В туалет ходил в пакеты, одежду и броник не снимал, еду доставлял дрон: 22 дня в окружении под Покровском

Икона не падала

Не могу сказать, что прямо рвался на фронт, но для себя решил: дадут повестку — пойду. Ее получил в мае 2024-го. После обучения попал в зенитную ракетную бригаду: три месяца защищал небо столицы.

В ноябре меня и еще нескольких побратимов перевели в пехотные подразделения Сухопутных войск. Так попал в 32 бригаду. Со мной в роте оказались еще два человека, с которыми я раньше служил. Присоединились ребята и из других тыловых частей. Месяц мы тренировались на полигоне, прошли боевое слаживание, которое позже спасло нам всем жизнь: мы хорошо изучили, кто на что способен. Я, например, хорошо ориентируюсь на местности, кто-то метко стреляет.

И вот наше первое боевое задание уже как пехотинцев — непосредственное столкновение с противником. 7 декабря мы вышли на позицию в село, что в нескольких километрах от Покровска. Местные уже эвакуировались. Мы должны были засесть в определенном доме, наблюдать и сообщать о врагах, которые, наступая, продвигались малыми группами и оккупировали часть села. Также — не допустить захвата нашей позиции и сдержать их, не давать продвигаться.

Мы знали, что будем там недели две, поэтому хорошо подготовились. Взяли на шестерых 40 сухпайков, это где-то 80 килограммов, каждый по упаковке воды, в рюкзаки наложили «сникерсов», сухих колбасок. А еще оружие, броник, магазины с патронами. Это все надо донести. Выгрузили нас на остановке неподалеку от нашего дома.

Зайти навьюченными, как верблюды, в дом мы не могли: вдруг там враги затаились. Как тогда отстреливаться? Поэтому решили сначала разведать. Продукты оставили на остановке. И так случилось, что за ними уже не получилось вернуться. Дня через три они исчезли.

Нам повезло: в доме никого не оказалось. Это бывший барак, там раньше жило несколько семей, каждая имела свой вход. В той квартире, где поселились мы, очевидно, жила семья в возрасте, на это указывала устаревшая советская мебель, одежда. Кое-где попадались фото детей и внуков.

Интересно, что на шкафу стояла икона. За все время, когда шли бои вокруг, в комнату к нам залетали гранаты, один из двух выходов разбило вдребезги вместе с дверью, снесло шиферную крышу. Осталось только перекрытие, через которое прокапывал дождь. А икона не падала.

Без колебаний нажимаешь на курок

Этот дом выбрали как наблюдательный пункт из-за его расположения. Из окон просматривались две улицы, стадион и перекресток. Задача была контролировать местность, и если противник далеко — сообщать о нем, тогда по ним работали военные артиллерией и минометами. Если близко — можно ликвидировать, что мы и делали.

В селе, кроме нашей, были и другие украинские позиции, где-то через каждые метров 200.

Из местных мы видели одну бабушку на четвертый день, которая с тележкой направлялась на выход из села. По улицам периодически ходили какие-то мужики. Думаем, переодетые в гражданское россияне разведывали, где наши позиции. Мы заметили, что и они, и противники в военной форме заходили в один и тот же дом.

Дня три кацапы не знали, что мы есть, и наивно подумалось, что как-то переживем. А потом их становилось все больше и больше. Они узнали о нас и все чаще пытались уничтожить.

Мы даже распорядок определенный определили, как они работают. На рассвете обстреливают, в 7 утра активно перемещаются по селу, с 8 до 10 работают минометом. Затем часов до двух дня пытались нас штурмовать.

Если бы это была Вторая мировая война, то они бы забросали нас гранатами или штурмовали бы, пока мы не сдались. Но специфика нынешней войны в том, что есть много дронов. Поэтому враги наскакивали минут на пять: знали, что мы передадим по рации, прилетит дрон и покошмарит их.

После штурмов несколько часов стреляли из чего-то крупнокалиберного. Тогда снова штурмовали. Затихало все это где-то в 5 вечера. Тогда мы отдыхали. Ну как: дежурили. Два часа спишь, два часа на посту. Ночью наблюдение велось, по сути, на слух. Вокруг на земле много обломков из шифера. Слышишь, что кто-то идет, сообщаешь, прилетает дрон, разведывает. Когда была моя очередь спать, вырубился сразу. Организм быстро включается в такой режим: спи ночью, потому что целый день у окна стоять.

Мы сразу приготовили себе укрытие: в деревянном полу выпилили отверстие, чтобы можно было залезть. Закопались и прорыли траншею до фундамента. Планировали сделать подкоп, чтобы запасной выход себе организовать. Но земля на Донбассе копается плохо. Лопата тем более саперная, не берет, надо кирка. Наполнили мешки землей и заложили окна, которые снаружи были забиты досками.

Когда через несколько дней от взрыва нам вынесло входную дверь и кусок стены, такими же мешками забаррикадировали коридор. Так можно уберечься от стрелкового оружия, гранат, осколков, тех же Вид беспилотных летательных аппаратовFPV. Сантиметров 20 оставили сверху, чтобы отстреливаться и выбрасывать свои гранаты — устроили неплохую огневую позицию.

Наверх накинули какую-то темную одежду, потому что мешки белые, строительные — хорошо светятся. Ночью выходили к мертвым противникам, которых мы зачистили, забирали у них оружие, павербанки и броню. Ее клали на те же мешки для лучшей защиты.

За эти 22 дня мы устранили около 40 врагов из стрелкового оружия. Плюс-минус, прицельно не считали.

Кого-то дополнительно уничтожили по нашей наводке дронами. Там много тел валялось. Я старался в лица не заглядывать. На войне не думаешь: человек — не человек. Эта дрянь прет на тебя, хочет убить, и ты без колебаний нажимаешь на курок. Я особо не целился — старался в направлении врага выпустить как можно больше пуль.

Патронов нам хватало: если я заходил на позицию с четырьмя магазинами и десятью пачками патронов, то выходил с пятнадцатью магазинами и сумкой, наполовину забитой патронами. Это все трофеи.

Турникеты на две недели

Где-то на третий день к нам присоединились три побратима из другой группы. Им не так повезло: заходили на свою позицию, а дом занят. Отстреливались. Им приказали пробиваться к нам. Полтора суток у них на это ушло. Нас предупредили, мы вышли ночью их встретить.

Один из них уже был ранен в ногу, еще и обморозил ее — заметил это через неделю, когда началась гангрена. Другому прострелили колено на следующий день, когда вышел в пристройку возле дома. Мы бросились тампонировать, чтобы остановить кровотечение. Не получилось. Наложили турникет: надеялись, что прибудет эвак, хотя бы раненых забрать, потому что они были на нескольких позициях. Но к нам невозможно было доехать: территория вокруг уже контролировалась врагом. Наши пытались выслать помощь, но бронетехнику уничтожали.

Дрон, которым ежедневно нам передавали воду и еду, сбрасывал также и лекарства: антибиотики, обезболивающие. Но человек с турникетом без вреда для конечности может находиться два часа. Далее начинается отмирание тканей, и руку или ногу почти невозможно спасти. Этот боец пролежал с турникетом две недели.

Раненые общались с родными, пока у нас была адекватная мобильная связь, рассказывали о своих делах. Когда жена или мама не могли дозвониться до бойца, бригада организовывала что-то похожее на телемост, их связывали через рацию.

Первые дни раненые собратья старались быть полезными — заряжали нам магазины.

Позже ранили одного из нашей группы в руку, он тоже около двух недель проходил с турникетом. Руку ему ампутировали позже, но он жив. Проходит реабилитацию во Львовской области.

Ранили и меня. В тот день, когда выбило входную дверь, я сидел в коридорчике, наблюдал за своим направлением. Нога как раз выглядывала в проход. Тут взрыв! Такое впечатление, что у меня на голове колокол, и по нему хорошо молотком стукнули. В глазах потемнело. Потом мы рассмотрели: с противоположной стороны в стене застряли два куска металла. Благо, что никто не стоял в проходе, потому что точно погиб бы на месте. Только моя нога попала в зону поражения. Осколок вошел в берцы и пробил подошву. С тех пор я хромал.

25 декабря, на Рождество, ребята с ранениями ног умерли вечером с разницей в полчаса. Мы их вынесли в пристройку. А на следующий день кацапы подожгли нам дом от соседей через стену: бросили тряпку, пропитанную воспламеняющимся веществом. Огонь перекинулся по потолку к нам.

Пришлось быстро покидать это оборудованное, как-то защищенное здание. И если бы побратимы были живы, мы бы, конечно, их не бросили, совесть не позволила бы. Тянули бы на себе. А россиянам только и надо, чтобы мы медленно двигались. Положили бы всех.

Мы выскочили и под прикрытием наших дронов перебежали в другой дом.

Первый дом не сгорел полностью, тела там точно есть. То место, где мы их положили, я запомнил и могу показать. Когда появится доступ к этой местности, их можно будет забрать и похоронить. Документы их мы передали командованию.

Вода из дрона и туалет в бутылку

Воды своей у нас не было, но хозяева оказались запасливыми: оставили 6 пятилитровых бутылок с набранной водой. Не знаю, какой давности и откуда она была: достаточно, что прозрачная. В наши чашки с потолка осыпались глина и песок. Мы их салфетками протирали. Кофе засыпали — и ничего страшного.

Каких-то компотов консервированных в доме не было, а искать погреб — слишком опасно. Еды там не оказалось, кроме мешка с луком, который мы не трогали. Продукты нам сбрасывали с дронов: консервы, колбасу, хлеб. Плюс доставляли сухое топливо и баллончики газовые — горелки мы брали с собой. Поэтому разогреть еду, сделать чай/кофе было чем. Я первую неделю вообще питался одним «сникерсом» в день, от стресса не хотелось ничего.

Хуже всего ситуация была с водой. Ее дрон сбрасывал отдельно от остальной еды и вещей, которые мы просили. В армии используют воду двух производителей. Дрон доставлял целую упаковку. Ее старались обматывать пустыми бутылками, чтобы уберечь во время падения. И я наблюдал, что выживаемость одной воды — от 0 до 40%, другой — часто до 100%. Когда бутылки разбивались, то ничего не поделаешь: следующей ходки сегодня не будет. Поэтому мы старались делать запасы.

Каждому в день доставалось от 300 до 500 граммов воды, а раненым мы давали больше, потому что их очень сушило. Они втроем выпивали больше, чем все мы вместе.

Кроме еды нам сбрасывали и химические грелки, и строительные мешки, и даже штаны, потому что одному из бойцов их порезали, когда накладывали турникет. Операция всегда происходила ночью. Сначала дрон сбросит «подарок» противнику, чтобы они и звука его боялись, а во время второй ходки зависает у нас перед дверью. Надо выскочить и быстро забрать передачу, которую он принес уже для нас.

Для гигиены у нас были влажные салфетки, брали и сухие души. Но если температура около нуля, то раздеваться вообще не хочется. Еще броник и каску постоянно носишь на себе. Снимал их только в туалете.

Уборной как помещения не было. Только ванная. Мы ходили в туалет в бутылки и пакеты и все это выбрасывали.

Поэтому я как оделся 7 декабря, то только 29-го все с себя снял, когда нас поменяли. Казалось, одежда и обувь срослись со мной.

Допался до горячего душа уже в больнице, а руки не отмываются — такие черные. Только во время стирки берцев с порошком грязь отошла и с ладоней.

Пока можешь — надо сражаться

После Рождества прошло несколько дней, и двум нашим группам по рации передали приказ готовиться к выходу. Мы услышали, как подъехала наша техника. Обрадовались, но понимаем, что это не по нам. Здесь сообщение: ваш транспорт будет завтра. Мы в то время находились уже в третьем доме. Там валялась парочка мертвых кацапов. Мы их прикрыли тряпками. Может, их и свои положили, так бывает, а может и наши. В каждой комнате следы от взрывов, спрятаться негде.

Приказ выходить поступил среди ночи. Метров триста нужно было пройти и ждать нашу M113 — американский гусеничный бронетранспортер с алюминиевым корпусом«эмку». Я до сих пор не знаю, как удалось до нас добраться: может, наши провели операцию по разминированию, возможно, была информация, что в то время не будет вражеских дронов. Мы загрузились, отъехали — и с каждой минутой мне становилось все легче и легче на душе.

Через полчаса были у своих. Начальник штаба встретил: «Молодцы, ребята, постарайтесь максимально отдохнуть». Оказалось, что собратья из подразделения ежедневно смотрели стримы с дронов, видели и наш дом, и как противников вокруг нас становилось все больше. Переживали, выживем ли, выберемся ли.

Нас на позиции заменила другая группа, ее тоже вывели. Село сейчас еще полностью не оккупировано.

Я сейчас лечу свое ранение в санатории, перед этим осколок из ноги вытащили магнитом в госпитале.

Хочу подытожить: конечно, мне было страшно на боевом задании в том селе на Донбассе. Нас сильно накрывало: слышишь вой снаряда и не знаешь, к тебе в дом прилетит или нет. Страшно было и от того, что мы там останемся, что нас не заберут — раненых же не смогли.

Первую неделю паника нарастала с каждым днем. А потом появилось такое ощущение, что она не поможет. Сказал себе: если ты, Сергей, хочешь выйти отсюда живым (а я хотел увидеть детей, они маленькие — 5 и 11 лет), то нужно собраться, никуда не бежать, не прятаться, а держать свою позицию, выполнять свою работу, как можно дольше продержаться и надеяться, что командование все-таки организует замену, отход. А пока можешь — надо сражаться.