Услышать россиян такими, какие они есть. Режиссер «Мирных людей» Оксана Карпович о банальности российского зла

— Сынок, вы делаете великое дело.
— Что мы делаем: убиваем гражданских, детей?
— Нет, вы убиваете фашистов.

Это один из десятков ошеломляющих разговоров российских военных со своими родными. Перехваченные записи их звонков легли в основу документального фильма «Мирные люди» — одной из немногих лент о войне, где россияне говорят сами за себя. Говорят обыденно о самых страшных военных преступлениях. С их разговорами контрастируют кадры-наблюдения разрушенных войной украинских городов.

Мировая премьера фильма режиссера Оксаны Карпович состоялась в феврале на одном из самых престижных мировых кинофестивалей — немецком Берлинале. Там он получил две специальные награды.

После нескольких месяцев путешествий по миру лента в конце концов получит национальную премьеру и в Украине. «Мирные люди» являются фильмом-открытием на Docudays UA — Международном фестивале документального кино о правах человека. Вокруг события в Киеве чувствуется большой ажиотаж — билеты на первый показ раскупили за несколько часов.

Кинорежиссер и фотограф Оксана Карпович после 9 лет жизни и учебы в Канаде вернулась в Украину — за три недели до полномасштабного вторжения. В марте 2022-го как продюсер помогала международным репортерам в освещении войны.

Днем она фиксировала последствия атак, а ночью слушала перехваченные украинскими спецслужбами звонки российских солдат домой. Разница между тем, что она слышала, и увиденной реальностью в конечном итоге и стала идеей фильма, работа над которым длилась почти 2 года.

Что больше всего шокирует в перехватах; насколько тяжело далась работа над лентой; как на нее реагируют иностранцы; удалось ли силой документального кино пошатнуть за границей представление о роли обычных россиян в войне — в разговоре hromadske с Оксаной Карпович.

Оксана, какие ощущения накануне премьеры дома, в Украине?

Для меня это очень важное событие, первый показ такого уровня в Украине.

Чувствую, что пора отдать что-то моему сообществу. Были годы собирания, и вот сейчас пришло время отдать. Ощущение волнующее и одновременно какое-то праздничное, несмотря на то, что это тяжелый фильм. Потому что мы отмечаем плоды нашего коллективного труда.

После мировой премьеры на Берлинском кинофестивале в феврале о «Мирных людях» было много разговоров и рецензий в мировых медиа. Каков был этот опыт, реакция иностранной аудитории?

Берлинале — большое событие мирового уровня. Это был интенсивный опыт — фактически фестиваль превратился в тяжелую работу: показы, общение со зрителями, медиа, много интервью, участие в обсуждениях, подготовка к продвижению фильма… Для меня это все было впервые.

На все 4 показа у нас раскупили все билеты. Хотя, оказывается, это обычная ситуация для фестиваля такого уровня. Он очень зрительский, залы всегда заполнены. А вот бурные обсуждения в соцсетях для меня стали неожиданными. Я не думала, что будет такая эмоциональная реакция на фильм от очень разной аудитории: и украинской, и российской, и западной; и от зрителей, и от иностранных медиа из других европейских стран. Это было потрясающе.

Интересно, каковы были реакции россиян?

Важно, что в их медиа вышли рецензии. В частности, от российского кинокритика Антона Долина на платформе Meduza. Не то чтобы меня очень беспокоило, как россияне отреагируют на фильм, но мне кажется важным, что об этом достаточно эмоционально написали на российской платформе для россиян. Надеюсь, это пробудит их интерес, и они захотят увидеть фильм. По-моему, это для них будет полезно.

В зале были зрители-россияне, которые подходили после показов и хотели как-то прокомментировать фильм. Одна россиянка, сидевшая передо мной, в какой-то момент закрыла глаза и уши — чтобы этого не слышать и не видеть.Оксана Карпович, режиссер документального фильма «Мирные люди»

«Мы пошатнули миф, что вторжение россии — путинская война» — твоя цитата из недавнего интервью. Насколько сильно заметен и укоренен этот миф на Западе?

Он заметен не столько по частному общению, сколько по медиа. И по иностранному кино, которое показывают на фестивалях. Ведь если речь идет о полномасштабном вторжении россии, то это всегда называется вторжением или войной путина. Как будто он единственный виновник и исполнитель всего этого.

Даже что касается обзоров на мой фильм — показалось, что некоторые журналисты пытались все же как-то нейтрализовать или смягчить то, что я говорила о природе российского вторжения и масштабе ужаса. Скажем, рецензия, которая вышла во французском Le Monde, показалась мне более мягкой, чем то, о чем мы говорили на самом деле.

Я пыталась сделать вызов — подвергнуть сомнению идею, что это якобы путинская война, усложнить этот дискурс. Обратить внимание иностранной аудитории на российское общество в целом: на то, как оно мыслит — и как это мышление толкает их на совершение многочисленных преступлений.Оксана Карпович, режиссер документального фильма «Мирные люди»

Думаю, что нам удалось эту идею расшевелить и, по меньшей мере, подвергнуть сомнению. Заставить людей задуматься и говорить об участии конкретных людей в полномасштабном вторжении.

Фильм действительно глубоко поражает — кажется, это совершенно новый взгляд и способ говорить о войне.

По поводу нового способа не уверена. Это, собственно, мой первый способ. До этого я не делала фильмы о войне.

Этот фильм — своего рода реакция или ответ на репрезентацию российско-украинской войны в новостях. Мне хотелось показать совсем другое измерение войны, избежать прямых изображений насилия. И обратить внимание, возможно, на другие аспекты.

Я имею в виду, в частности, как визуальная составляющая не показывает буквально то, что мы слышим. Почему ты осознанно решила отказаться от кадров насилия, боевых действий?

Мне казалось, кадры насилия не дают людям за пределами Украины понимания происходящего. Когда люди видят только кадры мертвых тел или крови, это не дает им более сложного осознания, что стоит за этим ужасом. В сущности, они видят лишь финальное воплощение насилия. Есть много более сложных вещей, которые совершенно не представлены в новостях.Оксана Карпович, режиссер документального фильма «Мирные люди»

Поэтому моя реакция на такие изображения в медиа была противоположной — сделать что-то, что для меня самой воспроизведет мой опыт войны. Да, я тоже была свидетелем и выжила после многих атак. Но в то же время есть жизнь, время между атаками, между этими ужасными сценами насилия. И это время для меня заключается в таком состоянии ожидания, которое часто невозможно вынести и которое скрывает в себе невероятно много напряжения.

В зависимости от периода или близости к линии фронта это ожидание разное: гуманитарной помощи, эвакуации, отключения света. Или очередной атаки. Это состояние ожидания для меня и олицетворяет войну. Это новый опыт, который я пережила именно с войной. Он для меня был мощным и важным именно для того, чтобы воспроизвести его в фильме.

Какими были самые сложные моменты при съемках? Как они начинались, где происходили, насколько это временами было близко к линии фронта?

Мы совершили такое путешествие по Украине — из Киева, с севера на юг и восток. Этот фильм мы сняли как своеобразное road movie. Двигались по разным местам — часто даже не зная, куда нас приведет дорога. Кое-где мы были в 5-7-15 километрах от линии фронта. Стали свидетелями множества ударов россиян. В то же время мы сознательно не подписываем все наши локации, потому что для нас важно сохранить ощущение, что страдает вся страна. И нет больше уголка, куда бы война не дошла.

Ты говоришь, что вы не знали, куда приведет дорога. То есть вы действовали интуитивно, или же на тот момент было четкое видение фильма?

Видение, как визуально должен выглядеть фильм, было. Но в то же время была цель увидеть как можно больше мест. Показать и села, и города. Различные слои населения. Показать, что все одинаково страдают от войны. И куда бы мы ни двигались, война повсеместна.

Многое мы открывали для себя в процессе. Это совершенно нормально и естественно для документального кино. Какие-то места я видела в новостях — и мы ехали туда.

Наша финальная сцена фильма: подорванный мост в городе Старый Салтов Харьковской области. Это место я увидела из новостей: уже после контрнаступления появились кадры, когда «Новая почта» на лодке перевозила посылки с одного берега на другой. Это было очень трогательно. Фактически таким образом я увидела эти, тогда казалось, исторические кадры в новостях.Оксана Карпович, режиссер документального фильма «Мирные люди»

Как вы снимали в домах людей, которые словно не замечают камеру?

Мы приезжали на место, где произошла ракетная атака. И стучали, звонили людям в дверь — объясняли, что мы делаем. И просили разрешения их снять. Люди, которых мы видим в фильме, — в основном из Харькова и Николаева. То есть это люди, которые буквально за несколько часов до нашего приезда пережили удар россиян. Они позволяли нам побыть с ними в их поврежденном доме, провести время вместе. Также мы неоднократно снимали очереди. Я рада, что они нашли себе место в фильме. Эти очереди для меня очень трогательны. Вместе с тем они являются сгустками выражения военного времени.

Очереди для меня стали достаточно мощным выражением войны. Потому что очередь всегда говорит только об одном: дефиците. И о том, что происходит нечто плохое. Чем больше двигаешься в сторону войны, тем больше эта очередь. В ней стоят, чтобы получить самые базовые вещи: воду или гуманитарный хлеб.Оксана Карпович, режиссер документального фильма «Мирные люди»

На упоминании об этих очередях у тебя заслезились глаза. Это одни из тех впечатлений, которые запомнились больше всего?

Для меня это одни из самых мощных впечатлений войны. Я помню эти очереди. Я помню самую большую очередь людей за горячей пищей в Буче на второй день после освобождения. Лица этих людей невозможно забыть. Или очередь за едой в Чернигове. Или, скажем, очередь людей, которая стояла в Изюме после освобождения.

Что интересно — в одной из очередей, которую мы показываем в фильме, люди даже не знали, за чем они стоят. Им просто некуда было идти. Их дома разрушены. У них нет ни газа, ни воды, ни света, ни интернета. Полгода были отрезаны от новостей. Они стояли, просто ожидая еды и какой-то информации. Обменивались тем, кто как выжил во время оккупации. Это был невероятный опыт.

Проведя два года наедине с перехватами жестоких разговоров россиян, насколько морально тяжело было выдержать монтаж? Сколько в общем пришлось прослушать этих разговоров и какая часть из них вошла в фильм?

В работе был примерно 31 час аудиоматериала. Фактически все эти разговоры мы получили из открытого доступа — с YouTube-каналов украинских спецслужб. За исключением буквально одного часа аудио, которое нам предоставило ГУР. Я прослушала около 930 отдельных разговоров… В фильм вошло 76.

Пока я работала, смотрела на все это как исследовательница — придерживалась расстояния между собой и этим материалом. Насколько это возможно? Это очень трудно. Выдерживание расстояния — самая сложная задача в этой работе. Потому что постоянно сталкиваешься с тем, что теряешь эту дистанцию. То есть материал тебя все равно как-то ранит. И это постоянный поиск безопасного расстояния.

Однако я в этом была не одна. Был длительный период, когда мы работали вдвоем с режиссером монтажа. Несмотря на то, что она не владеет русским, слушала все это с французским переводом, который мы создали. Чувствовалось, что она глубоко понимает контекст российского империализма и культуры насилия. Это оказало мне мощную поддержку. Я понимала, что не одна.

И вообще, если говорить о работе над фильмом — мы работали большой командой, и присутствие всех этих людей сыграло немаловажную роль не только в творческом плане, но и в эмоциональном. Это дало ощущение, что все мы работаем над общим делом — и все хорошо понимаем, что и для чего делаем.

А сколько было часов видеоматериала?

Честно говоря, не знаю. Но мы немного снимаем. Обычно с Крисом Нанном подробно выставляем кадр и обсуждаем, что и как будем снимать. Это наш второй общий фильм. Нам не нужно уже много говорить.

Вклад Криса в этот фильм — невероятный. Все, что мы видим — на самом деле результат его опыта, его наблюдения за Украиной последние 15 лет. И это очень важно. Это придает качества изображениям.

Возвращаясь к разговорам россиян: что в этих перехватах больше всего поразило или шокировало?

Шокировал уровень банальности этого зла. Шокировало, что в большинстве своем единственный интерес российских солдат, которых слышно в этих перехватах, — экономический. Они воспринимают это как работу, за которую получают деньги, не больше и не меньше.

На самом деле вся эта пропаганда о том, что российские солдаты защищают какую-то свою родину и служат ее интересам, мне кажется, их самих не слишком мотивирует. Из того, что я услышала, их самая большая мотивация — это просто заработок. Им неважно, что за этими деньгами стоят тысячи разрушенных жизней, мертвые дети, изнасилованные женщины... Это просто такой заработок, с которым они вернутся домой, надеясь иметь лучшую жизнь, чем прежде.Оксана Карпович, режиссер документального фильма «Мирные люди»

Ну и, конечно, поразили российские женщины. Такое ощущение из этих разговоров, что оставшиеся дома жены и матери существенно превосходят своих сыновей и мужей по уровню ненависти и агрессивности.

Большинство перехватов в фильм не вошло. Но я знаю, что они стали полем для дальнейшего исследования — перешли в проект «русский словарь». Что это за работа?

Когда я работала с аудио, то понимала, что все эти десятки часов разговоров не могут войти в фильм. Поэтому многие интересные вещи остались. Мой параллельный проект «русский словарь» — это мое собственное переосмысление русского языка. О том, как обычные слова — например «мать», «земля», «дом», «красота» — в основном наполненные положительным значением, в контексте россиян на войне становятся словами насилия. И теряют свой первоочередной смысл.

Дом больше не дом, где ты чувствуешь себя в безопасности. Дом для российского солдата — это место, где он может поживиться, где он может насрать в чью-то кровать. Красота — это не когда ты наблюдаешь за красивой природой; это когда ты наблюдаешь, как фосфор ее разрушает. И так далее…

То, как эти слова потеряли свое предыдущее положительное значение в русском языке, для меня стало очень интересным явлением, которое я начала фиксировать для себя самой. Но я вижу потенциал этого проекта. Сейчас материала достаточно, чтобы сделать полноценный словарь. Он бы наглядно объяснил, что теперь означают эти слова для россиян.