены — кто-то резко хлопнет дверью, уже начинает трясти, психика к мирной жизни еще не полностью адаптировалась.

Ему приходится разносить людям уведомления о гибели их родных, уведомления о мобилизации. На днях нужно было в одном селе сообщить родителям о смерти сына — мальчик совсем, 23 года, офицер, который только что выпустился из военного вуза. Александр вошел во двор, поздоровался, сказал, что пришел с плохой новостью…

«Никто из наших не хотел везти это уведомление, я повез — надо же кому-то это сделать. Трудно носить уведомления о гибели, тяжело носить уведомления о мобилизации. Но все зависит от того, в какую семью приходишь. Если погиб доброволец — одно, а если мобилизованный, то конфликт может быть капитальный. Родственники обвиняют, что этот же ТЦК его силой забрал и ТЦК виноват. Или обвиняют, что ты жив, а он погиб. Всякое бывало. А с мобилизационными повестками — если, мягко говоря, возникают разногласия во взглядах на войну в семье и у работника ТЦК, то будет проблема. Потому что служащий после фронта и тяжелого ранения, которому еще по-доброму нужно лечиться, а его оскорбляют и обзывают, может и сорваться. Я лично, когда начинаются какие-то словесные перепалки, отхожу в сторону — нет сил на конфликты, пусть полицейский или старший группы успокаивает этих людей», — делится Александр.

После фронта Бондарчук сначала радовался, что будет иметь спокойную работу с людьми — как до полномасштабной войны, когда военкоматы были обычным государственным учреждением, куда люди приходили решить вопросы с документами, социальным сопровождением, личными обстоятельствами. Когда работников военкомата воспринимали не как врагов, а как людей, которые помогают решить проблему. Или как в 2022 году, когда военкоматы имели дело с добровольцами. Но пока Александр воевал, ситуация изменилась.

«Теперь из нас слепили врагов для своих же людей. Появилось это слово “тэцэкашник”. Мы не успеваем приехать в какое-то село, как информация о нас уже появилась в местных интернет-группах. Уже через 20 минут мужчины призывного возраста попрятались и убежали — словно от облавы. Некоторые начинают мне говорить, что я нарушаю их конституционные права, почему я пришел к ним, а не к соседу, почему не ловлю тех, кто убегает за границу. Люди не понимают, что дело личного состава ТЦК — оповестить их, оформить документы и т.д. Они делают нас ответственными за войну, дырявые границы, медицинские выводы и тому подобное, они именно на нас сгоняют злобу, потому что мы под рукой», — отмечает Александр Бондарчук.

Он считает ошибкой, что уведомления обязаны разносить работники ТЦК, а не представители местных властей:

«Я понимаю: секретарям сельсоветов трудно с таким идти к куму или свату, они живут в этом самом селе, им страшно, что односельчане сожгут дом. Поэтому это обязали делать военнослужащих ТЦК. И мы должны идти. Иногда даже до драк доходит с некоторыми гражданами».

По его мнению, у государства достаточно рычагов влияния, чтобы облегчить работу ТЦК. К примеру, побуждать уклонистов к сотрудничеству с центрами комплектации через блокировку их зарплатных карт, мобильной связи и т.д.

Были в АТО или на полномасштабке

К военной форме не прицепишь бумажку с перечнем боевых операций, в которых участвовал. В Емильчино знают, что Саша воевал, в ближних селах тоже что-то слышали, но для большинства жителей Звягельского района Александр Бондарчук — тот, кто пошел служить в ТЦК, чтобы избежать фронта. Может быть, действительно было бы целесообразно на сайтах ТЦК рассказывать боевые биографии своих служащих?

«Парней из ТЦК с начала полномасштабной войны мобилизуют на фронт, как и других граждан. У нас на днях восемь военнослужащих были переведены на службу в боевые части. Кто-то идет на фронт, кто-то возвращается. Наша рота охраны полностью разобрана была по боевым частям. У нас нет таких служащих, которые бы не воевали во время АТО или полномасштабки. И после ранений они, и с группами инвалидности. Это их обзывают, на них бросаются, когда они ходят с уведомлениями», — говорит Александр.

У него и у его коллег нет оружия и охраны. На выездах их могут сопровождать полицейские, но дорога на работу и с работы — это когда ты можешь стать легкой добычей агрессивных граждан или российских агентов. Нападения на работников ТЦК об этом и свидетельствуют.

Небезопасно и в помещениях ТЦК, хотя после Имеются в виду нападения на ТЦК с начала 2025 года — в Полтавской области, в Ровно и в Павлограде Днепропетровской области. В Пирятине был застрелен работник ТЦК во время сопровождения мобилизованных.известных терактов их охрана усилилась.

«Мы не прячемся от людей. Каждый день в ТЦК приходит очень много мужчин и женщин — тяжело отслеживать, что они несут в карманах: взрывчатку или гранату. И на каких основаниях охрана будет обыскивать их карманы? Можно было бы поставить рамки для проверки, как на вокзалах, но где взять деньги на них? Я думаю, что рамки не помогут — гранату можно и с улицы бросить. Ведь ТЦК — не Офис президента, по всему периметру охрану не выставишь», — говорит Бондарчук.

По его убеждению, дело не в охране, даже усиленной. Дело в смене организации мобилизационной работы — нужно, чтобы граждане не воспринимали ТЦК как врага, с которым нужно расправиться. Но это уже не в компетенции служащих центров комплектования.